Я повернулась к Ленноксу:

— Я прошу записать жалобу. Мы пересмотрим расходы. И дороги, и налоги будут рассмотрены вместе. Я лично займусь этим вопросом.

Леннокс подошел и очень уверенно забрал книгу у Кервина. Сел на свободный стол и заполнил дату обращения.

— Миледи… — начал Кервин, но неуверенно осёкся. Я посмотрела на него, приподняв бровь, ожидая будете он спорить с герцогиней, осмелится ли. Он смотрел то на вдовствующую герцогиню, то на меня.

Староста низко поклонился, на его лице было нечто похожее на слабую надежду.

Вдовствующая герцогиня не сказала ни слова, но её пальцы сжались в подлокотнике кресла, а Ариана перестала качать ногой и уставилась на меня в полном удивлении.

Я хотела предложить Ленноксу пригласить следующего, как герцогиня встала:

— На сегодня прием жалоб окончен. — отчеканила она.

— Подготовьте свои жалобы до следующего заседания. До скорой встречи. — сказала я, осмотрев всех собравшихся.

Как только последний крестьянин поклонился и вышел из зала, тишина повисла тяжелым, плотным облаком. Слуги, как по команде, начали поспешно собирать бумаги, закрывать ставни, переставлять кресла. Стук каблуков по камню — и уже не было свидетелей, только стены и гобелены.

Вдовствующая герцогиня медленно поднялась с места. Она была безупречна в каждом жесте: спина прямая, губы — натянутые в холодную, снисходительную улыбку.

— Моя дорогая, — сказала она с мягкостью, в которой чувствовалась сталь, — я понимаю ваше рвение. Вы молоды. Вам бы лучше платья покупать да на балах красоваться.

— Возможно, у меня не так много жизненного опыта. Но герцог оставил меня управляться с герцогством. — спокойно сказала я, не выдавая своих истинных эмоций.

— Но заседания — не место для спонтанных решений. Вам ещё многому предстоит научиться. Этот дом десятилетиями работал по проверенному порядку, и, пока Феликс в отъезде, лучше позволить ему функционировать как прежде.

— Возможно, я и молода, миледи, — сказала я вежливо, но с твёрдостью, — но именно потому мне нужно учиться. Мне не хватит жизни, если я буду начинать только тогда, когда сочтусь «достаточно зрелой» по чьим-то меркам. Герцог доверил мне эту землю. Я не могу отложить свои обязанности только потому, что по вашему мнению, я не готова. — я не собиралась сдаваться.

— Вы можете своими обещаниями о починке дороги вогнать герцогство в долги или поставить сэра Кервина в неловкое положение. — продолжала давить на меня вдовствующая герцогиня.

Она подошла ближе, почти ласково коснувшись моей руки. Это движение не несло утешения, только напоминание: ты — здесь чужая, ты ещё не на своём месте.

Я встретила её взгляд спокойно, не отводя глаз.

— Это место, как вы понимаете, не по возрасту и не по уму, — с мягкой, тягучей вежливостью проговорила вдовствующая герцогиня, указав изящным движением на главенствующий стул у стола заседаний.

Её голос звучал как шелест шёлка — благородный, но холодный. Словно остриё иглы, спрятанное в кружево. Слова задели глубоко. Во мне вскипели эмоции: и обида, и злость, и разочарование. Не так я себе представляла встречу с роднёй мужа. Не так — язвительно, унизительно и формально.

— Да, я тоже считаю, что Ариана — шестнадцатилетняя девушка, — ответила я, сдерживая дрожь в голосе и выравнивая осанку, — пока не готова занимать место советника по столь важным государственным вопросам. На следующем заседании я займу место герцогини, хозяйки этих земель. Это моя обязанность и долг. И я почту за честь, если вы, миледи, займёте место по правую руку от меня, чтобы помогать и направлять.

Я перевела взгляд на Кервина, всё ещё заносившего что-то в бумаги с видом оскорблённой собаки.

— И, возможно, тогда Кервин не окажется в столь неловкой ситуации, как сегодня.

