— Будет сделано, Григорий Васильевич! — ответил Христораднов, но по стойке смирно вытянулись все присутствующие.

Романов шаркающей походкой проследовал в комнату отдыха к своему дивану и рухнул на него практически сходу, все-таки день выдался непростой — с утра еще были беседы и встречи в Ле Бурже, потом перелет в Варшаву и нелегкий разговор с Ярузельским и на закуску получил дворцовый переворот на Родине, который еще предстояло пресекать и разруливать не совсем понятным способом. А ведь мне уже 62 года, подумал Романов, скоро 63 будет… для политика не так уж и много, вон Рейгану уже 74, а скачет, как горный козел… а де Голль и в 80 страной руководил… но 62 года это 62 года, а не 40 и не 50… можно начинать думать о пенсии.

— Григорий Васильевич, — прервал его тягостные раздумья офицер из девятки, — сегодняшняя пресса.

И он выложил на столик рядом с диваном с десяток газет, среди которых затесалась даже одна иностранная, Нью-Йорк-Таймс. Интересно, где они ее нашли в городе Горьком-то, поневоле подумал генсек, но вслух ничего не сказал, а отпустил офицера кивком головы и начал листать страницы…

Правда и Известия ничего нового не сообщили — про салон в Ле Бурже были небольшие заметки, но самого общего характера, с фотографиями нашей техники, но ни слова про то, с кем встречался генсек. В Комсомолке внимание привлекла заметка на второй полосе о встрече в Кремле товарищей Алиева и Кунаева, но как водится, о содержании беседы тоже был молчок, желающие могут догадаться сами. В Советской культуре выделялась разгромная статья о творчестве модного художника Глазунова… гм, подумал Романов, что это за него так взялись, ногу кому-то оттоптал наверно…

Ну и последней он открыл американский вестник Уолл-стрита… ого, какая ж она толстая-то, подумал Романов, добравшись до последней страницы, у нас максимум бывает по 16 полос, в Литературке, кажется, и еще в еженедельнике Футбол-хоккей, а тут все полсотни страниц в наличии. Интересно, в Америке кто-нибудь ее читает от корки до корки? Это же часа четыре надо затратить.

Английский язык Романов знал постольку-поскольку, но общий смысл заголовков, набранных крупным шрифтом, уловить был в силах. На первых 5–6 страницах ничего заслуживающего внимания не встретилось — там были обычные дрязги между демократами и республиканцами и полоскание белья текущего мэра города Эдварда Коча, который где-то чего-то откусил сверх обычного. И про гастроли Майкла Джексона много написали, это неинтересно…

Романов долистал газету примерно до середины и уткнулся в свою фотографию на фоне бомбардировщика ТУ-22. Это уже поинтереснее будет, подумал он, пытаясь уловить смысл написанного. Против ожиданий, почти ничего негативного в статье не имелось — сухой перечень выставленной Союзом техники и предположения о перспективах ее продажи. Самое интересное заключалось в последнем абзаце, там автор статьи, некий Джордж Донахью, прямо и без обиняков сказал, что в Кремле разгорается очередной раунд борьбы за власть, причем шансы текущего советского лидера расценивались им не слишком высоко. Поэтому лично он, Джордж Донахью, считает лидером властной кремлевской гонки бывшего азербайджанского первого секретаря Гейдара Алиева.

Все они знают, поморщился Романов, откладывая газету в сторону, лучше моих советников и помощников. Спал он на удивление спокойно и без обычных кошмаров. А в начале восьмого утра его разбудил министр иностранных дел Воронцов.

— Григорий Васильевич, — с порога начал он взволнованным голосом, — свежие новости хотите узнать?

— Конечно хочу, Юлий Михайлович, — ответил Романов, он уже успел умыться и одеться, — рассказывайте, не томите.

— Так вот, — продолжил тот, — пресс-конференция Алиева, которая анонсировалась вчера, отменяется, это раз.

— А по какой причине она отменяется? — тут же уточнил Романов.

— Официально ничего не сказано, но судя по слухам — они там не договорились о разделе полномочий… грубо говоря Кунаев не согласен с лидерством Алиева.

