— Что? — батюшка выглянул из-за газеты, которую читал, пока ожидал своих дам.

— Вы невыносимы, дорогой супруг, — объявила матушка. — Неужели ваша ужасная газета милей взору, чем эти два юных создания?

Барон оглядел нас с сестрицей, тепло улыбнулся и подвел долгожданный итог:

— Они прекрасны.

— Именно! — торжествующе воскликнула родительница и велела: — За мной.

И первой покинула особняк, ведя наше маленькое войско на покорение столичной публики. Однако уже в карете ее милость не удержалась и вопросила меня со всей строгостью:

— Отчего вы пренебрегли моим выбором вашего наряда и надели это платье? Оно миленькое, но вовсе не шикарное.

— Скромно, не значит — бедно, матушка, — ответила я любимым изречением главы нашего рода. — Оно подходит для посещения театра, этого достаточно.

— Ох уж это ваша самостоятельность, — фыркнула родительница, но больше не трогала моего наряда. За то время, что провела дома, мои родные понемногу привыкали к тому, что у меня есть свое мнение, и я могу его не только высказывать, но и отстоять.

В общем-то, матушка была в чем-то права. Рядом с Амберли я проигрывала в богатстве отделки, да и украшения мои были менее приметны, но я своим видом осталась довольна. Я посчитала изящество достаточный украшением, а яркости мне, как всегда, добавляли мои волосы, оставшиеся лежать на плечах свободными локонами. Зная мою нелюбовь к прическам, бывшими в моде, моя служанка неизменно старалась соорудить нечто несложное, что не стягивало волосы, не требовало обилия шпилек и не вело к головной боли. И за это я тоже любила мою Тальму.

Впрочем, я бы и не хотела затмевать сестрицы, ей всеобщее внимание было нужней. Это она ждала самого лучшего жениха, а я лишь собиралась следить, чтобы он и вправду оказался самым лучшим. Большего мне пока не оставалось. Я пока обдумывала круг своих новых знакомств, и какую пользу можно будет из этого извлечь.

Мое положение сейчас нельзя было назвать выигрышным. Это во дворце я была фрейлиной и взрослой дамой, которая имела некую самостоятельность. Но за его пределами я оставалась девицей на выданье, и мои возможности были сильно ограничены. К примеру, чтобы посетить игральный салон во дворце, мне хватало дядюшки в сопровождение… поначалу. Потом могла являться и одна, но мне хотелось составить о себе мнение, как о девушке строгих правил, и потому одна я в желтую гостиную никогда не ходила. А вот теперь мое появление среди игроков было бы дурно истолковано. Это было одно из тех мест, где девицам появляться считалось неприлично даже в сопровождении родственника. Дома с родными играй, сколько душе угодно, но в обществе — дурной тон.

Я не могла теперь подойти к кому-то, пользуясь нашим знакомством или же просьбой представить меня нужному мне человеку, и заговорить с ним. Разумеется, я говорю о мужчинах. Ко мне подходить могли, а я сама нет, потому что девица. И если бы я позволила себе такую смелость, то меня прозвали бы невоспитанной и легкомысленной. И это я еще смягчила выражения, которые могли быть отнесены к девушке, решившейся на этот смелый шаг. Какая чушь!

И как? Как, скажите мне на милость, можно было существовать в условиях, когда каждый шаг оговорен, и каждое твое действие толкуется, как нарушение правил хорошего тона, а то и вовсе падение с точки зрения общественной морали? Просто подойти и заговорить с мужчиной, не являющимся тебе родственником — позор, а если произнести вслух то, что лежит на душе? Да просто признать, что читала книги, которые признаны мужскими и несвойственными женскому пониманию?! Думаю, вы поняли, что я хочу сказать.

И все-таки мне нужны были сторонники, раз иной путь оказался закрыт. Уж от чего, а от своих замыслов я отказываться не собиралась. С разбитым сердцем жить было можно, но исчезновение смысла своего существование я воспринимала, как окончательный и безоговорочный крах. Однако как воплотить задуманное в нынешних условиях, я совершенно не представляла, но это не означало, что собиралась сложить руки и смириться. Я бы даже вышла замуж за того, кто готов был поддержать мои идеи и помочь с их воплощением, тем более мне уже не требовалось одобрение монарха. Но как найти такого мужчину? Беда была в том, что, открой я рот, и меня тут же сочли бы за сумасшедшую.

