— Нет... — неожиданно голос отца изменился. Он стал низким, роковым, словно несущим приговор. — Он опасен. Его слова, знание — это смерть для нас всех. И для вас тоже. Так что не дрожите так.

— Что вы имеете в виду? — голос целителя был встревожен, но не настолько, чтобы ослушаться.

В его верности сомневаться не приходилось.

— Я уже получил от него всё, что хотел. Сделайте так, чтобы он не очнулся. Мы не можем позволить Гарвину Дрейгорну распространять это знание.

В комнате повисла тишина. Густая, удушливая, мертвая. Бриджид почти ощущала её на коже — понимала, насколько трудно сейчас находиться там целителю.

Но он подчинится.

— А женщина? Его подруга?

— У меня есть идея.

***

Огромное спасибо за награду, Татьяна

***

Большое спасибо за ваши лайки, голосования и комментарии =) Автор все еще болеет, но надеюсь смогу выйти на предыдущий график.

Даниэла из клана Блэкторн

Райлен и я провели много, очень много часов, обсуждая всё, что случилось в лаборатории.

До этого он боялся задавать мне вопросы о моей жизни без него — той жизни, что началась после его успешного побега, после того как он оставил меня одну.

Он был уверен, что я и без того его ненавижу, а тяжёлые воспоминания о лаборатории лишь усугубят ситуацию, сделают пропасть между нами окончательно непроходимой. А я просто не хотела с ним говорить — по крайней мере, до недавнего времени.

До того момента, когда поняла, что он был почти так же потерян, как и я. А может, даже больше.

Я рассказала Райлену, как сбежала — незадолго до своего двадцатилетия, воспользовавшись тем, насколько растерянным оказался доктор Ларссон после смерти Эвы. Та была не просто важной частью команды — она была ему по-настоящему близка, настолько, что он решил похоронить её в земле, а не кремировать, как это делалось с остальными.

Оказалось, у Эвы был дом. Настоящий — не комната под землей, а дом в деревне недалеко. И отношения с одним из сотрудников комплекса.

Меня, как обычно, оставили в «аквариуме», но в тот раз доктор Ларссон, ослабленный горем, забыл закрыть крошечное окошко, через которое мне передавали еду.

Наверное, они просто расслабились. Решили, что я смирилась, особенно после того, как весь последний год вела себя идеально послушно.

Разумеется, я не могла выбраться через это окошко, но оно позволяло мне направить туда огонь — послушный, родной, яростный — чтобы тот ринулся в помещение, активируя все сигналы пожарной тревоги.

И, главное, чтобы сжёг заживо моего единственного надсмотрщика.

Да, везде были камеры, но я понимала что нужно отдать всё — абсолютно всё, что у меня есть. Выложиться до последнего, разогнать пламя до такой степени, чтобы оно поглотило всё, чтобы камеры не видели ничего, кроме дыма и огня, и чтобы сотрудники, наконец, открыли аварийные двери, автоматически заблокировавшиеся.

Я должна была удерживать пламя на уровне, с которым не справлялись встроенные распылители. И убивать. Убивать всех, кого видела. Не думать о том, кто когда-то мог быть добрее остальных.

Комната за комнатой — я помню только, как меня трясло от холода и истощения, пока я шла через комплекс. В глазах давно плыло, но я знала: стоит потерять сознание — и дороги назад уже не будет.

Я бы умерла там, как умерли три клона до меня.

Доктор Ларссон быстро дал мне понять что большая часть персонала не считает меня человеком, не видит смысла жалеть меня. Им всё равно, страшно ли мне, больно ли, одинока ли я.

Меня создали для того, чтобы выжила настоящая Дэйнелла. Чтобы выжили другие гибридные дети, многие из которых до сих пор оставались в заморозке. А значит, со мной можно было делать всё то, чего не позволили бы по отношению к «настоящим» людям.

Доктор Ларссон рассказал мне об этом в тот самый день, когда погиб его ребёнок — в годовщину, так кактсам этот день произошёл много сотен лет назад. Учёного держали в криосне как последнюю надежду колонии и разбудили лишь тогда, когда стало ясно, что эмбрионы гибридов — сотни эмбрионов — начали стремительно мутировать.

