Я заговорила тихо, почти шепотом, обращалась не к статуе, а к самой себе:

— Я… сомневаюсь в его чувствах. — мой голос дрогнул.

— Я не верю, что у него есть любовница. И не верю, что он заинтересован в леди Бриджит… или, может быть, просто не хочу верить. — я исправила себя, вспоминая повод моего визита.

«А что мне ещё остаётся»? — подумала я, криво усмехнувшись. В моей улыбке нельзя было разглядеть ни тени радости.

— Я знаю только одно — для него долг всегда будет важнее. Для него всё — это игра, расчет, стратегия. Он может быть бесконечно предан королю, но рядом со мной он чужой. Холодный. Сдержанный. Как будто со мной, он не может быть открытым и честным, и, наверное, мне стоит опасаться, что со временем он найдет себе опору и поддержку в другом человеке.

Я замолчала, позволяя ветру играть краем моего плаща. Мысли путались, но одна не давала покоя: если в прошлой жизни он не любил жену, как я могу быть уверена, что теперь всё будет иначе?

Старая рана всё ещё болела, не отпуская даже после всех совместных ночей, а холодная статуя будто сама подталкивала к подобным признаниям, заставляла говорить то, что я бы никогда не осмелилась сказать живому человеку.

— Я не прошу любви, — прошептала я. — Только… хотя бы крупицу уважения, доверия. Немного симпатии. Что-то живое, от чего можно было бы начать строить настоящее. Я хочу, чтоб он был со мной откровенен, чтоб он был… со мной.

Слова потонули в воздухе, растворились в нём. Я не ждала ответа. Но леди Эльна сказала говорить, и я решила говорить искренне.

И лишь когда я закончила тишина стала оглушающей. Никакого чуда не произошло — только ветер шевелил листья, и капли росы медленно стекали по мраморному лицу статуи.

Я уже собиралась встать, когда за спиной раздался лёгкий шорох.

— Не вставай, дитя. Не поворачивайся, — прошептал голос, хриплый, сухой, принадлежащий пожилой женщине.

От неожиданности я затаила дыхание.

По спине прошёл холодок — не от ветра, а от странного, звериного чувства опасности, её взгляд коснулся меня между лопаток, выискивая правду в моих словах. Каждая клеточка моего тела напряглась, готовая бежать, но я не смела пошевелиться, позволяя женщине убедиться в правдивости моих слов.

— Тебя услышала и поняла. Завтра, на месте твоего дара, найдёшь флакон.

Где-то за спиной послышались шаги — мягкие, неуверенные, как будто старуха скользила по камням, почти не касаясь земли. Потом звук стих. Я всё ещё сидела, я боялась даже обернуться. Лишь когда убедилась, что вокруг никого нет, поднялась на ноги и поспешила к дому.

— Ну конечно… а чего, собственно, я могла ожидать? — пробормотала я вслух, я обращалась скорее к себе, чем кому-то ещё.

Эва оставалась в неведении, сидела на стуле и следила глазами за моими нервными передвижениями по комнате.

— Ну конечно, — повторила я, прокручивая в голове то утро, когда вернулась из города, забрав зелье.

Вернулась, стоит признать, без происшествий.

То утро, в целом, прошло именно так, как я и предполагала: я дошла до парка, сопровождаемая Реем — и ещё десятками взглядов, скрытых в тени шпионов. Если бы это был мой первый опыт, я бы, наверное, дрожала от страха, но за годы сотрудничества с герцогом моя нервная система стала куда выносливее.

Конечно, я волновалась — пальцы предательски дрожали, сердце билось слишком быстро, — но мой внутренний голос звучал уверенно, напоминая о каждом шаге, о каждом слове, о правильном порядке действий.

Шёл лёгкий моросящий дождь — не столько капли, сколько влажная дымка, повисшая в воздухе. На рынке, откуда доносились глухие звуки, почти не было людей. Парк был пуст: беседки, обычно заполненные людьми, тосковали, и лишь редкие прохожие пробегали по улочкам.

Колдунья, разумеется, не явилась на своё место работы. Да и зачем ей?

