— Что же я наделала?..

Я наклонилась ближе, стараясь говорить спокойно, словно утешала ребёнка:

— Всё будет хорошо. Твой брат всё решит. Он не даст тебя в обиду, и никто не посмеет тебя тронуть.

Но Ариана лишь покачала головой.

— Он теперь меня не простит… — сказала она, и я вдруг поняла, что говорит она вовсе не о брате. Её голос дрожал, но в нём звучала боль другого рода.

— Это была просто симпатия, — всхлипнула она. — Всего лишь глоток симпатии. Я не хотела лишить его воли…

— Зато он будет жить, Ариана. — сказала я, пожав плечами. Я была уверена, что моя и без того слабая сила, ограниченная ритуалом алтаря, точно не пробудилась бы из-за глотка симпатии… О которой я никогда не слышала… А вот яд, или что-то опасное вполне могло повлиять на мою силу.

Ариана подняла на меня глаза, в которых застыли слёзы и ужас.

— Что ты такое говоришь? Конечно, он будет жить! — воскликнула она, словно я произнесла страшное проклятие. — Ты говоришь глупости. Это всего лишь зелье, понимаешь? Его мне дала леди Эльна! Она уже много дней подмешивает его графу Дюрану, и он… правда стал к ней мягче, внимательнее…

Я замерла. Её признание прозвучало как гром среди ясного неба. Ариана, ослеплённая испугом и отчаянием, даже не заметила, что только что выдала свою подругу.

И я вдруг поймала себя на мысли — если это правда, если то, что сказала Ариана, совпадает с тем, что я знала из прошлой жизни… то сегодня удача действительно улыбнулась нам — не только Феликсу, графу Дюку, но и графу Дюрану.

Я обняла Ариану, накинула ей тёплый платок на плечи и почти силой потянула за собой. Девушка всё ещё не понимала, что со мной происходит, она шла неуверенно, тихо шептала, что брат велел ждать. Но у меня внутри всё кипело — тревога, нетерпение, и то острое чувство, что нельзя терять ни секунды.

Я постучала в дверь кабинета — раз, другой, — и, не дождавшись ответа, открыла её. За мной вошла заплаканная Ариана, опустив голову, будто надеялась спрятаться за моим плечом.

Граф Дюк стоял напротив герцога. Они были так увлечены разговором, что даже не заметили, как мы вошли.

— Я требую публичного порицания и наказания! — гулко прогремел голос графа Дюка. Его слова ударили словно плеть.

Я вздрогнула, а Ариана едва слышно всхлипнула у меня за спиной.

— Не смешите. Никто не будет порицать и наказывать мою сестру. Тем более публично. — Голос Феликса прозвучал холодно и властно.

Оба мужчины резко обернулись на звук открывшейся двери. На их лицах застыло одинаковое выражение раздражения и удивления. Они явно не ожидали ни моего появления, ни заплаканную Ариану за моей спиной.

Я мягко подтолкнула девушку вперёд и, шагнув следом, плотно закрыла за нами дверь.

— Простите, я не знала, что граф всё ещё здесь, — сказала я, стараясь говорить ровно, но твёрдо. — Но нам с Арианой нужно рассказать вам всё. — Я встретилась взглядом с мужем, давая понять, что разговор срочный и личный.

— Я не уйду. — первым отреагировал граф Дюк, шагнув ближе. Его голос дрогнул от обиды, будто его попытались выставить за дверь как мальчишку. — Я хочу услышать всё прямо сейчас.

Феликс бросил на него усталый взгляд, словно оценивая, стоит ли с ним спорить, и наконец, откинулся на спинку кресла.

— Вы можете сказать всё при графе, хоть у нас есть разногласия, ему можно доверять — произнёс он ровно, жестом позволяя мне продолжать.

Я провела Ариану к дивану и мягко усадила её, налила воды, подала кубок в дрожащие пальцы. Девушка сжала его, будто тот мог защитить её от происходящего.

— Мы все упустили очевидное, — начала я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Сейчас уже не так важно, что именно сделала Ариана.

— Видимо, с фамилией меняются и принципы, — недовольно пробормотал граф Дюк, скрестив руки на груди.

Я обернулась к нему, сохранив лёгкую улыбку, в которой не было ни капли раздражения — только холодная вежливость.