Других специалистов его уровня в этой колонии больше не оставалось, и только Ларссон обладал необходимыми знаниями в области генной модификации и клонирования. Он говорил, что осознание того, что вся его семья давно мертва, едва не убило его.

— Ты видела тела других своих клонов? — тихо спросил Райлен.

— Нет. Я знаю только, что самая первая не прожила и двух лет — они перемудрили с модификациями. После этого старались оставлять клонов настолько близкими к обычным людям, насколько это было возможно. Но я была первой, у кого пробудилась магия и кто дожил до такого возраста.

— Та, которую я видел… она была подростком. Выглядела в точности как ты в четырнадцать, может, немного старше, — в голосе Рея звучала боль, но он отвернулся, не позволив мне увидеть его лицо. — Скажи, почему ты считаешь, что мы бесплодны?

Я хмыкнула, пытаясь разрядить нависшую трагичную атмосферу.

Наверное, для Райлена многие из этих откровений были пугающими и трудными для осмысления, но я не хотела, чтобы он чувствовал, будто на этом всё заканчивается. Жизнь продолжалась, даже если мы и не могли считаться полноценными людьми.

— Думаю, ты и сам имел более чем достаточно возможностей это протестировать, — пошутила я.

Райлен недовольно, почти забавно, сморщился.

— Твоя репутация уже давно распространилась за пределы Блекхейвена. Женщины Айзенвейла гадают, сколько продержится твой интерес к очередной любовнице, — я развела руками, не желая упрекать его. Почти любой мужчина гордился бы подобным, разве нет?

— Это было до того, как я узнал, что ты жива. Да и до этого… с того самого момента, как я понял, что ты женщина, я больше ни на кого даже не смотрел.

Я уже собиралась сказать, что всё это не имеет значения, что он не должен передо мной оправдываться, что мы не состоим в отношениях, и ему вовсе не обязательно объясняться, но что-то в его словах зацепило меня.

Он не смотрел ни на кого другого?

— А как же Розина? — нахмурилась я, но тут же заставила себя взять себя в руки. — Неважно, слушай…

— Я сразу всё с ней закончил, как только понял, что ты женщина, — резко, почти с возмущением произнёс Райлен, поднимая голову. Он выглядел так, будто я только что нанесла ему личное оскорбление — как благородный юноша, которому приписали связь ниже его достоинства.

— Но… мы все слышали вас. В твоей палатке, в ту ночь, когда напали разбойники, — на самом деле, мне совсем не хотелось продолжать этот разговор, я считала его неважным, но Райлен, судя по всему, был совершенно иного мнения.

— Дани, это не так! Я не знаю, кто и что слышал, но я не прикасался к Розине с того самого момента, как мы навестили Халвэ. Если она с кем-то и спала, то точно не со мной! — он подошёл ближе, но я покачала головой, обошла его и направилась к резной деревянной скамье у одной из стен.

Я судорожно перебирала в памяти всё, что тогда происходило — казалось, с тех пор прошла целая вечность. Я ведь действительно не видела Райлена той ночью, и стоны в его шатре Розина могла издавать как с кем-то, так и вовсе одна — намеренно. Это ведь была последняя ночь перед тем, как нас разделили, и та сцена позволила ей вернуть себе власть среди слуг, которые решили, что Райлен простил девушку и вновь принял её в свою постель.

— Хорошо, — я не позволила себе смутиться под острым, пристальным, почти требовательным взглядом, которым меня прожигал Райлен. Вместо этого я постаралась вернуть разговор к прежней теме. — Что касается бесплодия, нас модифицировали на генетическом уровне, чтобы пробуждение магии происходило легче. Но из-за протоколов безопасности нас создали без определённых органов… или без чего-то ещё. Гонады, какие-то герминативные клетки — этого просто не существует. Это не то, что можно вылечить. Я не разбираюсь в деталях, но это была не единственная мера… что?