— Маг.

Связаться с магом мне пришло в голову после того, как я вспомнила слова Элькоса о том, что для магов равные права с женщинами — это совершенно обычное явление и никакого возмущения не вызывает. Но то маги! Их и без того осталось немного, чтобы опутывать излишними условностями. Правда, была одна, которая весьма мешала воплощению задуманного. Дабы в будущих поколениях не был утерян дар, представители этого класса женились на себе подобных, а значит, я не могла претендовать на супружество с одаренным. Впрочем, и аристократия не одобрила бы этого брака. Мне была нужна борьба за мои идеалы, а не за законность моего супружества.

— Значит, маг мне нужен, как друг, — подвела я итог своим размышлениям.

А это и вправду было не лишним, потому что он мог доказать на примере собственного мировоззрения, что женщина, имеющая такую же профессию и знания, как он, — это не конец света. В общем-то, такой маг у меня уже был, однако магистр Элькос оставался на службе Его Величества, а значит, не мог действовать в моих интересах, но мог свести меня с тем, кто сделал бы то, чего я от него ожидаю.

Впрочем, у меня еще оставались не одаренные друзья-мужчины. Тот же Гард, или Дренг, если, конечно, мы останемся в приятельских отношениях с последним и после того, как я отвергла притязания монарха. Оба эти авантюриста могли бы мне недурно помочь снискать интерес и поддержку нужных людей. Однако оставалось всё то же «но». Поддержат ли они мою затею и смогут ли вообще часто выбираться из дворца? И раз были сомнения по обоим вопросам, то рассчитывать на них было бы глупо, но стоило иметь в виду.

Была еще одна мысль. Элдер Гендрик. Я была уверена, что смогу управлять им. Это было несложно. Всего лишь позволить меня «завоевать» и согласиться на его предложение. Не думаю, что мне понадобилось бы слишком много времени, чтобы он начал делать, что мне нужно, думая, что просто хочет угодить своей женщине. Мне бы хватило и моего небольшого опыта, но…

Мне было его жалко. Возможно, причиной тому было мое уважение к его таланту, а может, молодой граф был мне все-таки симпатичен, потому что я не ощущала в нем тех черт, которые вызвали неприязнь. К примеру, герцог Ришем. Несмотря на всю его привлекательность и располагающую внешность, я почувствовала к нему неприятие с первого взгляда. А в Элдере не было ни наглости, ни напора. Он не рисовался, набивая себе цену, не заигрывал. Был прост и искренен, а потому использовать его, заведомо зная, что в будущем его покладистость будет вызывать лишь раздражение, мне не хотелось. Его сиятельство и вправду будет со мной несчастен. И эту мысль я откинула, как ненужную.

А раз я пока оказалась без всякого дела, то возложила на себя обязательства за судьбу Амберли. Да, я взяла покровительство над своей сестрицей.

— Как думаешь, к нам будут подходить в театре? — шепотом спросила меня Амбер, пользуясь тем, что мои родители были заняты разговором.

— Конечно, будут, — уверенно кивнула я.

— Ох, я так волнуюсь, — призналась сестрица. — Не отходи от меня, пожалуйста.

— Я буду рядом, — заверила я ее.

— Только не так, как на утро после моего представления, — укорила меня ее милость. Однако быстро вспомнила, чем закончилось для меня то утро и смутилась: — Прости меня, Шанни. Я ужасная себялюбица.

— Всё хорошо, дорогая, я не обиделась, — я улыбнулась, и неловкость была сглажена.

Большой королевский театр располагался в центре столицы, всего в двух кварталах от королевского дворца. Здание было большим и красивым. Я часто видела его из окна кареты, и всегда хотела оказаться внутри. В детстве мне казалось, что там живет само волшебство, хотя… Скорей всего так говорила матушка, а мне это просто врезалось в память. А теперь, будучи взрослой, я понимала смысл ее слов. Уметь прожить чужую жизнь, ее малый фрагмент, да так, чтобы поверили зрители, — это и вправду настоящее чудо.