Мой дорогой лучик, вы должны знать, что мое отношение к вам не переменилось за всё это время. И пусть мы не виделись после турнира, но я не упускал вас из виду. А еще я видел блеск ваших глаз во время нашего последнего разговора в столовой и понял, что вы, как и я, рады вернуть утраченное нами. И я говорю вам, Шанриз, я жду вас, раскрыв свои объятья.

Вы любимы и желанны, дорогой лучик. Возвращайтесь ко мне, и я сумею сделать вас счастливейшей из женщин. Мое сердце, мое состояние и моя жизнь принадлежат вам. Не опасайтесь молвы, вы под моей защитой. И если однажды судьбе будет угодно развести нас, я обеспечу ваше будущее, доброе имя и дарую то, чего вы так прежде желали — дружбу.

Молю вас, Шанриз, не отказывайте мне, не ввергайте вновь в пучину отчаяния и горя. Скажите «да», и Дренг привезет вас ко мне тот же час. Наше с вами счастье зависит только от вас, ваша милость, и от вашего положительного решения.

Если же вы скажете «нет», я пойму, что ошибся в ваших чувствах и более не стану вам докучать. И как бы мне ни было больно, моя жизнь продолжится, но с иной женщиной. Вы будете вольны выстраивать свою жизнь, как захотите. Пожелаете выйти замуж, я более не стану вам препятствовать и одобрю любой ваш выбор. Однако я прошу вас не доводить до этого.

Я прошу вашей благосклонности, вашего доверия и вашей любви. Клянусь не обмануть ни первого, ни второго, ни третьего. Ваш король у ваших ног, Шанни. Так вынесете же приговор: жить ему с кровоточащим сердцем или озаренным солнечным светом? Вверяю вам свою судьбу.

С надежной и нежностью, Ивер Стренхетт».

— Вот как, — ровно произнесла я, закончив чтение.

Свернув письмо, я развернулась к Дренгу, трепавшему Аметиста по шее. Поджав губы, я некоторое время смотрела на графа, и раздражение, появившееся на последних строках, разрасталось, превращаясь в полыхающую ярость. Его сиятельство, заметив, как сузились мои глаза, ответил недоумением во взоре.

— Что-то не так, ваша милость? — осторожно спросил он. — Мне думалось, что желание государя видеть вас подле себя вызовет иные чувства.

— Что именно должно мне польстить, по вашему мнению? — сухо спросила я.

И вправду, отчего я еще не сижу в карете Дренга? Почему не визжу от восторга и не висну на шее графа, радуясь благой вести? Разве можно не восхититься прямотой Его Величества?! Желаете во дворец — добро пожаловать на ложе. А если нет, то «всего хорошего, ваша милость». Восхитительный выбор! А может, я должна чувствовать себя польщенной от обещания завести другую любовницу, раз уж эта продолжает ломаться? Ах, как велика любовь короля!

Но каковы перспективы! Не опасайтесь пересудов, ступайте в мои объятья. Но потом, когда вы мне надоедите, я устрою вас в хорошие руки. Как же это всё «заманчиво»!

— Шанриз, — граф подступил ко мне и заглянул в глаза, — отчего вы негодуете? Разве государь оскорбил или обидел вас своим посланием? Я не знаю, что именно он написал, но мне приказано привезти вас. И когда он сегодня призвал меня для этого приказания, глаза его горели. Он ждет вас, Шанриз.

— А что новые кандидатки ее светлости? — с издевкой спросила я. — Кто из них уже успел приглянуться государю?

— Он дышит лишь вами…

— Чушь! — воскликнула я. — Это всё унизительная чушь, ваше сиятельство. Король дал ясно понять, что если я откажусь, он выберет иную фаворитку. Значит, он уже знает, кто займет пустующее место.

— Это не так…

— Неужто Его Величество считает, что я настолько дорожу дворцом, что отступлюсь от своих убеждений и изменю прежний ответ? Дворец и постель или замужество и забвение, так?!

— Вы сейчас сами не понимаете, что говорите, — негромко ответил Дренг. — Поверьте, ваша милость, он видит только вас, но если вы откажете, то сами позволите королю выбирать. Он зрелый мужчина, не скованный обязательствами…

— Когда ему мешали обязательства? — криво усмехнулась я. — Он уже сейчас пишет о нашем расставании, и как же мне понимать это? Он пресытиться мной через месяц, и что же дальше? Всучит свою любовницу одному из приближенных, а я буду смотреть, как он уже ведет в свои покои другую? Нет! Я не желаю такого!

