— Так быстро может не получиться, Григорий Васильевич, — позволил себе осторожную ремарку Валиев, — литография штука очень тонкая и сложная…

— Хорошо, — немедленно согласился Романов, — приплюсуем к моим датам ещё по году, но это уже будет окончательная цифра. Да, зарплаты персоналу ваших заводов будут подняты вдвое уже со следующего месяца. Через полгода ещё вдвое, а за положительные результаты руководство будет иметь право премировать отличившихся в размере годовой зарплаты. Ещё что-нибудь непонятно?

— Никак нет, — бодро отчитался Валиев, — как говорил товарищ Хрущёв — цели определены, задачи поставлены, за работу, товарищи…

17 июня, МИД

Романов с раннего утра выехал в МИД на встречу с дипломатами… в основном с Примаковым, но и остальных забывать не надо. Почему не вызвал их в Кремль? По очень простой причине — ему стало любопытно, как устроена эта сталинская высотка изнутри, он и попросил об экскурсии перед началом беседы. Романова встретил прямо на пороге здания товарищ Громыко и сказал, что всё покажет и расскажет старейший дипломат из ныне числящихся на службе Георгий Маркович Корниенко.

— Сколько лет здесь работаю, — честно признался он Романову, — но такую просьбу от высших руководителей страны встречаю первый раз. С чем связан ваш интерес, Григорий Васильевич?

— Да сам точно не знаю, — признался тот, — мимо ездил много раз, а внутри никогда не был. Вот и решил поинтересоваться, что тут и как, нестандартная же постройка.

— Ну тогда слушайте, — вздохнул Корниенко. — Заложено здание, как и все остальные сталинские высотки, 7 сентября 1947 года. Закончено в 1952 году, летом. Центральная часть дома имеет 27 этажей, высота 172 метра. Вместе со шпилем 225 метров. Два корпуса вдоль Арбата и Денежного переулка высотой по 75 метров, имеют по 16 этажей. Цоколь облицован красным гранитом, а фасад белыми керамблоками. Это самое технологичное здание из всех высоток — в нём 28 лифтов и 4 эскалатора. А теперь давайте проедем на верхний этаж.

Романов согласился и они стартовали вверх на лифте, изготовленном на московском заводе «Подъемник» в 1951 года, как значилось на прикреплённой к стенке табличке. Ехал он не так, конечно, быстро, как в небоскрёбах 21 века, но ощутимо резвее, чем в обычных девятиэтажках.

— Приехали, — сказал Корниенко, открывая двери, тут это вручную работало, — 27-й этаж, смотровая площадка.

Они вышли в просторный холл с многочисленными окнами, отсюда открывался шикарный вид почти на всю Москву. Если смотреть на юг, то хорошо была видна самая большая из сталинских высоток, МГУ. А с севера был старый Арбат со старинной застройкой, Калининский со стекляшками (на одной из них снимали сцену из «Ивана Васильевича» со знаменитой фразой «Красота-то какая! Лепота!»), а далее Манежная площадь и собственно Кремль. Романов, кстати, не удержался, чтобы не процитировать царскую фразу.

— Да, совершенно с вами согласен, — ответил ему Корниенко и продолжил о своём, — площадь внутренних помещений МИДа составляет 65 тысяч квадратных метров. Шпиль был надстроен позже в соответствии с личным пожеланием Иосифа Виссарионовича.

— А строили-то это дела зэки, наверно? — спросил Романов.

— Ну не только они, — смешался на секунду Корниенко, — но спецконтингент, конечно, был задействован, как же без этого.

— А я вот заметил, — продолжил Романов, — что на всех высотках на уровне второго этажа натянута проволочная сетка — с чем это связано?

— Хм… — призадумался Корниенко, — точно я не знаю, но предполагаю, что для того, чтобы поймать отлетевшие от фасада облицовочные плитки. Один такой случай, когда упавшая плитка убила прохожего, я даже припоминаю — на Котельнической это было.

— И ещё тогда уж один вопросик, — сказал Романов, — я слышал, что это здание построено с отклонением от вертикали. А со временем оно выправилось и заняло правильное положение — это так?

— Это про высотку на Красных воротах — ответил Корниенко, — там действительно состояние грунта было таким, что архитектор запланировал наклон здания на полтора, кажется, градуса. Сейчас оно и точно стоит вертикально. А МИД строили без этих хитростей.

