Облизнула губы от волнения и продолжила обтирать его тело. Огромную, загорелую, словно железную грудь с небольшими, торчащими сосками — похоже, он проводил много времени на солнце. Твёрдый живот без грамма жира, ямочку пупка.

Я засмотрелась. Словно впала в странное, умиротворённое оцепенение — следила за каждой каплей пота, скользящей по его коже… И именно поэтому не сразу поняла, что произошло.

Зверь проснулся.

Он резко схватил меня за руку и, не проронив ни слова, опустил мою ладонь прямо на свои бёдра — туда, где под тканью натянулся тяжёлый, каменный бугор. Меня бросило в жар, кровь прилила к лицу.

Я растерялась. Пока пыталась прийти в себя, он слегка подался бёдрами вперёд — и бугор плотно прижался к моей ладони. Настолько, что я ощутила его размер и твёрдость. Одно крохотное движение — и я бы случайно обхватила его.

— Сожми, — раздался хриплый, рычащий голос.

Я резко обернулась.

Херсир Иво смотрел на меня невозможными, светящимися жёлтыми глазами. В них не было ни боли, ни слабости — только безумная, голодная жажда.

— Сожми! — повторил он и, не отпуская моего запястья, прижал мою руку к себе, сильнее.

— Нет! — Я дёрнулась, пытаясь вырваться, но безуспешно. — Ты уже пытался один раз изнасиловать меня. Хочешь, чтобы я снова воткнула твой кинжал тебе в бок?

Будто я ударила его.

В жёлтых глазах на мгновение мелькнуло изумление — и боль. Гигант отпрянул от моих слов, и я невольно взглянула на его бок. Повязки тут же начали стремительно темнеть от крови.

Грязные, мелкие воды!

— Позови Касона! — внезапно рявкнул он, отпуская мою руку. Дышал тяжело, в мою сторону даже не смотрел.

— Нет, твои повязки…

— Позови Касона! — Он даже не дал мне шанса договорить. — Это приказ.

Херсир пришёл в себя, раздал указания — и весь лагерь тут же пришёл в движение, несмотря на позднюю ночь. Вокруг сновали его воины, повозки нагружались мехами, бочками с водой, вином и тяжёлым оружием, мохнатые лошади получали свою порцию ухода.

А спасённые рабы, включая меня… просто жались к одной из готовых телег, не зная, куда приткнуться, пока нам всем не велели лечь спать, пообещав, что поднимут нас ещё до рассвета.

— Завтра отправимся в клан Ульвхейм, — задумчиво пробормотал Урек. — И там со временем решится наша судьба. Воины херсира хотят попасть домой как можно раньше, чтобы потом начать преследовать работорговцев. Очень много ускользнули после ранения херсира Иво.

— Как вы попали к работорговцам? Вас захватили?

— Сам ушёл, — мужчина недовольно потряс головой. — Денег в семье не было, рыбы в нашем заливе не осталось, а у меня трое детей.

Урек отвернулся на своей шкуре, ясно давая понять, что больше говорить не желает, и я последовала его примеру.

— Спим под открытым небом, а эта Лилеана, наверное, на перине, в шатре, — недовольно бормотала засыпающая Ирма.

Наверное. И что с того? Мы от этого под открытым небом спать не перестанем.

Нас разбудили ещё до рассвета — криками, топотом и перебранкой. Пламя костров давно потухло, лишь в одном углу лагеря догорала головня, отбрасывая багровый отблеск на меха и спящие фигуры. Тяжёлые шаги, лязг застёжек, фырканье лошадей — лагерь оживал, готовясь к пути.

Повозки собирали быстро. Мужчины стягивали кожаные ремни, проверяли упряжь. Лошади, укрытые шерстяными попонами, нервно перебирали копытами и раздували ноздри — им предстоял нелёгкий подъём. Скрип осей и натужное дыхание животных смешивались с короткими, деловыми приказами.

Утренний воздух был таким холодным, что казался ломким: при вдохе он обжигал горло, а на губах тут же выступала тонкая корочка инея.

Холод пробирал до костей, и первые минуты мы двигались, словно во сне, шаркая ногами по жёсткой земле, поднимая лёгкий иней.

— Как же холодно! Шкуры скользят — без них мёрзнешь, а с ними невозможно, такие тяжёлые! — громко жаловалась Ирма.