— Да чего же тогда вы желаете, Шанриз? — спросил меня Дренг.

— Должности, которая позволит мне быть во дворце и подле короля. Тогда я буду чувствовать себя уверенней и не страдать от подозрений, не стану искать соперниц и злиться на него.

— Но такой должности нет! — воскликнул граф. — Опомнитесь, ваша милость! Государь не может назначить вас туда, где вам не место…

— Я стоять под уборной его тетки — место?! — взорвалась я. — А на ложе? Мне, девице, место?! А быть выброшенной, как сношенное платье — место? Где вообще в этом мире место женщине?

— Замужем, — буркнул Дренг.

— Значит, его и займу, — отчеканила я.

— Ваша милость… — попытался воззвать ко мне королевский фаворит.

Я забрала у него поводья, обошла Аметиста и забралась в седло. Не хотелось продолжать этот унизительный разговор и слушать увещевания и доказательства, как хорошо на время согреть монаршую постель. Жеребец, будто чувствуя то, что испепеляло меня сейчас, нервно перешагнул с ноги на ногу, заржал и послушный моей воле тронулся с места…

— Шанриз! — в отчаянии воскликнул Олив.

Я остановила Аметиста, обернулась и зло усмехнулась:

— Что до утех, то при Дворе есть та, кто сделала своим ремеслом поставку тел на ложе государя. Ее светлости мои наилучшие пожелания в ее нелегком деле.

— Что мне сказать королю? — с раздражением спросил граф.

— Вы уже услышали мой ответ, большего я не добавлю.

— Но вы же неравнодушны к нему!

— Он сможет жить с кровоточащим сердцем, я тоже, — бросила я, и мой жеребец, более не сдерживаемый, сорвался с места.

— Боги, Шанриз! — выкрикнул мне вслед Дренг.

Но больше я ничего не хотела слушать. Кровь бушевала во мне слишком яростно, чтобы я была сейчас способна мыслить и искать правильные ответы королевскому посланнику. Пусть скажет, как услышал, пусть передаст всё, что я сказала слово в слово. Не хочу! Не хочу быть одной из череды его увлечений! Не хочу идти на заклание, как овца, чтобы вскорости оказаться выброшенной за ненадобностью.

Как там сказал магистр? Нельзя брать, ничего не давая взамен. Верно. Всё верно. Но не только для меня. Любовь короля слишком эфемерна, чтобы стать платой за будущее разочарование и боль от расставания. Она не искупит унижений, уже предопределенных, раз он обговаривает это условие, еще не получив согласия. Так пусть и пользуется тем, кого приводит ему светлейшая сводня. Пусть погрязнут в своих интригах, пусть перегрызут друг другу глотки. С меня хватит!

А потом на нас с Аметистом обрушился дождь. Натянув поводья, я остановила коня, подняла лицо к небу и подставила его под холодные капли. И меня охватило чувство, будто Боги смывают с моей души ту черноту и тягость, которые владели мной последние дни. Я словно очищалась от скверны, и чувство легкости, едва зародившееся в душе, всё сильней разрасталось, заполнив меня, а затем и переполнив. Оно хлынуло наружу вместе с заливистым смехом. А вместе с ним таяли и последние слои панциря моей черной меланхолии. Я снова жила и дышала полной грудью.

Аметист фыркал и мотал головой, недовольный остановкой и дождем. Склонившись, я прижалась щекой к его шее.

— Прости меня, мальчик, — сказала я. — Прости за равнодушие и холодность, более я тебя не оставлю. Клянусь.

— Пфр, — ответил скакун, и я вновь рассмеялась.

— Хорошо, — не стала я спорить. — Мы вернемся домой, где нас оботрут и согреют.

Оглядевшись, я попыталась понять, куда нас занесло. Понадеявшись на Хэлла, я развернула Аметиста. Теперь он бежал быстрой рысью, чтобы я могла разобраться в местности. Впрочем, убежали мы хоть и далеко, но я быстро сообразила, куда нам стоит повернуть, и потому через некоторое время жеребец уже перебирал ногами по дороге, которая вела нас к дому.