Свет сотен свечей отражался в зеркалах, разбиваясь на тысячи бликов. Они скользили по лицам придворных, по позолоте кубков и по драгоценным камням, превращая всех присутствующих в живые картины.

Герцог Терранс, высокий, сдержанный и безупречно собранный, провел следующий танец с женой посла из делегации — зрелой женщиной с холодной, заученной, отточенной годами придворной жизни, улыбкой и статной осанкой, которой позавидовали бы и статуи в саду.

Они двигались в танце идеально выверенно, как живое воплощение учебника по придворному этикету. Всё в их движениях говорило о дипломатии, об умении держать лицо и подавать пример.

Я стояла у стены, рядом с нишей для отдыха, стараясь быть как можно менее заметной — просто тенью среди множества теней. Отсюда открывался хороший обзор на зал, но я смотрела не на танцующих, а искала глазами мужа.

Господин Форш стоял чуть поодаль, у колонны, и тихо переговаривался с двумя мужчинами из окружения лорда Хоммея. Они были напряжены, словно ждали осуждения или приговора, и говорили, приглушая голоса, будто стены замка могли их подслушать.

Все гости торжества ещё не знали, в чём именно обвинили лорда Хоммея, но по дворцу уже давно расползлись слухи: «попал в немилость», «советник смещён», «король недоволен».

Само отсутствие семьи советника Хоммея стало самым громким поводом для шёпота этим вечером — о нём говорили у столов, в перерывах между танцами, а иногда и пары под музыку обсуждали эту новость.

Сторонники бывшего советника теперь держались обособленно — тихие, настороженные, будто каждый уже несёт в себе частичку обвинения. И среди них стоял мой муж — напряжённый, с потемневшим лицом, готовый защищаться, если в него бросят хоть слово.

Я решила держаться в стороне от их общества. Я просто стояла и дышала, позволяя музыке заглушать тревожные мысли. Я не хотела быть частью политической паники, не хотела снова слышать шёпот интриг и взаимных обвинений, которые всё равно ничего не решат.

Да и обиду мужа, его колкие упрёки с каждым днём становилось всё труднее выносить. Он всё чаще говорил со мной тем усталым тоном человека, для которого «всё не так»: платье не то, манеры не те, даже мой взгляд вызывает раздражение.

Казалось, после той ссоры, он так и ищет повод придраться, чтобы утвердиться хоть в чём-то.

Я стояла неподвижно, я смотрела, как пары кружатся под музыку, и думала: странно, как люди могут танцевать с такой лёгкостью, когда весь зал полон не музыки, а страха — страха сказать не то перед Его Величеством, взглянуть не туда, улыбнуться не тому.

И пока обвинение не прозвучало встречи господина Форша со сторонниками лорда Хоммея проходили каждый четверг — однообразные, затянутые и насквозь пропитанные недовольством герцогом, уж в этом я была уверена.

А я, наконец, получила возможность уделить внимание тому, что действительно имело для меня смысл.

Герцог Терранс сам предложил помочь мне разобраться с моим даром. Это случилось почти сразу после того странного испытания с кубками — и тогда его слова прозвучали как дежурная вежливость, не более.

Но вскоре он стал присылать мне выписки из старинных трактатов о контроле силы, а иногда приносил тёмные флаконы с таинственным содержимым, заставляя меня учиться различать, ощущать, направлять энергию.

Большую часть времени я занималась одна, но когда он находил возможность прийти лично, его присутствие меняло всё. В его взгляде не было скуки или снисходительности — лишь сосредоточенный интерес, настоящий, пугающий своей внимательностью.

Мы виделись несколько раз — чаще всего в его крыле или в тихой закрытой галерее, где свет падал узкими полосами, а воздух хранил прохладу камня и запах чернил. Я всё ещё не понимала, почему именно герцог взял на себя роль моего наставника. Но отрицать одно было невозможно — рядом с ним я впервые ощущала, что мой дар может быть полезным.

Герцог упоминал, что король осведомлён о моих занятиях и «оценил мои таланты по достоинству». Это звучало лестно, почти невероятно. Но я сомневалась, что монарх, занятый политикой и посетившей нас делегацией, способен уделять внимание какой-то провинциальной жене мелкого чиновника, пусть и с талантом.

