— Что в кубке, леди? — Голос был низким, холодным, пропитанным гневом. — Я требую объяснений. Немедленно!

Я обернулась — и кровь застыла в жилах. Всё таки мы не смогли покинуть ту комнату, не вызывая подозрений.

В проёме стоял граф Дюк, высокий, холодный, с непроницаемым выражением лица. За его спиной стояли запыхавшиеся слуги герцога, которые хоть и пытались остановить графа, дотронуться до его рук не смели. И в силу того, что граф был выше их на голову и настроен решительно, оба слуги лишь тихо мямлили о правилах приличия:

— Милорд, простите, но о вашем визите не было извещения, и мы не доложили леди о вашем приходе. — неловко поклонился и заговорил слуга нерешительно.

— Пока хозяина нет, я должен просить вас… — добавлял нервно второй слуга, показывая в сторону выхода.

— Ох, оставьте — перебил его граф, даже не глядя в сторону мужчины. Голос графа звучал, так же остро, как сталь мечей у рыцарей двора. Он сделал шаг вперёд, приближаясь к нам, а его глаза остановились на кубке в моей руке.

— Что я только что чуть не выпил, леди? — спросил он тихо, но так, что от этого вопроса по коже пробежал холод.

Я посмотрела на Ариану — девушка побледнела, словно снег под лунным светом. Её глаза были опущены, а руки заметно дрожали. Я почти физически ощущала как её страх, словно гонимый ветром, распространяется по комнате. Граф Дюк не сводил с меня глаз, он смотрел не мигая. Весь его вид кричал, что он ожидает от меня ответа.

Мне и без долгого знакомства было ясно — он в ярости, и сдерживает его лишь тончайшая грань приличия и может присутствие слуг.

— Прошу прощения, милорд, — произнесла я ровным голосом, стараясь, чтобы ни на одном слове мой голос не дрогнул. — Полагаю, произошла досадная путаница. Этот напиток предназначался вовсе не вам, а мне, — не думая, соврала я, чувствуя, как сердце учащённо бьётся при мысли, что он может предложить мне самой испить из кубка прям сейчас.

Я снова взяла кубок в руки, не желая выпускать его ни на миг. Я ясно понимала — я должна сохранить содержимое, должна попросить герцога узнать, что именно там.

Но если граф осмелится приблизиться ко мне или попытается забрать бокал, я без колебаний вылью жидкость прямо в камин, ни оставляя никаких улик.

Я едва успела выдохнуть, как граф Дюк снова шагнул вперёд. Его тяжёлый взгляд был прикован к кубку в моих руках — будто он мог прочесть не только мои мысли, но и намерения. На краткий миг его глаза метнулись к камину, следуя за моим собственным взглядом, и в них вспыхнуло раздражение, почти ярость.

— Оливия… не нужно, — произнёс он, неожиданно мягко, почти по-дружески, но в этом спокойствии чувствовалось давление.

Я ответила лишь лёгким пожатием плеч, стараясь держаться от него как можно дальше — и телом, и эмоциями.

— Я уже сказала, милорд, — произнесла я, задирая подбородок выше, чем следовало. — Кубок предназначен для меня. И это моё дело — что именно в нём.

— Похоже, леди, — произнёс он низким, гулким голосом, в котором дрожал сдерживаемый гнев, — вы пытаетесь защитить юную особу, и я могу понять вашу благородную порывистость. Но подобное поведение не подлежит оправданию.

Граф Дюк сделал шаг назад, присел на спинку кресла, словно давая мне возможность выдохнуть, но в его взгляде оставалось напряжение — как у хищника, что терпеливо ждёт, пока жертва сама подойдёт ближе.

— Что в кубке? — спросил он, резко переводя внимание на Ариану.

— Я вам ответила, — произнесла я, чувствуя, как напряглось всё тело. — Кубок не для вас. — Я встала между ними, перехватывая его взгляд.

— Не для меня? — переспросил он, с кривой усмешкой. — За кого вы меня принимаете, Оливия? — Его глаза сверкнули. — Что вы подмешали мне?

Он вскочил с кресла, стремительно приближаясь к сестре герцога, и его тень легла на Ариану, накрывая её, словно тяжёлым покрывалом.

