— Немыслимо, — согласилась с ней Серпина.

— Это оскорбительно, — фыркнул сам герцог.

— У меня нет тому доказательств, Ваше Величество, — признала я, — а голословное обвинение столь же лживо, как и сплетни. — И все-таки мне было, что ответить: — Потому я жду извинений за иное. — Король ответил вопросительным взглядом, и я продолжила: — Его светлость преследовал меня, нарушая тем все правила этикета, чему свидетель моя госпожа и ее сопровождение. Ее светлость защитила меня от герцога, не позволив ему скомпрометировать меня своей назойливостью, однако сам его светлость извинений за подобное неуважение и нахальство мне так и не принес. Именно их я ждала, как и исполнения клятвы разобраться с клеветниками, которые порочат мое имя. Вот и вся причина, государь, — я снова присела в реверансе. — И раз уж так вышло, то рассудите нас, Ваше Величество.

Взгляды обратились на короля. Он молчал некоторое время, рассматривая меня, однако уголки губ его подрагивали в сдерживаемой улыбке, и государь огласил:

— Вы в своем праве, ваша милость. Ваши требования справедливы. Ваша светлость? — он перевел взгляд на Нибо Ришема, и тот воскликнул:

— Боги, ваша милость, не моя вина, что нам приглянулась одна и та же беседка, к чему эта обида?

— Я оставила беседку его светлости, Ваше Величество, но он последовал за мной и продолжил навязывать свое общество, — пояснила я королю, продолжая игнорировать герцога. — Более того, угрожал не отставать, даже если я побегу. Уж не знаю, чем я настолько возбудила интерес герцога, но отвязаться от него удалось лишь благодаря счастливому стечению обстоятельств. Хэлл не оставил меня своей заботой.

— Простите же меня, ваша милость! — воскликнул герцог, прижав ладонь к груди. — У меня не было дурных мыслей, я всего лишь был очарован вами и желал познакомиться с девицей, о которой ходило столько толков. Если уж вас так ранило мое внимание, то приношу вам свои извинения. Теперь вы прощаете меня?

— Вы прощаете его светлость? — спросил король, уже не скрывая улыбки.

— Прощаю, Ваше Величество, — ответила я, удовлетворенная тем, что Ришем во всеуслышание, хоть и вынужденно, огласил правдивую версию, тем самым опровергнув собственную сплетню. После этого я, наконец, посмотрела на самого герцога: — И ожидаю исполнения клятвы найти и наказать клеветника.

— Но я не давал клятвы, — заметил герцог. — Только сказал, что если бы знал, кто это, то нашел бы и наказал.

— Я всегда почитала слово мужчины за клятву, — ответила я ему. — Иначе, если мужчина просто сотрясает воздух, то разве же он мужчина? Меня с детства обучали, что мужчины – это оплот доблести, чести и верности своему слову. Неужто учителя ошибались?

— Учителя не могут ошибаться, баронесса, — ответил вместо Ришема король. — Вас учили верно, и раз уж его светлость сказал, что сыщет и накажет, то мы все будем ожидать явления того, кто ответит за клевету в ваш адрес.

Герцог… герцог поперхнулся. Его невестка и принцесса одновременно устремили на государя потрясенные взгляды, а я присела в глубоком реверансе в третий раз, благодаря короля за его справедливое решение.

— Я исполню, что обещал, — ровно ответил его светлость, наверное, в эту минуту ненавидя меня всей душой.

— Идите, ваша милость, — улыбнулся мне государь. — Возвращайтесь на место и вкусите тот дар, который вы нам преподнесли, попросив удачи у Хэлла.

Вот теперь поперхнуться было в пору мне, потому что пришло время сознаться в том, что отказываюсь от добычи короля. И я повинно склонила голову:

— Прошу великодушно простить меня, Ваше Величество, но я не смогу насладиться вкусом дичи. — Взгляд короля стал вопросительным, и я продолжила каяться: — Обезличенный кусок мяса в тарелке остается лишь пищей. Но кусок плоти из тела зверя, на которого я смотрела, превращается для меня в отраву. Магистр Элькос помог мне справиться с запахом, но ощутить вкус лани я уже не в силах. Простите меня, государь, такова моя природа.

— Истинно, государь, — поднялся с места магистр, сидевший неподалеку: — От баронессы скрывали, что за мясо ей подают: добытое бароном на охоте, купленное на скотобойне или в мясной лавке. Вид мертвого животного сильно перепугал ее милость еще в раннем детстве, с тех пор она болезненно воспринимает вид смерти.

