— Мне будет полезно ознакомиться с жителями замка, планировкой и даже текущими отчётами. — продолжала я спокойно, обращаясь только к своему помощнику.

— Да, ваша светлость, этим можно заняться. — твёрдо сказал Леннокс.

Вдовствующая герцогиня обращалась ко мне подчеркнуто вежливо — но в этой вежливости не было ни капли тепла. Она держалась холодно, сдержанно, как будто выполняла лишь социальный долг, без малейшего желания сблизиться. Её лицо, благородное и строгое, будто выточено из мрамора, не выдавало ни одобрения, ни явного осуждения — только ледяное превосходство.

Ариана же, её шестнадцатилетняя дочь, была совсем другой — юной, красивой, и слишком острой на язык для своего возраста. Я быстро поняла, что слова, срывающиеся с её губ, были не просто подростковыми фразами, а отражением материнских установок.

— Какая милая у вас кожа, — сказала она однажды, взглянув на мои руки. — Видно, северные ветра вас ещё не коснулись. У нас в таких платьях не походишь — треснет кожа да и душа уйдет в пятки от холода.

Я лишь улыбнулась в ответ, не дав ей удовольствия увидеть раздражение.

— А во сколько лет вы вышли замуж? — невинно поинтересовалась она за обедом. — Я вот думаю, у меня не будет причин так задерживаться. Брат обязательно позаботится обо мне, а я — выберу мужа по любви.

Герцогиня-матушка сидела напротив, молча наблюдая за мной с надменным спокойствием, словно проверяя, когда именно я сорвусь или оступлюсь.

— Ты, наверное, можешь потеряться в таком большом замке без привычки, — бросила Ариана позже, прогуливаясь со мной по галерее. — Здесь столько переходов и лестниц. Особенно сложно, если не знаешь, где чьё крыло.

Я слегка кивнула:

— Быть может. Но я быстро привыкаю. Особенно там, где планирую задержаться надолго.

Это её немного смутило, но она быстро оправилась.

— Так много читать... — добавила Ариана, увидев, как я забираю с полки ещё один том летописи. — Иногда женщинам достаточно просто оставаться женщинами. Необязательно всё время пытаться казаться учёной.

— Быть женщиной и быть знающей — не исключающие друг друга понятия, — ответила я мягко, но сдержанно.

Ричард, младший брат герцога, был ребёнком живым, с озорным взглядом и вечно ссадинами на локтях. С его шалостями мне пришлось познакомиться сразу. То он наступал мне на подол нового платья, случайно оборвав кромку, то, врываясь в комнату с мечом из дерева, расплёскивал чай по всей скатерти — особенно в мою сторону.

— Простите, я не хотел! — говорил он искренне каждый раз, когда устраивал новый беспорядок.

— Всё в порядке, Ричард, — отвечала я, терпеливо улыбаясь. — Главное, что ты не порезался.

Это всё не задевало меня даже близко. За показной доброжелательностью я ясно чувствовала — здесь меня не ждали.

Я не была мягкой. Я умела держать лицо, парировать язвительные замечания и не позволяла втянуть себя в пустую игру колкостей. Но сколько бы я ни старалась — вдовствующая герцогиня упорно отказывалась признавать мой титул. Для неё я оставалась лишь "невесткой", никем более. Ни одно важное решение, ни один документ — ничто не попадало в мои руки. Всё проходило мимо, словно меня здесь и не было.

Когда она вежливо, почти с безупречным холодом, «попросила» меня съездить в город по какой-то нелепой просьбе, вроде выбора новых свечей для часовни, я подчинилась — только чтобы не устраивать сцены. Но именно это случайное поручение стало причиной, благодаря которой я узнала правду.

Я переоделась в простое платье, и если Эва привыкла к моим причудам, помощник герцога был удивлен. В таверне, где мы остановились на завтрак, я случайно услышала разговор за соседним столом. Один из ремесленников, потягивая эль, шепнул другому:

— Пусто тут сегодня.

— Сегодня день обращений к его светлости. Сама семья герцога должна выслушать прошения. И судить, кому пожаловать, кого наказывать. — сказал один деревенский мужик, оглядывая полузабытое помещение

Я замерла, чашка едва не выскользнула из рук.

