— Собирайся в столовую. Позавтракаем вместе.

Он ушёл в свои покои, а я осталась одна. Казалось, что я трачу целую вечность, пытаясь привести себя в порядок: волосы никак не слушались и упрямо выбивались из причёски, платье оказалось неудобным, а пальцы дрожали, когда я застёгивала крошечные крючки.

Наконец раздался лёгкий стук — в комнату вошла молодая служанка, посланная Феликсом. Я удивилась, но не стала спорить: её ловкие руки справились гораздо быстрее моих, и вскоре я была готова.

Я думала, что муж будет ждать меня уже в столовой, за завтраком. Но стоило выйти в коридор, как сердце чуть не выпрыгнуло от испуга и неожиданности: Феликс стоял у самой моей двери, облокотившись о стену. Спокойный, собранный, как всегда, он ждал меня. Его взгляд скользнул по мне — быстрый, но внимательный, и уголок его губ едва заметно дрогнул, будто он позволил себе тень улыбки.

— Пойдём, — сказал он ровным голосом. — Я покажу тебе другой путь в столовую.

Я кивнула и пошла рядом с ним по незнакомому коридору. Тишина между нами была лёгкой, но каждый его шаг эхом отдавался в моём сердце.

Мы сворачивали всё глубже в полупустые коридоры, пока Феликс не распахнул передо мной высокие двери. За ними открылась галерея — длинное вытянутое помещение с холодным каменным полом. По обе стороны рядами стояли бюсты, на стенах висели портреты членов королевской семьи: строгие мужские лица с одинаковым выражением лица, выражающее гордость, самоуважение, женские — задумчивые, холодные, неприступные словно высеченные из холодного льда.

Я замедлила шаг и вскоре отстала от мужа. Моё внимание цеплялось за каждую деталь: черты носа, изящные складки мраморных одежд, тени в глубине портретов. Казалось, что эти люди смотрят сквозь века прямо на меня, судят, оценивают, будто проверяют моё право находиться в этом доме.

Феликс не стал приближаться. Его голос прозвучал спокойно и даже чуть насмешливо:

— Сами скульптуры и картины… меня мало интересуют. — Он указал рукой на пространство перед нами. — Но вот свет… да.

Я подняла глаза и поняла, что он имел в виду. Узкие витражные окна были затемнены, и солнечные лучи пробивались сквозь них багровыми полосами, окрашивая галерею в мягкий красный оттенок. Этот свет ложился на каменные лица, оживляя их, придавая им тепло, будто сама кровь струилась в жилах холодного мрамора.

— Красный делает этот зал живым, — сказал Феликс. — Без него здесь лишь камень и пыль.

Я снова посмотрела на бюсты. Теперь их строгие лица действительно выглядели иначе: почти дышащие, как будто ожившие.

В этот момент к нам быстрым шагом подошёл посыльный, склонился перед Феликсом и протянул свиток с донесением. Муж взял письмо и, отойдя в сторону, начал молча слушать короткие пояснения, нахмурив брови.

Я же осталась в тишине галереи. Мой взгляд скользнул по ряду портретов, и вдруг я застыла. На огромном полотне передо мной была изображена вся королевская семья прошлых поколений.

Я без труда узнала отца Его Величества — покойного короля Филиппа. На картине он был совсем юношей, просто ребенком, с горящими глазами и теми же строгими чертами лица, что и у его сына. Рядом с ним возвышался мужчина в полном расцвете сил — король Эдвард, дедушка Людвига. Величественная осанка, уверенность в каждом штрихе — было понятно каждому, что в ту эпоху именно он держал власть в своих руках.

Чуть сбоку стояла ещё одна пара: судя по надписи под рамой, старшая сестра короля Эдварда и её муж. Но больше всего моё внимание привлекла маленькая девочка с густыми чёрными волосами и тёмными глазами, в которых читалось слишком много для её возраста. Взгляд ребёнка был исполнен превосходства и какой-то пугающей уверенности в собственной значимости. Она стояла чуть впереди, а женская ладонь покоилась на её плече — жест поддержки и материнской любви.

Эти глаза… знакомые, до дрожи в груди. Слишком родные, слишком узнаваемые. Я не могла отвести взгляд, словно портрет сам впивался в моё сознание.