— И ещё такой момент, — вспомнил Романов, — в Америке были случаи, когда в небоскребы врезались самолеты. У нас предусмотрена какая-то защита от этого?

— Да как же такую защиту предусмотришь, Григорий Васильевич, — растерялся Корниенко, — ПВО разве поставить, но это будет опасно для окружающих жителей… а если вы волнуетесь, что здание может рухнуть от удара самолёта, то вы это зря — тут трёхкратные запасы по прочности во всех узлах заложены. Наш МИД даже ядерная бомба с места не сдвинет… стекла все вылетят, это безусловно, но здание как скала будет стоять.

— Понятно, — вздохнул Романов. — ну тогда пойдёмте на встречу, Громыко с Примаковым наверно уже заждались. Вы, кстати, давно здесь работаете?

— С 49 года, Григорий Васильевич, начинал с американского отдела при Комитете информации, а начальником у меня был Андрей Андреевич.

— Стало быть, с Хрущевым сталкивались?

— Конечно, сопровождал его в зарубежные поездки, в том числе в Америку в 59-м… с Эйзенхауэром за руку здоровался. Потом начал расти по служебной лестнице.

— Случай с корейским Боингом мимо вас, наверно, тоже не прошёл?

— Как же он мог мимо пройти? — улыбнулся тот, — горячие денёчки были в сентябре 83-го… я, кстати, придерживался твёрдого мнения, что нам надо было взять на себя вину и не выкручиваться на пресс-конференциях. Но увы, я остался в меньшинстве. А вот и кабинет министра, — Корниенко услужливо распахнул тяжёлую дубовую дверь с вырезанными листочками, и Романов проследовал в приёмную.

Громыко и Примаков встречали высокого гостя прямо в дверях.

— Ну как вам наш МИД? — справился Андрей Андреевич.

— Отличное здание,- ответил, присаживаясь в кожаное кресло, Романов, — века переживёт — умели всё же строить при товарище Сталине. Хотя и при Николае Александровиче тоже неплохие постройки возводили, тот же ГУМ взять…

Ни Громыко, ни Примаков не нашлись, что ответить на эту фразу, поэтому Романов взял и сразу перешёл к текущим делам.

— Дипломатия, товарищи, — так он начал выражать свои мысли, — это такое же оружие, как, например, ядерные бомбы. А иногда даже и помощнее будет…

— Григорий Васильевич, — не выдержал тут Громыко, — а например когда в истории дипломатия мощнее атомной бомбы была?

— Пример? — не растерялся Романов, — да пожалуйста, хоть два примера. Взять ситуацию после поражения России в Крымской войне — проиграли же наши, причем с разгромным счетом. Казалось бы, что и мирный договор будет подписан на условиях, которые продиктуют нам победившие друзья, ан нет, нашёлся человек, который сумел нейтрализовать усилия наших лучших друзей, и Россия получила вполне комфортные условия для мира. Он же чуть позднее, после русско-турецкой войны на Балканах сумел отменить создание антирусской коалиции и предотвратил Крымскую войну-2. Или возьмём Талейрана, французского министра иностранных дел — на Венском конгрессе по окончании наполеоновских войн он сделал все, чтобы Францию наказали как можно более мягко. В результате территориальных потерь у страны практически не было и уже через 5–10 лет она вернулась в ряды великих держав. Как такое сделаешь атомными бомбами?

— Да, Григорий Васильевич, вы абсолютно правы, — не стал спорить Громыко, да и не с чем тут спорить-то было, — однако давайте вернёмся к нашим насущным проблемам…

— Давайте, — охотно согласился Романов, — вернёмся. Сейчас настал небывалый момент, когда мы можем продвинуть свои интересы на международной арене… этот индийский ядерный удар, как это ни парадоксально, открыл для нас нишу очень широких возможностей. Окно Овертона — знаете, что это?

— Знаем, Григорий Васильевич, — подал голос более начитанный Примаков. — Овертон предложил свою шкалу из 6 ступеней для оценки идей, от нормы до немыслимых, границу же своего окна обозначил четвертой ступенькой, приемлемыми. То что выше, радикальные и немыслимые, находятся за окном и становятся доступны только в случае чрезвычайных ситуаций.