Старшая дочь богатого барона, леди Лиззи унаследовала от отца не только состояние, но и редкий дар. В отличие от меня, её способности были открыты и признаны с самого рождения, подтверждены магами двора и внесены в хроники. Все знали о её значимости — и именно это сделало её избалованной и самоуверенной.

Мой дар с самого начала был подавлен. Отец и мачеха никогда не проверяли и не стремились развить его во мне, и потому детство прошло в неведении. Теперь же мой дар скрыт — по приказу короны: пользоваться им дозволено, но не показывать. Работать в тени, молча, не привлекая к себе лишнего внимания.

Но раздражало меня в леди Лиззи Сарз вовсе не её положение и не тщеславие — меня бесил её дар.

Леди Лиззи умела вызывать у людей искусственное чувство радости. Лёгкая, искристая эйфория окутывала всех, кто оказывался рядом с ней, заставляя сердца биться быстрее, улыбки — становиться искренними. На первый взгляд, что может быть безобиднее?

Но всё это было ложью. Стоило Лиззи прекратить своё воздействие, как на людей обрушивалась вязкая, удушающая тоска. Мир тускнел, теряя краски, и радость превращалась в тягучую боль.

Самое же опасное заключалось в другом: в её присутствии притуплялась моя интуиция. Я переставала чувствовать тревогу, не улавливала тонких знаков надвигающейся беды. И каждый раз после общения с Лиззи мне требовалось немало времени, чтобы вновь ощутить связь со своим даром.

Распрощавшись с вельможами, которых встретила по пути, я поспешила в наш городской дом. Больше всего на свете мне сейчас хотелось уединения — запереться в своём кабинете или укрыться в оранжерее, среди душистых цветов и влажного воздуха, где всегда стояла мягкая полутьма. Погрузиться в тишину и снова, снова прокручивать в голове события дня, выискивая ту крошечную трещину, через которую, я знала, рано или поздно хлынет беда.

Как жаль, что нельзя было забрать с собой деревенского старосту — нить, идущая от непосредственного свидетеля, всегда прочнее и живее, чем любые записи и отчёты.

Дом встретил меня глухим полумраком. В коридоре стоял запах дешевых женских духов, дыма. На коврах виднелись свежие следы грязи —, видно, слуги испугались или просто не осмелились вмешаться.

Я уже знала, к чему готовиться.

В большом зале, развалившись в кресле перед догорающим камином, сидел мой муж — барон Форш. От вина его лицо налилось красным, взгляд помутнел. Он уже не был тем худым, милым, обаятельным юношей, каким я помнила его когда-то.

— А вот и ты, моя госпожа! — он вяло усмехнулся, держа в одной руке кубок, а в другой полупустую бутылку. — Какой вид! Всё на службу королю? Всё на благо королевства? Он поднялся, шатаясь, и подошёл ко мне слишком близко.

Я сделала шаг назад, стараясь сохранить спокойствие, но сердце сжалось от отвращения.

— Смотреть на тебя нет мочи, Оливия, — сказал он с ядовитой ухмылкой. — Ты не кокетка. Не знаешь, как очаровать мужчину, как должна уметь любая леди. И всё равно позволяешь себе такое…

Он почти шипел, наклоняясь ко мне.

— В Домах радости больше изящества, чем в тебе. Никто всерьёз не сможет увлечься надолго…

Я молчала. Слова его уже не ранили — слишком давно я их слышала.

Когда он попытался схватить меня за руку, я твердо, но без истерики, вывернулась из его хватки.

— Не трогайте меня, милорд, — сказала я тихо.

На лице его проступила обида, злая и глупая, как у капризного ребёнка.

— Ах вот как?

Он снова отхлебнул вина и, вытирая рот рукавом, презрительно усмехнулся:

— Что, фаворитка теперь? Короля или все ещё герцога, скажи уж. Кто из них шепчет сладости тебе на ухо?

Я не ответила.

Слова не имели смысла — передо мной стоял не муж, а его жалкая тень, потерявшая достоинство, честь и остатки рассудка в погоне за женщинами, вином и азартом. Когда я училась, он не выдержал гнета ни власти, ни славы, каждый день он утопал в лживой лести, находя все новых желающих развлечься с ним за его счет.