И пугающие мысли собирали факты прошлого, словно мозаика, складываясь в картину, от которой у меня перехватывало дыхание. В голове роились голоса, обрывки чужих разговоров, намёки, недосказанности — и всё это будто толкало к выводам, которых я боялась. Глупая мысль, но именно она расшатывала мою уверенность, заставляла сердце колотиться сильнее.

Я смотрела на мужа, не замечая, как мысли выдают меня, отпечатываясь на моём лице. И только когда его взгляд настойчиво встретился с моим, я поняла — он уже давно следит за мной.

Феликс подошёл ближе. Его шаги были ровными, спокойными, и в них не было ни капли спешки. Он бросил короткий взгляд на портрет, словно проверяя, что именно так привлекло моё внимание. Потом взял мою руку, наклонился и легко коснулся губами моей кисти.

— К сожалению, после завтрака нам придётся вернуться во дворец, — сказал он почти шёпотом, так, будто это была не новость, а признание. — Но я ещё придумаю, как продолжить наши занятия.

Он слегка потянул меня за руку, уводя прочь от портрета, и я покорно пошла за ним. Его пальцы отпустили мою руку, а я всё ещё ощущала на себе холодный, полный превосходства взгляд девочки с картины.

Прошлая жизнь. События до смерти и возвращения Оливии в прошлое.

Я никогда не забуду, как впервые въехала в стены королевского замка. До этого момента весь мой мир ограничивался городом, где я родилась: шумными улицами, лавками, рынками, домами, тесно прижатыми друг к другу. Всё казалось привычным и простым — величественные здания в столице, всё равно были «человеческого» масштаба.

А здесь… здесь всё было иным. Стены замка поднимались ввысь, словно горы, — не каменные блоки, а монолитная крепость, построенная не для красоты, а для вечности. Башни уходили так высоко, что я задирала голову, и всё равно не видела конца. Ворота, через которые мы въехали, казались воротами не в дом, а в другой мир.

Мы ехали верхом, только вдвоём. Ни свиты, ни почёта. Лишь конский топот, отдающийся эхом в тишине двора. Нас остановила стража — и проверили так строго, будто мы были подозрительными путниками, а не супругами, получившими приглашение служить здесь. Пропустили нас без лишних церемоний, и мы оказались внутри, как потерянные мотыльки в огромном светильнике.

Здесь всё было знакомо и незнакомо одновременно. Каменные арки, которые должны были казаться холодными, сияли разноцветными витражами. Широкие дворы, где мог бы разместиться целый городской квартал, пустовали, и от этого казались ещё более безразмерными. Люди, которых мы встречали, не задерживали на нас взгляда: каждый спешил по своим делам, так работает слаженный механизм.

Мы сами искали управляющего замком, сами вышли на кастеляншу, и даже устроить быт пришлось без чьей-либо помощи. Ни приёма, ни приветственного ужина — ничего. Лишь ощущение, что мы крохотная песчинка, которую унесло ветром прямо в этот каменный улей.

И всё же я видела, как муж держался уверенно, с горящими глазами. Его сердце кричало: «Это наш шанс». А я… я смотрела вокруг и пыталась поверить, что смогу вписаться в этот чужой, строгий, прекрасный и пугающий мир.

И вот через некоторое время, я ощущала себя частью этого замка, я любила гулять по саду, смотреть с городских стен на столицу, стоять во дворе, прислонившись к холодному камню стены, и наблюдать за жизнью замка.

Утро шумело вокруг: стража менялась на постах, слуги торопились к кладовым и кухням, в воздухе витали запахи дыма и свежеиспечённого хлеба. Но я слушала не это. Моё внимание привлекли женские голоса — тонкие, журчащие, с колкой усмешкой в каждом слове.

— Говорят, герцог Терранс вновь приехал один. Оставил свою жену в родовом замке, — хихикнула одна из девушек, перебирая ленты в корзине.

— Ну а что, — подхватила другая, — с принцессой он теперь всегда рядом. И отношения у них… ближе, чем положено. Все это знают.

— Так и что же? Если жену он оставил, а принцесса явно глядит на короля, значит, место рядом с герцогом свободно. — В её голосе скользнула мечтательная нотка. — Любая женщина хотела бы оказаться на месте той, что сумеет его удержать.