Я растерялась, услышав такой развёрнутый ответ. В этой жизни он не рассказал ни одной новости, он не считал нужным делиться деталями своей службы, а теперь говорил так, будто ничего не скрывает.

Он смотрел на меня так словно это не я изучаю его, а он проверяет мою реакцию.

— Я… лишь хотела сказать, что сегодня привезли ткани, — начала я осторожно, чувствуя, как неловкость давит на грудь. — И мне показалось… считайте это женской интуицией… странное чувство. Что с ними что-то не так. Я просто хотела предупредить вас.

Феликс отставил бокал, сцепил пальцы и откинулся в кресле, но глаза его выдавали интерес. Он всматривался в меня, будто пытался разглядеть не слова, а скрытый за ними смысл. Его взгляд был почти невыносим — пронизывающий, слишком внимательный, слишком настороженный.

— Хорошо, — сказал он наконец. Одно единственное слово. Спокойное. Слишком спокойное.

Его голос был низким, ровным, и от этого спокойствия меня пробрала дрожь. Я не знала, что скрывалось за этим ответом — согласие, безразличие или намерение проверить мои слова без моего участия.

— Хорошо? — Переспросила я. Не скрывая своего негодования. Я ожидала от него большей реакции или вопроса. — Это всё? Вы не выглядите удивленным или встревоженным.

Герцог сложил руки у себя на груди, как бы отгораживаясь от меня. Мы находились в тишине некоторое время, я уже начала думать что он вовсе не собирается говорить.

— Оливия, иди ко мне.

Я не выдержала и чуть подалась вперёд:

— Вы… вы верите мне?

Он сменил свою расслабленную позу, на другую, более мужественную и уверенную. Теперь он сидел с прямой спиной и смотрел мне в глаза. И уже, когда я не ожидала ничего хорошего от нашей беседы, он протянул мне руку, а в глазах его отразилась мягкость.

— Оливия, иди ко мне. — прошептал он, всё еще держа свою руку передо мной.

Я же по-прежнему смотрела на него с недоверием, но положила свою руку в его ладонь и сделала шаг навстречу ему. Он усадил меня к себе на ноги.

— Оливия, я ценю то, что ты рассказала мне о своем предчувствии…

Я посмотрела на него вопросительно, с затаённым страхом. Мне казалось, что герцог может не поверить моим словам. Я боялась вновь увидеть перед собой бокалы с ядом. Не хотела, чтобы и в этой жизни он испытывал меня, оценивая лишь с точки зрения пользы — как работника или, что ещё страшнее, как вещь.

— Мне уже сообщили подозрения насчет ткани. Я не удивлен, потому что уже начал проверку. И рад, что в тебе проснулись отголоски магии твоего отца.

Я смотрела на него удивленными глазами. Но кто мог сообщить? В прошлом, он мне признался сам, что угрозу обнаружила только я. Что только благодаря моим способностям, они избежали беды. А сейчас кто-то опередил меня. Но как и кто?

Я не успела даже осмыслить всё, как герцог снова наклонился, и его горячее дыхание коснулось моего уха:

— Оливия… У вас ещё остались вопросы или темы для разговора?

Его голос, низкий и тягучий, заставил сердце забиться быстрее. Я встретила его взгляд растерянными глазами и не смогла ответить. Я просто не могла подобрать нужные слова.

Он склонился ко мне, и его лицо оказалось так близко, что я почувствовала, как он вдохнул аромат розовой воды и трав, освежающих мои волосы. Его губы легко коснулись моей головы, а ладонь нежно скользнула по щеке. Затем он прошептал моё имя. Голос был таким мягким, что пробирал до дрожи; каждое произнесённое им «Оливия» отзывалось во мне сладким томлением, предвкушением близости.

Я медленно подняла руку и коснулась его лица. Убрала непослушную прядь со лба, освобождая его от тени, и пальцы невольно скользнули по виску. Он не отвёл взгляда, и в этот миг я решилась сама поставить точку в этом странном, напряжённом вечере: прижалась губами к его щеке и тихо прошептала «мой лорд» прямо у самого уха — словно давая понять, что разговор окончен.