Женщина с таким даром, как у неё, нагло прощупала меня своей силой, выискивая в словах малейшую ложь. И удовлетворенная увиденным, она могла быть уверена — зелье дойдёт до своего адресата.

И я в полном одиночестве, без проблем, достала маленькую склянку из тайника в стене.

Как только мы с Реем переступили порог городского дома, я поспешила скрыться в своей комнате. В руках я все ещё сжимала флакон. Рей не мог последовать за мной в комнату, и я, стоило лишь оказаться одной, тихо проскользнула в гардеробную и достала из дамского ящичка небольшой флакончик для духов. Осторожно, почти по капле, перелила в него часть зелья.

Я доверяла магу — но не судьбе. Случайности слишком часто вмешивались в наши дела, ломая даже самые продуманные замыслы.

Кто знает, что ждёт нас в пути?

Если с ним или со мной что-то случится, хотя бы одна склянка, наверняка, достигнет герцога.

Странно, но Феликс в этот раз даже не предложил разделить зелье. Это ведь именно от него, я узнала эту мудрость — не хранить весь сыр в одной бочке. Видимо, в жизни герцога еще не произошел эпизод, благодаря которому, он выучил этот полезный урок.

Конюхи напоили и подготовили лошадей, Рей тоже воспользовался шансом на короткую передышку, перекусил и был готов отправиться в путь.

Было решено, обговорено с герцогом, что маг отправится в королевский замок один, оставив мне возможность перевести дух после тяжёлой миссии, а потом я отдохнувшая смогу последовать за ним.

К тому времени, как я наконец почувствовала себя бодрой и полной сил, дождь лишь усилился. Тяжёлые капли, лениво стекавшие по окнам днём, к вечеру превратились в настоящий ливень.

И вдруг я поняла что, как назло, маг забрал с собой единственную карету, которая была в городском доме герцога.

А на следующий день, разумеется, за мной никто не прислал новый экипаж.

Зато заботливые слуги герцога проявили особое усердие: они настойчиво уговаривали меня не покидать дом в такую непогоду, проводили в библиотеку его сиятельства, зажгли камин и даже отыскали где-то редкие заморские сладости — должно быть, ради того, чтобы скрасить моё вынужденное ожидание.

Я позволила себе разозлиться лишь на третий день — когда тревога и беспокойство начали буквально разъедать меня изнутри.

— И уж что-что, а глупой я никогда не была! — воскликнула я, чувствуя, как злость, наконец, прорывается наружу.

— Вы — самая умная госпожа из всех, что у меня были, — пропела Эва своим мягким, ласковым голосом, стараясь подбодрить меня, и видимо, совсем позабыла, что других господ у неё никогда не было.

— Конечно, — прошептала я, едва сдерживая раздражённый смешок. — У герцога ведь всего одна карета. Наверное, без неё никак: как же он иначе доберётся от своих покоев до зала совета?

Мои слова были едкими и резкими, но в них сквозила усталость. Я слишком хорошо понимала, что делает мой муж. Феликс попросту изолировал меня — от дел, от дворца, отправил подальше от самого центра происходящего.

Моя часть работы была выполнена, и теперь меня оставили в городском доме под надзором всей прислуги, словно под мягким арестом. А он сам, со своими сообщниками и доверенными людьми, доведёт всё до конца без моего участия.

Но я знала, как никто другой: далеко не всё в этом мире идёт по плану. Сидеть здесь, годами пылиться в стенах этого дома, ожидая завершения расследования, которое в моей прошлой жизни так и не подошло к концу, — было бы верхом глупости.

А злость… злость во мне пробудило странное, горькое чувство — ревность к самой себе, к той девушке из прошлой жизни. Воспоминания и ожидания нарисовали передо мной призрачную картину: муж приходит вечером в мои покои, делится со мной подробностями дня, советуется, как с равной. Не прячет свои замыслы, не оставляет меня в стороне, словно бесполезную наблюдательницу.

Я понимала — во мне говорит обида. Возможно, в его поступках и нет ничего дурного. Но разуму трудно спорить с сердцем, когда оно привыкло к теплу, а получает лишь тень внимания.