Затем я повернулась к Феликсу.

— Вас совсем не удивило, — произнесла я, глядя прямо на него, — откуда у семнадцатилетней девочки оказалось настолько «странное» зелье симпатии?

Я сделала короткую паузу, чтобы каждое слово прозвучало отчётливо.

— И вас не насторожила фраза: «Так делают все женщины в этом замке»?

В комнате мгновенно стало тихо. Даже огонь в камине будто притих.

Все взгляды, словно по команде, обратились на Ариану.

Прошлая жизнь. События до смерти и возвращения Оливии в прошлое.

Если бы кто-нибудь сказал мне несколько лет назад — обычной девушке, дочери младшего лорда, — что я стану жить в королевском замке, я бы рассмеялась. Но вот я здесь — жена скромного помощника члена совета Его Величества. И каждый мой день теперь начинается не со звона колокола на городской площади, а с приглушённого гула замковых коридоров и мелодичного перезвона колокольчиков утренней службы в маленьком храме у внутренней стены замка.

Жизнь здесь течёт размеренно, почти предсказуемо, но уж очень насыщенно мелкими обязанностями. Утром я просыпаюсь раньше мужа — навожу порядок в наших скромных покоях, готовлю всё необходимое к его уходу в совет. Потом сажусь у окна, где мягкий свет солнца заливает каменный подоконник, и долго наблюдаю, как во дворе начинается день. Иногда читаю любимые книги, будто вырывая себе несколько минут прежней жизни.

С мужем мы всё чаще не находим общего языка. Он сердится на меня и решил воспитывать тишиной — этим холодным, давящим молчанием, от которого в комнате становится неуютно и днём, и ночью. Поэтому завтракаем мы всё чаще в малой зале для младших работников дворца в окружении незнакомцев.

К полудню я присоединяюсь к замужним дамам двора. Для нас предусмотрена особая программа — мы вышиваем, читаем вслух друг другу, штопаем одежду мужей и детей. Те жены, которые располагают большим доверием супруга, переписывают хозяйственные документы или выполняют мелкие поручения, необходимые тем в работе.

Но каждый раз, когда мне приходится сопровождать мужа в большой зал, сердце начинает биться слишком быстро — будто хочет вырваться наружу. Я всё ещё чувствую себя здесь чужой.

Мне неловко находиться рядом со знатными дамами, которые скользят по мраморному полу легко и гордо, словно их шаги не касаются земли. Их платья из шелка тихо шелестят, а взгляды холодные внимательно оценивают.

Я стараюсь не выделяться, не говорить громко, не встречаться с ними глазами. Лучше не привлекать внимание этих людей.

Особенно тяжело, когда в зал входит сам король. Его присутствие словно вытягивает из воздуха всё тепло, смех и лёгкость бала, и даже пламя свечей будто горит ровнее.

Я каждый раз замечаю за собой то, что мои пальцы предательски дрожат, когда я кланяюсь ему и его приближённым. И в такие моменты мне кажется, что весь этот мир из золота, шелка и власти способен раздавить меня одним взглядом.

В этот вечер мы отмечали Пир в честь Карла Великого — день коронации легендарного короля, некогда объединившего раздробленные земли и низвергнувшего Дикую Тьму. Замок сиял в праздничном великолепии: кроваво-красные гобелены со знаком короны скрывали стены, тяжёлые дубовые балки потолка украшали венки из сушёных цветов и лаванды, на полу у столов ковры, сотканные из волокон сухих трав с вплетением мяты. Над столами знати мерцали полупрозрачные балдахины — нежная ткань колыхалась от малейшего движения воздуха.

В этот вечер никто не позволял себе уныния. В этот день просто не принято было отказывать себе в увеселениях.

Всё было создано для торжества — для смеха, музыки, для танцев до самого рассвета. Длинные дубовые столы, расставленные буквой «П» вокруг свободного пространства, будто сами подталкивали пары к центру — туда, где начищенный каменный пол уже ждал первых шагов танцующих.

Когда музыканты заиграли вступительные ноты, зал мгновенно притих. Под аплодисменты придворных король поднялся и, протянул руку принцессе, вывел её в центр. Первый танец начался, а вместе с ним и вечер.