Ничего, скоро солнце окончательно поднимется, и тогда можно будет скинуть эти тяжёлые шкуры.

— Сидит, как принцесса. Ей даже вина принесли! — продолжала ворчать женщина.

— Да замолчи уже! Начни вести себя как принцесса — и тоже поедешь на телеге, — огрызнулся Урек.

Комфорт леди Лилеаны Муради не давал покоя многим рабам, вызывая зависть и раздражение от того, насколько разным было к нам отношение — и к ней.

— Как трясёт! Пожалуйста, я чуть не упала! Я никогда не передвигалась в таких условиях и от волнения почти не спала! — нежным голоском жаловалась леди Муради.

— Ты же сильная, здоровая, Ора, ну врежь ей, — с варварским блеском в глазах предложила мне Ирма.

Я отшатнулась от женщины, не желая находиться рядом с её зловонной одеждой.

Слава мудрым водам, завтра нам обещали дать возможность полноценно помыться.

— Угу, а потом меня в темницу упекут, — усмехнулась я. — Губите свою жизнь сами, у меня и так проблем хватает.

А телега, на которой ехала миледи Муради, действительно начала двигаться чуть осторожнее.

Вершины впереди терялись в дымке; узкая тропа петляла вверх — сначала среди голых, серых склонов, затем меж валунов, исписанных трещинами и лишайником.

Редкие сосны торчали на выступах — согнутые ветрами, с чёрными, как сажа, иглами. Ветер здесь был молчалив, почти отсутствовал, и деревья не шевелились. Пахло сырым камнем, травой и одуряющей свежестью.

Остановку объявили после полудня, когда солнце уже поднялось высоко, но ещё почти не пригревало. Повозки остановились на небольшом плато, укрытом от ветра с трёх сторон. Вокруг возвышались скалы, словно стены древней крепости. Здесь, у кромки высокого леса, нам дали короткий привал.

Воины развязывали мешки с едой — тянули вяленое мясо, сушёные ягоды, клали в ладони крошки чёрного хлеба. Нам тоже досталось — не только хлеба и мяса, но и горячего отвара, пар от которого поднимался над кружками в холодном воздухе.

Именно здесь, во время привала, я вновь увидела своего гиганта — он сидел на поваленном дереве и тихо обсуждал что-то с Гримиром.

Своего?

С самого утра херсир сам, медленно и осторожно, перебрался в одну из повозок и там уснул — рядом с Артуром. На меня он по-прежнему не смотрел и никак не выделял, и с каждым часом я всё больше волновалась о том, что будет дальше.

На что я надеялась? Что он извинится за то, что в безумии попытался взять меня силой?

В груди жгла непонятная обида — за то, как он отнёсся ко мне, когда пришёл в себя. Будто я — ничтожная служанка, не заслуживающая даже взгляда.

«Маленькая моя, сладкая»…

Насколько же я жалкая, если с тоскливой, почти сладкой болью вспоминаю его безумный шёпот в тот миг. Наверное, вне безумия я не вызываю у него ни малейшего интереса. Он даже не взглянет на такую, как я.

— Я так благодарна вам! Уверена, мой жених щедро вознаградит вас. Он очень меня любит! Он постоянно говорит, что меня нужно спасать, что я слишком хрупкая и наивная. И вот, смотрите, где я оказалась, — леди Лилеана Муради подошла к херсиру слишком близко, протянув тонкие руки к их костру.

Ответа Иво я не услышала, но лицо Лилеаны озарилось смущением и довольством, словно он сделал ей комплимент.

— Вы правы, с таким сопровождением я точно не пропаду. Я аристократка, мне совсем непривычно быть в подобных условиях — я всегда жила во дворцах со слугами. Ах, я всё о себе! А как вы себя чувствуете? Я слышала про ваше ранение…

И вновь он что-то тихо ответил — к явному удовольствию Лилеаны, которая теперь светилась, как утреннее солнышко.

Отвернулась, не желая больше это видеть, и мечтая не слышать её звонкий, приторно радостный голос.

— Чем больше ты говоришь о том, кто ты и какая ты, тем меньше ты этим являешься, — мудро изрекла Бринья, подняв указательный палец в воздух.

Я же, стремясь отвлечься, разглядывала лес у самой кромки плато, где мы остановились. Деревья стояли на границе света и тени — тёмные, плотные, угрюмые. Стволы с чёрной корой, словно закопчённые.