— Милорд, — начала я, но он перебил, не дав вымолвить ни слова:

— Что в этом бокале⁈ — проревел он прямо в лицо девушке.

Ариана вжалась в стену, белая как мрамор, губы дрожали, пальцы сжимались и разжимались, словно она хваталась за невидимую поддержку. Ещё миг — и она проговорится.

— Довольно, — произнесла я твёрдо, делая шаг вперёд и заслоняя её собой. — Вы забываетесь, милорд.

Он прищурился, опасно, как зверь перед броском.

— Забываюсь? — в его голосе скользнул яд. — Девчонка из уважаемого дома пытается отравить графа в стенах королевского замка, а вы прикрываете её, Оливия?

— Не смейте повышать голос на сестру герцога, — сказала я тихо, но с такой холодной уверенностью, что слова словно зазвенели в воздухе. — Это не трактир и не военный лагерь.

Слуги заметно нервничали. Один из них — юный, бледный, с дрожащими руками — уже несколько минут как исчез, очевидно, побежал за герцогом.

Я же просто не знала, принесёт ли присутствие мужа облегчение или только усугубит происходящее.

Другой слуга, постарше, застыл у стены, мял в руках платок и, кажется, беззвучно молился всем известным святым, чтобы этот вечер не закончился скандалом. Особенно сегодня, когда Карла, ближайшего слуги мужа, не оказалось на месте — он уехал по поручению в самый неподходящий час.

Мы с графом Дюком стояли слишком близко. Он — сдержанный, уверенный в своём праве, с глазами, полными презрения; я — выпрямившаяся, держащая бокал, который всё ещё тихо пульсировал нитями тьмы. Казалось, сам воздух между нами сгустился от напряжения. Каждый из нас обдумывал своё следующее действие.

И вдруг — шаги. Тяжёлые, ровные, властные. Звук, отражающийся от стен, приближался с такой скоростью, что я занервничала еще сильнее.

Когда в дверях появился герцог Терранс, воздух в зале изменился. Он посмотрел на меня с такой уверенностью, что я ощутила, как между мной и графом опустилась невидимая стена. Я, ещё минуту назад сомневавшаяся, стоит ли звать мужа, теперь смогла впервые за весь этот разговор выдохнуть свободно.

Феликс окинул всех присутствующих холодным, оценивающим взглядом, задержавшись на кубке в моей руке — слишком долго, чтобы это можно было счесть случайностью. Затем перевёл взгляд на графа.

— Что здесь происходит? — произнёс он ровным голосом, в котором, однако, чувствовалось раздражение.

Граф Дюк чуть приподнял подбородок, уже открывая рот, но я опередила его:

— Графу привиделось странное, но мы всё выяснили, и граф уже уходит, — произнесла я как можно спокойнее, хотя сердце колотилось так, что слова звучали в разы тише, утопая в звуках биения моего сердца.

Но граф Дюк и не думал уходить. Напротив — он медленно расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, словно демонстративно показывая, что спешить не собирается. Затем небрежно опустился в кресло, закинув ногу на ногу, и откинулся назад с самодовольной улыбкой.

— Нет, — протянул он с ленивой насмешкой. — Я остаюсь. И внимательно выслушаю вас обеих. Он перевёл взгляд на герцога. — А иначе, полагаю, мне придётся обратиться в Королевский совет за расследованием. И пусть они решат, стоит ли вашему дому понести наказание.

Я застыла. Каждое слово графа било, как удар, и я чувствовала, как холод проникает под кожу. При нём я не могла сказать правду — это поставило бы под угрозу и Ариану, и, возможно, меня саму. Но и врать Феликсу… было ещё опаснее.

И прежде чем я успела подобрать хоть одно слово, граф Дюк, самодовольно склонив голову, добавил, почти мягко, будто говорил о пустяке:

— Хорошо, я начну. — он улыбнулся неприятной гримасой.

— Ваша сестра пыталась отравить меня. А ваша жена, герцог Терранс, покрывает малолетнюю преступницу.

— Вы бредите, — холодно произнёс Феликс, и это утверждение повисло в воздухе.

Муж перевёл взгляд на меня — пристальный, требовательный, ища правду в моих глазах.

Я не выдержала этого взгляда. Мои губы дрогнули, но слова так и не сорвались с языка. Я не могла лгать, но и признание сейчас означало бы конец всему.