— Однако какое лицемерие, — фыркнула принцесса. — Желать удачи на убийство и пренебрегать его плодами.

Я коротко вздохнула, но ответила так же, как и герцогу, когда он подошел ко мне сегодня:

— Если бы я видела лань при жизни, то пожелала бы удачи и ей. Но не я раздаю удачу, Хэлл дарует ее тому, кого считает более достойным. Великий Странник выбрал государя. В этом нет лицемерия, лишь моя искренность, Ваше Высочество.

— А если бы вы оказались с нами на охоте? — спросил король.

— Боюсь, это стало бы для меня пыткой, Ваше Величество, — ответила я удрученно.

— Я вас услышал, баронесса, — ответил король уже суше. — Возвращайтесь к ее светлости и развлекайтесь так, как вам нравится.

— Благодарю, Ваше Величество.

Наверное, моя улыбка вышла слишком таинственной, потому что в глазах государя вновь вспыхнуло любопытство. И огорчать его больше я не собиралась. А уже отходя, сделала вывод, что приглашение на малую охоту было у меня почти в руках, но теперь, когда я признала, что не люблю то, что доставляет удовольствие монарху, меня заведомо вычеркнули из списка приглашенных.

— Что за послание вы ему передали через придворных? — спросила меня герцогиня, встречавшая меня неподалеку от нашего стола. Кажется, ее светлость собралась защищать меня, но дала мне самой разобраться с допросом.

— Всего лишь спросила, где же хваленая точность герцога, если он промахнулся в своих словах настолько, что даже не был мной услышан, — ответила я.

— Порой вы изумляете меня, Шанриз, — заметила герцогиня. — Вам семнадцать, вы совершенно неискушенны в придворных «танцах», но избрали наиболее выгодный ход. Признайтесь, кто научил вас этому. Граф Доло? Атленг?

— У меня был учитель, ваша светлость, — улыбнулась я. — Но вовсе не граф Атленг и даже не дядюшка. И вы прекрасно знаете моего учителя, хоть никогда и не встречались с ним.

— О-о, — глаза ее светлости чуть расширились, — как любопытно! Я непременно жду пояснений…

— Дорогая тетушка, — разнесся по поляне голос государя, сейчас похожий на удар хлыста.

— Прошу прощения, Ваше Величество, — мгновенно отозвалась герцогиня. Она приложила ладонь к груди и склонила голову. — Это всё переживания.

Мы так и стояли неподалеку от нашего стола, мешая началу пикника в его прямом назначении. После этого спешно вернулись на свои места, и трапеза на природе пошла своим чередом. Для меня подали блюда, приготовленные поварами ранее, хвала Богам, пробовать лань меня никто не заставлял, и когда прислуга разносила нежные ломтики, тут же отрезанные от туши, ни один не поставил передо мной блюдо даже по ошибке.

Чуть позже, когда голод был утолен, придворные снова ожили. Воспользовавшись этим, герцогиня велела прим-фрейлине поменяться со мной местами. Ей не терпелось поговорить, и я это понимала. Правда, мне пришлось бы открыться в одном из моих грехов не только ее светлости, но и главе моего рода, и я очень надеялась, что это не скажется ни на моей семье, допустившей слишком много своеволия по незнанию, ни на Амбер, если его сиятельство заподозрит в ней то же вольнодумство.

— Ну же, дитя мое, я сгораю от нетерпения, — требовательно произнесла моя покровительница. — Чей же пример вы использовали, чтобы надавать тумаков негодяю Ришему?

— Нашей родственницы, — вперед меня заговорил граф Доло. — Чей же еще, ваша светлость? Руку моей бабушки я узнаю из тысячи. Нечто подобное случилось во время званного вечера. Вы же знаете, ваша светлость, моя бабушка была весьма своеобразного нрава, — герцогиня согласно кивнула: — На одном из званых вечеров, куда были приглашены супруги Доло один не в меру ретивый и самоуверенный господин, чьего имени я не стану называть за ненадобностью, намеком оскорбил ее сиятельство, и графиня, не желая спускать подобного, а также привлекать к этому делу супруга, передала ответ через других гостей. И когда хозяин дома, весьма влиятельный человек, изумился подобной неучтивости, бабушка, как вы изволили выразиться, надавала наглецу, оскорбившему ее, словесных тумаков, и тот вынужден был покинуть общество с позором, потому что все уже знали, как обстояло дело.