— Это хорошая новость, — одобрительно кивнул Романов, — а еще что позитивного есть?

— Вторая новость нейтральная, я бы даже затруднился классифицировать ее в ту или другую сторону… короче говоря товарищ Примаков вышел на связь и хочет поговорить с вами.

— Прямо сейчас?

— Да, прямо в эту минуту — в комнате связи вас ждет дежурный офицер, он и соединит вас с Евгением Максимовичем.

— Почему не побеседовать с хорошим человеком, — философски заметил генсек, подумав про себя, впрочем, что вопрос о его хорошести слегка подвис в воздухе со вчерашнего дня.

Дежурный офицер сделал попытку вытянуться по стойке смирно, но Романов сделал ему знак оставаться на месте. Доложил он, впрочем, очень напряженным и звенящим голосом:

— Товарищ главнокомандующий, на линии председатель Комитета государственной безопасности товарищ Примаков, — и протянул ему вторые наушники.

Романов уселся на соседний стул и начал диалог.

— Рад наконец-то услышать вас, Евгений Максимович! Чем порадуете?

— Доброе утро, Григорий Васильевич, — глухо отозвался тот и ответил вопросом на вопрос, — как ваше здоровье? Как спалось на новом месте?

— Спасибо, неплохо и то, и это — и здоровье пока крепкое, совсем не такое, как сказали в программе Время, и спал отлично, без сновидений. Может, для разнообразия и вы что-нибудь расскажете? — уже с очевидной ноткой сарказма продолжил Романов.

— Вчера был очень суматошный день, — начал оправдываться Примаков, — приношу свои самые глубокие извинения, если что-то сказал или сделал не так.

— Да вы ничего и не сказали вчера, — продолжил язвить генсек, — кроме пары предложений, а потом исчезли. Итак… — сделал он многозначительную паузу с тем, чтобы главный кгб-шник страны, наконец, высказал что-нибудь существенное.

— Итак, — с некоторой задержкой, но отозвался Примаков, — вчера приблизительно в 13.30 в Кремле прошло заседание Политбюро ЦК КПСС, на котором было принято решение отправить вас, Григорий Васильевич, в отставку по состоянию здоровья.

— Ну наконец-то конкретика пошла, — обрадовался Романов, — давайте теперь подробности — кто участвовал в заседании, как прошло голосование, кого передвинули на мое место.

— Участвовали все члены, кандидаты и секретари Политбюро, — ответил Примаков, — кроме вас, конечно. Всего пятнадцать единиц. За отставку проголосовали единогласно, а с новым генеральным случилась заминка, Алиев и Кунаев набрали равное число голосов.

— Пятнадцать же пополам не делится, — напомнил генсек.

— Трое воздержались, — устало ответил Примаков. — После этого было принято решение вернуться к обсуждению этого пункта завтра… ну то есть уже сегодня.

— Очень хорошо, — потер виски Романов, — без меня, что называется, меня женили. Что же моего-то мнения никто не спросил? И как Алиев с Кунаевым собрались обойтись с ядерным чемоданчиком?

— С чемоданчиком все просто, Григорий Васильевич — их же ведь собирают в трех экземплярах на предприятии-прозводителе… кстати находится оно в том же городе, где вы сейчас, НПО Полет называется.

— Спасибо, я в курсе, — отозвался Романов, — значит, мой чемодан просто отключили от связи — верно?

— Не совсем так… — замялся Примаков, — но в если в общем, то да, отключили.

— И у кого сейчас пульт управления РВСН?

— У Алиева…

— Отлично… — задумался Романов, — а почему вдруг случилось такое единодушие в Политбюро, не может уточнить? Ничего, как говорится, не предвещало такого, когда я позавчера улетал во Францию.

— Извините, Григорий Васильевич, — ответил тот, — непредвиденные события — я перезвоню через полчаса-час… — и в трубке раздались короткие гудки.

Воронцов, который все это время стоял за спиной генсека, осмелился подать голос.

— Что творится, товарищ Романов, что творится…

— И не говорите, Юлий Михайлович, — не смог не согласиться с ним генсек, — непотребные вещи творятся… просто какая-то вторая редакция октября 64 года.