И всё же…

Иногда, на приёмах или обедах, я ловила на себе взгляд Его Величества. И от этого взгляда становилось холодно и неуютно. Где-то глубоко у меня в душе шевелилась опасная мысль: а вдруг он действительно видел во мне что-то большее? А если он и правда планирует использовать мой дар?

На третьем танце, когда усталость и скука уже окончательно вытеснили из меня всякий интерес к происходящему, ко мне подошёл герцог Терранс.

Сначала я даже не поняла, что он идёт именно ко мне. Его фигура выделялась из толпы — прямая осанка, уверенные шаги, лёгкий холод во взгляде, к которому при дворе уже давно все привыкли. По привычке я сделала шаг в сторону, освобождая ему место, — так всегда делают жёны мелких чиновников, когда рядом появляются те, кому не стоит мешать.

Но он не прошёл мимо. Герцог остановился прямо передо мной и протянул руку.

— Леди Форш, — произнёс он ровно, почти без выражения. — Позвольте?

Я растерялась. Всё моё воспитание, вся осторожность подсказывали, что отказывать нельзя, но и принимать приглашение столь заметной персоны — значит вызвать ненужные разговоры. Однако он уже ждал, его рука висела в воздухе прямо передо мной. И я вложила свою руку в его.

Мы начали двигаться под музыку — плавно, размеренно. Его рука уверенно держала меня за талию, чуть ближе, чем позволяли правила, и от этого мне стало трудно дышать. Его пальцы едва касались моей ладони, проводя по коже так мягко, будто вычерчивали неразборчивые символы.

Он наклонился ближе, и я ощутила его дыхание у самого уха.

— Вам не о чем переживать, вас даже можно поздравить. — прошептал он.

Я замерла на миг, подняв глаза.

— Благодарю, — ответила машинально, не понимая, о чём речь. — А с чем именно вы меня поздравляете, милорд?

Его губы чуть тронула тень улыбки, не радостной, а какой-то загадочной, почти насмешливой.

— Завтра ваш муж получит титул барона, — произнёс герцог негромко, будто делился тайной. Его дыхание касалось моей кожи, так же уверенно, как и его рука, направляющая меня в танце. — И место в совете, которое ранее занимал лорд Хоммей отойдет к вашему супругу.

Я подняла глаза, не скрывая удивления.

— Но как?.. Вы же сами говорили, что лорд Хоммей — не тот преступник, который вам нужен.

Терранс чуть усмехнулся, едва заметно.

— Верно. Я и сейчас так думаю. Но против него нашлось много доказательств. А так как его семейство приблизилось к королю слишком близко, Его Величество не хочет держать этих людей в замке даже в виде наживки. Людвиг не любит слабых и не верных людей, леди Форш, он считает, что проще устранить, чем перевоспитать.

Он наклонил меня в танце — движение получилось настолько глубоким и уверенным, что я ощутила себя марионеткой в чужих руках.

— Зачем вы мне это говорите, милорд? — прошептала я, стараясь не выдать волнения.

— Затем, что с завтрашнего дня вы будете не просто женой чиновника, — ответил он спокойно. — Вы станете баронессой. А позже — секретарём вашего мужа в совете. И моей тайной помощницей.

Я моргнула, осознавая услышанное, и лишь тихо кивнула. Всё это было не предложением, а фактом, уже решённым задолго до нашего разговора. Так начиналась моя служба короне.

— Вы не выглядите счастливой, — заметил герцог, не сводя с меня глаз.

Я вздохнула, позволяя себе чуть отстраниться, насколько позволял танец.

— Я давно поняла: служба короне редко делает человека счастливым. Чаще — лишь осторожным и нервным. — сказала я, думая и о своем отце, и о своем чувстве стеснения, которое я непрерывно испытывала рядом с советниками Его Величества и герцогом.

— И если дворец вам не по духу, где бы вы хотели жить? — спросил герцог, проницательно заглядывая мне в глаза. И я чувствовала, как он сосредоточен и внимателен к моим словам. И несмотря на паузу, он не спешил говорить, он всё так же ждал ответа.