Истат положил мне руку на плечо — неожиданно мягко.

— У таких родителей, как вы, — сказал он тихо, почти тепло, — не мог родиться кто-то обычный. Твой сын — ребёнок, за которым пойдут. Я уверен, он сам выберет свой путь. Но я дам ему все знания, чтобы он был своим и здесь, и на севере.

Малыш сам сотворил ленточку тьмы и снова потянулся к старому магу— будто подтверждая каждое слово.

Мы сидели за длинным столом в большом зале замка. Ветви свежих цветов украшали стены и балки, воздух был прогрет запахом пирогов и запечённого мяса. Люди смеялись, делились историями — в этот вечер весь замок был одной семьёй, как мы когда-то и решили.

Рядом со мной — Феликс. Чуть дальше, во главе бокового стола, сидела вдовствующая герцогиня, а рядом с ней, как ни странно, Истат. Старик был в особенно игривом настроении: тонкие ленты тьмы, невидимые для её глаз, то легонько касались спины герцогини, то незаметно придвигали ей кубок или вилку. Иногда, поддавшись на уговоры Арианы и выдержав гневный взгляд её матушки, старец позволял одной из лент на миг принять плотную, видимую, почти осязаемую форму. Всего несколько секунд — но этого хватало, чтобы заставить герцогиню вздрогнуть и возмущённо шикнуть.

А девочки за столом давились смехом.

На удивление, моя беременность полностью изменила наши отношения с вдовствующей герцогиней. Она проявляла столько внимания, и эта забота неожиданно сблизила её с Истатом — куда сильнее, чем её лечение от тёмной метки. Оба они смотрели на моего сына как на нечто исключительное: мать Феликса уверяла, что ребёнок — точная копия их рода, а Истат, который и вовсе не был ему кровным дедом, с тем же жаром настаивал, что магия ребёнка — от него.

С Истатом у нас состоялся всего один серьёзный разговор. Я долго переживала его слова, прокручивала всё в голове, прежде чем смогла произнести то, что следовало сказать сразу.

— Вы можете обучать моего сына любому ремеслу, — сказала я тогда, — но не смейте навязывать ему роль или предназначение. Он сделает свой выбор сам.

Старик улыбнулся — впервые по-настоящему мягко — и кивнул.

— В наших учениях человек всегда сам выбирает путь, — ответил он.

На этом мы и остановились. Пока я знала, что Истат защитит моего ребёнка от любой опасности, я могла быть спокойна.

Сэр Артур получил в наследство семейный дом Дервишей, но, как он признался нам однажды за ужином, жизнь среди магов, будучи единственным без капли силы, превратила тот дом для него в постоянное напоминание о собственной «ненужности». И хотя он никогда не говорил об этом вслух, было видно — возвращаться туда он не хотел.

Рыцарь с явным облегчением остался в замке. Мы с Феликсом выделили ему просторные постоянные покои — слишком большие для холостяка, но мы оба надеялись, что рано или поздно он выберет достойную леди и перестанет прятаться за сарказмом.

Хоффман стал лучшим работником герцогства. Несомненно. Каждое его предложение выслушивалось внимательно, каждый план обсуждался — чаще всего — внедрялся. Он буквально расцветал, когда видел результаты своих идей. Его жена, хоть и не обязана была заниматься делами замка, нашла себя в хозяйстве — и вместе с Лидией они творили настоящие чудеса рукоделия, превращая склады в аккуратные, уютные места, полные тканей, лент и ровных стопок белья.

Рей всё чаще пропадал с Истатом. Старый маг брал его с собой к пещерам, к реке, на тренировочный плац — куда угодно, где можно было бы говорить о магии. Иногда я замечала, что Рей повторяет жесты старика: как тот поправляет рукав, как держит палку, как наклоняет голову, прежде чем заговорить.

И самое удивительное — вклад Рея в строительство дорог оказался незаменимым. Он работал так, будто хотел доказать что-то самому себе, и это приносило свои плоды.

Ариана осталась жить с нами в замке. И единственный раз, когда я попыталась завести с ней разговор о графе Дюке и о той истории, она спокойно сказала:

— Брат всегда говорил, что сильный характером берёт всё. Я… неправильно его понимала. Мне казалось, что раз я родилась в этой семье — могу делать всё, что хочу. Но я ошибалась.