— Леннокс, — тихо сказала я, — мы возвращаемся. Немедленно. Но не в карете. Мы поедем верхом. Сказала я накидывая плащ на голову. Эва вернётся в карете.

— Ваша светлость... — начал он, ошарашенный, — вы ведь в платье…

— Я знаю. Но терять время нельзя.

Взяв лошадей и оставив часть сопровождения с Эвой, мы помчались в замок. Дорога заняла чуть меньше времени, чем в обычной упряжке. По прибытии я поспешила в покои, наскоро умылась, поправила волосы и платье. Сердце колотилось в груди. Времени на отдых не было.

Сэр Алдред, командующий стражей, заметил моё прибытие первым. Он стоял на каменных ступенях внутреннего двора, его фигура — высокая, сдержанная, как из бронзы. Увидев, как я спрыгиваю с лошади, он качнул головой с явным неодобрением.

— Не подобает знатной даме скакать в седле, показывая ноги, — пробормотал он, но не достаточно тихо, чтобы я не услышала. Странные здесь порядки, особенно общение с герцогиней.

Я не оправдывалась. Только выпрямилась, сжала поводья и, передавая их ему, сказала твёрдо:

— Тяжёлые времена требуют особых мер, сэр Алдред. Дела, не терпящие отлагательств, ждут нас. И вы скоро ко мне привыкнете.

Я точно не собиралась оправдываться за свои действия перед начальником стражи. Он не ответил. Только коротко кивнул, принимая поводья из моих рук, и, как мне показалось, с уважением посмотрел мне вслед, когда я уверенно направилась в залу, где уже собирались просящие.

Зал заседаний был прохладным и полутёмным — высокие узкие окна пропускали резкий северный свет, а тяжелые гобелены на стенах глушили звуки шагов и голосов. Лавки вдоль стен были почти полны: крестьяне, старосты деревень, купцы, вдовы — каждый ждал своей очереди, чтобы высказаться перед властью герцогства.

В центре зала, под резным навесом из тёмного дуба с балдахином, на герцогском возвышении сидела вдовствующая герцогиня — с прямой спиной в тёмном бархате, лицо её хранило холодную уверенность. Рядом с ней, в мягком кресле, рассеянно покачивала ногой Ариана. Она разглядывала потолок, зевала в кулачок и то и дело поправляла ленту на платье. Очевидно, её присутствие здесь было обосновано скорее прихотью матери, чем собственным интересом.

Справа, за письменным столом, расположился Кервин — управляющий с усталым взглядом и выцветшим пером в пальцах. Перед ним лежала пустая книга записей. Он лениво перелистывал старые страницы, ни разу не коснувшись чернил.

На середину зала вышел староста одной из северных деревень — крепкий, но уже поседевший мужчина. Он держался уверенно, но напряжённо, как человек, много раз приходивший сюда и мало раз получавший ответ.

— Миледи, — начал он, кланяясь, обращаясь к вдовствующей герцогине, — дорога к нашей деревне снова разбита дождями. Возить зерно стало невозможно, телеги ломаются. А налоги в этом году... — он понизил голос, — выше, чем прежде. Мы не ропщем, но просим: дорогу отремонтировать, налоговую ставку облегчить, как было в прошлом сезоне. Народ больше не справляется.

Кервин поднял глаза, пожал плечами и отозвался с ленивым безразличием:

— Средства на ремонт дорог были выделены в прошлом году. Повторное финансирование не предусмотрено в текущем цикле. Придётся подождать.

В этот момент я шагнула вперёд. Шелест моего платья, звук шагов по каменному полу — и голоса стихли. Все повернулись ко мне.

— Простите, что прерываю, — спокойно произнесла я. — Я — герцогиня Терранс, жена герцога и хозяйка этих земель на время его отсутствия.

Пауза повисла в воздухе. На лицах — недоумение, напряжение, интерес и у некоторых даже облегчение. Я не стала приближаться к возвышению. Место герцогини было занято, и я не собиралась отвоёвывать его словом перед уважаемой публикой. Но и промолчать не могла. Я решила остаться стоять, пока место герцогине не предоставят мне по-праву.

— Я сама проезжала по этой дороге. Могу подтвердить: состояние её крайне неудовлетворительное. Колёса нашей кареты дважды застревали в грязи, и нам пришлось останавливаться на ночь из-за поломки. Это не просто неудобство. Это не безопасно.