Феликс улыбнулся едва заметно, но глаза его оставались серьёзными. Он потянулся к свече и погасил её кончиками пальцев. Пламя дрогнуло и исчезло, и комнату заполнил серебристый свет луны, преломляясь на стенах и отражаясь в его взгляде.

Я уткнулась лицом в его плечо, вдыхая запах вина и пряных трав, впитавшийся в его одежду. Его дыхание обжигало кожу, а прикосновения — лёгкие, почти невесомые — будоражили мою фантазию.

Его руки всё ещё удерживали меня — крепко и в то же время нежно. Он поднялся, не позволяя мне даже пошевелиться, и шагнул к постели.

Я проснулась от ярких лучей солнца, безжалостно пробивавшихся сквозь витражное окно и падавших прямо на лицо. Сначала мне показалось, что всё случившееся накануне было лишь сном, и я была одна. Но взгляд остановился на соседней подушке — примятой, хранившей след другого человека. Простыни же были уже холодны, как будто он покинул постель несколько часов назад.

Не смотря на то, что я проспала время подъёма, я с трудом заставила себя встать, прошла к умывальнику. Там меня уже ждала теплая вода, свежие полотенца, заботливо приготовленные служанкой, Эва явно заходила, но всё же не разбудила меня.

Я опоздала на службу в храм и не приняла участия в утренних дворцовых мероприятия — в другое время я бы укоряла служанку и себя за это, но сегодня я предпочитала обдумать всё, потратить время на размышления и хоть какой-то план, всё лучше, чем сердиться напрасно.

Холодная вода смыла остатки сна. Я выбрала самое простое платье — лёгкое, со шнуровкой по бокам. В замке герцога я часто носила такие, а во дворце приходилось чаще отдавать предпочтение статусным тяжелым нарядам, которые порой затянутыми корсетами крадут дыхание.

Выйдя из своих покоев, я ощутила, как яркий свет слепит глаза, из окон доносится жизнь. На пути в нашу столовую меня встретила Эва, которая почтительно склонила голову, пряча улыбку. Её глаза смотрели на меня внимательнее, чем обычно, и на миг мне показалось, что она не только всё знает, но и счастлива за меня.

Я уже хотела спросить, почему меня не разбудили, как Эва, густо покраснев, опередила меня:

— Это распоряжение его светлости, — проговорила она, пряча глаза. — Милорд велел не тревожить вас, миледи. Приказал принести воду для умывания, утренний чай и мяту в покои… а ещё распорядился приготовить для вас поздний завтрак.

Мы были в комнате одни: прочие слуги ушли за завтраком, и Эва, оставшись без их присутствия, не смогла сдержать улыбку. Радость и любопытство, которые она тщетно пыталась скрыть, читались в каждом её взгляде.

— Я так рада, что муж навестил вас, — произнесла она с двусмысленной интонацией, и её щёки снова вспыхнули румянцем. — У вас же всё хорошо? — спросила девушка, осматривая меня.

— Да, Эва, спасибо. Но не стоит обсуждать это ни с кем, пожалуйста. — попросила я девушку.

— Да, миледи. Но если вы захотите я всем на кухне хоть сейчас расскажу. Там часто говорят… — девушка опустила глаза. — Там часто обсуждают вашу личную жизнь. Я бы хотела заткнуть всем рты. — сказала Эва с пугающим энтузиазмом.

— Еще не время. Пусть говорят. — я не готова была показывать свою личную жизнь хоть кому-то. А может я просто была не уверенна в своем муже.

В этом замке происходило слишком многое, и я никак не могла избавиться от ощущения, что все события связаны между собой невидимой нитью, и всё это как-то связанно с нами. И распутать эти тайны мне не удавалось. С одной стороны, меня успокаивало, что герцог занялся проверкой тканей, а не стал испытывать мой дар и не рассказал о нём королю. Это давало мне возможность по-прежнему распоряжаться собственной жизнью.

Но потеря дара и то, что кто-то другой тоже узнал о тканях, не оставляли меня в покое.

Я не питала иллюзий: женских уловок и обольщения будет недостаточно, чтобы убедить герцога открыть имя того, кто его предупредил. Ни соблазн, ни вино не помогут. Подобные уловки лишь подорвут его доверие и разрушат тот хрупкий мир, который только начал складываться между нами.