Я осторожно уточнила:

— То есть, ты больше не…?

Ариана мягко улыбнулась — уже не тем порывистым, дерзким выражением, которое было ей свойственно раньше, а спокойной, взрослой улыбкой.

— Нет. Я просто была глупо влюблена. — Она чуть пожала плечами. — А теперь, глядя на вас с Феликсом, я понимаю другое. Я не хочу влюбляться… так. Больно, унизительно, неправильно. — Она подняла на меня глаза. — Я хочу, чтобы любили меня. Так же сильно, как мой брат любит тебя.

Она сказала это совершенно без тени смущения, будто констатировала очевидный факт, а я едва справилась с внезапным волнением.

Ариана была погружена в свои мысли, продолжая говорить дальше, не замечая моего замешательства от её признания.

Феликс, который некогда столь нелестно отзывался о непосредственности Эвы, в итоге был вынужден признать: её невольное вмешательство в наши отношения оказалось неожиданно полезным.

Но привычки — особенно страхи — уходят медленно. Герцог всё так же повторял ей приказы дважды, уточнял, не добавила ли она случайно «лишних» трав в отвар или еду, и этими вопросами нередко ранил чувства девушки.

Хорошо, что рядом с Эвой почти всегда был Леннокс — он подхватывал то, что Феликс чрезмерно контролировал, сглаживал острые углы и не давал девушке чувствовать себя неспособной.

Мы часто ужинали всей семьёй, проводили вместе долгие вечера, полные разговоров и тихого смеха. А порой оставались вдвоём, просто наслаждаясь обществом друг друга.

В один из таких вечеров Феликс положил ладонь поверх моей и тихо сказал:

— Знаешь… я могу допустить, что наш сын действительно рождён быть великим магом, правителем — что бы там ни утверждал Истат. Но я уверен и в другом: мне предназначено было встретить тебя. Даже та жизнь, которую мы должны были прожить порознь, была обращена вспять. Сами боги дали мне шанс быть рядом с женщиной, которую я люблю.

Наш городок раньше никогда не становился центром каких-то событий. Обсуждали в основном погоду и грибы. Всё у нас было тихо и спокойно, обыденно, а иногда до ужаса скучно. При этом для прекрасной и довольной жизни всего хватало. С первыми лучами открывались лавки мясные, конфетные, продуктовые и заморские со специями. Имелась ресторация для заезжих гостей, кофейня, чайная, трактир и даже мужской клуб. На главной улице жил целитель с помощниками, дальше алхимик, несколько брадобреев, модистка, швеи и, наконец, ведьма. Старуха с вредным характером и привычкой гнать всех поганой метлой после первой рюмки, жила обособленно, на самом краю городка Эстекс. Но как ни странно, её дом было видно издали. Непонятное строение в два этажа с остроконечной крышей, возвышалось чуть на пригорке и пугало приезжих чёрными стенами и дверьми тёмного дерева. Сами же жители гордились, что у них есть такая вредная ведьма, которую заезжие купцы побаиваются, а потому лишний раз не завышают цены.

Меня, младшую ведьму и помощницу старухи тоже опасались, но скорее по привычке. Большая часть лавочников, наоборот, старались встречаться со мной. Но мой внешний вид многих всё равно настораживал, особенно приезжих. А таких в городе пруд пруди, недаром через нас все едут в столицу, и останавливаются отдохнуть на пару ночей перед серьёзным переходом через перевал.

Так вот, приезжие нас, ведьм, побаивались. Мы со старухой придерживались старой поговорки «чем мрачнее ведьма, тем больше уважения». Потому ходили в чёрных платьях и чёрных плащах с капюшоном, волосы часто носили чуть собранными на висках, но в целом распущенными. Ещё старуха подводила глаза чёрным, но мне это не шло. Как мне казалось, мои зеленые раскосые глаза, становились щёлочками, без определённого цвета, если их подвести жирным чёрным цветом. Но, так или иначе, образ ведьмы мы сохраняли. И ни к нам, ни к нашим жителям просто так не лезли ни пьянчуги, ни бандиты, которые ошивались вблизи большого тракта, ни даже стража.