Это был редкий вечер семейного отдыха, проведённый в личной гостиной замка. Я неспешно прохаживалась между стеллажами, где на резных полках покоились сокровища, собранные за поколения. Подсвечники с изящной ковкой, кубки с гравировкой, бронзовые зеркальца с поблёкшим серебром — всё это когда-то было привезено герцогом или его предками из дальних земель, в дар женщинам и детям этого дома. Я останавливалась у каждой вещицы, позволяя себе на мгновение отвлечься, коснуться истории.

Ариана, сосредоточенно вышивала гобелен: её стежки были точны, и только лёгкое подрагивание пальцев выдавало внутреннее напряжение. Ричард, сидя на полу, расставлял деревянных солдатиков по схеме легендарной битвы прошлого. Его брови были нахмурены, он полностью ушёл в свой тактический мир, единственный кто получал удовольствие в этой комнате. Леннокс расположился за столиком и проверял свои записи.

Вдовствующая герцогиня сидела у камина с книгой на коленях. Я сразу узнала этот толстенный том — «Декреты Хомы, служащего Ордену Порядка». Свежевыпущенное издание. Само его присутствие в этом доме звучало как издевка.

В доме, где две женщины фактически сражаются за власть, лежит книга, утверждающая: «Жена должна подчиняться мужу, ибо мужчина — глава, а воля женщины слаба, и потому голос её принадлежит мужу». Эта фраза, пронзительно знакомая, отозвалась во мне болью — именно она стала причиной моего молчания на заседаниях королевского совета.

Но женщина не читала это творение — скорее машинально перелистывала страницы, одну за другой, с такой скоростью, что казалось, будто хочет просто дойти до конца книги. Этот жест раздражал и тревожил одновременно. Тишина была натянутой, как струна.

Наконец, она не выдержала. Собравшись с духом, вдовствующая герцогиня подняла голову и заговорила. Голос её дрогнул, когда она снова вернулась к болезненной теме — моему участию в судебных разбирательствах.

Я устала. Не физически — внутренне, глубоко. Это был один из тех моментов, когда усталость уже не просит понимания, она требует границ. Я выпрямилась и, не повышая голоса, но с такой решимостью, что комната будто затаила дыхание, ответила:

— Я буду на суде. Вопрос решён.

Я не стала оправдываться, не просила одобрения и не предлагала обсуждения. Я просто поставила их перед фактом

В лице вдовствующей герцогини проступило напряжение. Под сдержанным выражением лица прятался упрямый вызов. Я видела: она готова развивать спор, бороться до последнего, увлекать за собой тех, кто ещё колебался. И тогда я прибегла к обману. Маленькому, но стратегически важному.

— И чтобы избежать дальнейших споров... — сказала я, делая шаг вперёд, — такова была воля герцога Терранса. Он ясно дал понять: в его отсутствие герцогиня должна быть вовлечена в управление. Я не уверенна, что стоит отвлекать его срочным донесением для обсуждения столь простого вопроса, но если вы требуете…

Я повернулась к Ленноксу:

— Сколько времени потребуется гонцу, чтобы настичь герцога на востоке и вернуться с ответом?

Леннокс, не моргнув, взглянул на меня, его губы дрогнули в понимающей, чуть дерзкой улыбке:

— Думаю, недели две-три, ваша светлость. Если не жалеть лошадей — может, и чуть раньше.

— Но вряд ли стоит тратить силы таких хороших коней на то, что и так уже решено. Как думаете, миледи? — спросила я вдовствующую герцогиню.

Комната застыла. Молчание повисло в зале, натянутое, как струна. По лицу вдовствующей герцогини пробежала тень раздражения — еле заметный сдвиг уголка губ, легкое напряжение в скулах. Она понимала: её загнали в угол, и отказ будет звучать как открытое неповиновение воле сына.

— Как пожелаете, ваша светлость, — сказала она ровным голосом, опуская голову в нечто среднее между реверансом и кивком. — Если вы настаиваете, я займусь советами... раз уж вы решили взять на себя это бремя.

Я кивнула ей:

— Благодарю вас, миледи. Мне действительно понадобится ваша мудрость.

Не добавив больше ни слова, я развернулась и покинула гостиную. Мои шаги отдавались звонко в каменной тишине. Я шла быстро, почти порывисто, не оглядываясь. Леннокс, как тень, последовал за мной, не задавая лишних вопросов.