А самым страшным для него было то, что он не мог жить в моей тени.

Я лишь чуть подняла голову и, не удостоив его ни словом, ни взглядом, обошла стороной, направляясь в свой кабинет — туда, где хотя бы на короткое время можно было снова побыть собой.

Чувство тревоги не отпускало. Оно медленно сжимало грудь, холодной рукой скользя по коже. Что-то надвигалось. Эта чёрная, вязкая энергия беды становилась такой плотной, что, казалось, я могла протянуть руку — и коснуться её.

За окном стремительно вечерело. Небо над городом наливалось свинцовыми оттенками, а факелы вдоль улиц один за другим зажигались слабым, мутным магическим светом.

Я сидела в кресле в своём кабинете, среди тишины и тяжёлых мыслей, когда слуга тихо постучал в дверь и, поклонившись, протянул мне письмо.

Почерк на конверте был безупречно аккуратным, строгим — я узнала его сразу.

Герцог Терранс.

Я разорвала печать нетерпеливыми пальцами и пробежала глазами строки.

"Баронесса Оливия Форд,

Я настоятельно прошу Вас срочно прибыть в королевский дворец, в мой личный кабинет. Появились тревожные новости, напрямую касающиеся вашей семьи. Это требует незамедлительного обсуждения.

Феликс, герцог Терранс.»

На секунду у меня перехватило дыхание. Буквы словно заплясали перед глазами.

Тревожные новости о моей семье.

Я почувствовала, как внутри холодной волной поднимается страх, сплетается с той неясной угрозой, что я ощущала весь день, но не могла назвать словами.

Удача снова отвернулась от меня, пока собиралась я и моя служанка, из большого зала выполз лорд Форд собственной персоны.

Я уже собиралась покинуть дом, когда он вновь появился в коридоре — пьяный, взвинченный, полный мелочной злобы, которую питало только одно: зависть.

— Снова? — протянул он, с трудом удерживаясь на ногах. — Снова к своему любовнику едешь? Вместо того, чтобы сидеть дома, рожать мне наследников, как полагается порядочной баронессе, ты опять сбегаешь!

Я остановилась, не оборачиваясь к нему.

В голосе его звучала не только обида, но и завистливое бессилие. Он бросился за мной следом, хватая за локоть:

— Благодари судьбу, что твой любовник — не сам король. Хотя кто знает… Глаза его блестели от дурного вина и злобы. — Что, скажи мне, герцог Терранс отдал короне за право держать тебя при дворе? Хм? Чем заплатил за свою "бесценную помощницу"? Если бы не король, я бы давно отправил тебя в деревню, к свиньям!

Я медленно развернулась. В груди всё сжалось от омерзения, но я заставила себя говорить ровно, почти холодно:

— Меня держат при дворе за мои способности, милорд, — сказала я, глядя ему прямо в глаза. — А вы всего лишь ширма. Без мужа у жены нет голоса в совете. Вам дали титул, чтобы мой голос звучал, не нарушая законов.

Он остолбенел, на миг потеряв весь свой гнев — не потому что понял, а потому что не ожидал, что я осмелюсь говорить с ним так.

Я выдернула руку из его хватки и, не оборачиваясь больше ни разу, пошла к двери. На улице уже ждала карета. И ночь, полная опасностей, казалась мне безопасней, чем минуты, проведённые с ним под одной крышей.

Карета мчалась по ночному городу, тусклый свет окон выхватывал из темноты острые крыши домов, пустые улочки, редкие фигуры поздних прохожих. Внутри кареты было сыро и прохладно, а тяжёлые мысли кружились в голове, словно серые мотыльки вокруг тусклой свечи.

Я откинулась на спинку сиденья, сжав ладони в тонких перчатках.

Путь к дворцу был не коротким, и я позволила себе на мгновение закрыть глаза — и воспоминания накрыли меня, как туман.

Пять лет назад тот день был ясным и холодным для осени, запах палёных листьев тянулся по садам нашего родового дома. Я хорошо помню, как в холле раздались громкие голоса, как слуги поспешно расступались, и в дом вошёл посланник Ордена Порядка. Высокий, в синих одеждах с серебряной вышивкой, закрывающих фигуру и лицо, служитель принёс нам письмо, запечатанное печатью Ордена.