И вдруг я поняла: самое страшное не то, что я одна в пещере посреди леса, а то, что я больше не принадлежу самой себе.

И эта мысль стала последней каплей.

Я долго готовилась. Собрала сухие ветки и с трудом развела настоящий костёр — пламя разгоралось ровно и уверенно, отражаясь на влажных стенах пещеры.

Бинты из мешка я аккуратно разложила на плаще. Черпак уже раскалялся в огне — металл медленно темнел, приобретая тускло-красный оттенок. Я обмотала одну палку полосой ткани и положила её рядом с бинтами — на случай, если решусь довести задуманное до конца.

Сомнения разъедали меня изнутри. Я чувствовала, как метка не даёт сосредоточиться, будто тихо шепчет, уводя мысли в сторону. Каждый раз, когда я пыталась сконцентрироваться на деле, мне, вдруг, не хватало решимости — внимание распылялось на мелочи, на бессмысленные воспоминания, на страхи, которые я давно похоронила.

Я встала и начала мерить шагами пещеру — от стены к костру, от костра обратно. С каждым шагом убеждала себя, что я всё ещё управляю собой, что в моих мыслях есть порядок.

Но стоило мне замолчать, как где-то на краю сознания метка вновь напоминала о себе. Она словно притягивала всё внимание, навязывала свои образы, чужие желания, подменяя мои собственные.

Я решила, что безопаснее думать о герцоге. Мы столько лет боролись со шпионами, делили одну цель, одно дело. Он всегда оставался для меня символом рассудительности и воли — и теперь именно он должен был напомнить мне, кто я есть, напомнить о решимости, которую метка пытается у меня отнять.

И вот — словно по зову, его образ возник передо мной. Феликс стоял рядом, смотрел удивлённо, чуть растерянно, будто не понимал, как оказался здесь… и что я собираюсь сделать.

Мне даже показалось, что он хочет что-то сказать.

Но я отмахнулась.

— Не сейчас, — прошептала я самой себе.

Мне не нужны были его слова — само его присутствие уже помогало. Этого было достаточно, чтобы не позволить чужим мыслям снова завладеть мной.

Я взглянула на черпак — дно уже докрасна раскалилось, края почернели.

Пора.

Я заставила себя подавить всё — страх, сомнения, навязчивые голоса и даже собственные мысли. На пути в пещеру, я не позволяла себе отвлекаться, я была сосредоточена на пути.

А сейчас я должна быть сосредоточена на конечной цели.

Я отогнала от себя отчаяние, избавилась от всех мыслей, кроме одной идеи — довести задуманное до конца. Я села у костра, ближе к стене пещеры, и начала развязывать платье. Пальцы дрожали, ткань путалась, а дыхание становилось всё чаще.

Я думала о том, что мне не хватит сил удержать черпак на спине достаточно долго, чтобы выжечь руну. Что рука дрогнет раньше. Но вместе со страхом во мне жила странная уверенность — будто, когда придёт момент, сознание просто выключится раньше, чем боль станет невыносимой, и всё закончится само.

Глупо, наверное.

Метка терзала меня, и я не представляла, насколько сильными и правдоподобными станут эти навязчивые мысли. Идеи словно преобразовались в единый поток, преследуя, шепча, утягивая за собой — и я хотела избавиться от них сейчас, любой ценой.

Я опустилась на колени.

От костра доносилось тихое потрескивание; угольки прыгали, рассыпаясь по полу пещеры, а воздух вокруг вибрировал от тепла. Металл расширялся, и его лёгкий скрип сливался с гулом в моих ушах.

Черпак был готов — металл дрожал от жара.

Я зажала в зубах приготовленную палку, сняла черпак с огня и закрыла глаза, собираясь с силами. Всё моё тело напряглось — каждая мышца, каждый нерв готовы были принять удар.

Я развернула черпак дном вверх, зажмурила глаза, подняла руки, и приготовилась завести их за спину…

И в тот миг, я уже ждала прикосновения раскалённого металла к коже…

Но боль так и не последовала за страхом.

Черпак словно повис в воздухе, встретив неожиданное сопротивление.

Передо мной стоял герцог — и я сразу увидела черпак в его руке, ожог, красный, страшный, будто адское пламя оставило на коже свой след.

В следующую секунду раздался мужской крик — резкий, полный боли и ярости. Деревянная рукоять выскользнула из моих пальцев, и черпак с оглушительным звоном ударился о каменную стену, отскакивая в сторону. Звук был настолько резким, что вырвал меня из оцепенения, вернув в реальность.

Феликс опустился на колени рядом со мной. Пот блестел на его лбу, дыхание было сбивчивым, лицо — искажено болью.

Я смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.

Он отряхнул пальцы, затем — не говоря ни слова — притянул меня к себе, обхватил руками и прижал к груди.

Когда Феликс разжал свои объятья, я смогла рассмотреть его как следует. Он был не в парадном одеянии, каким являлся мне в видениях, а в дорожных доспехах, покрытых пылью и грязью. Лицо его побледнело, пот струился по вискам, волосы прилипли ко лбу, дыхание было хриплым и тяжёлым — будто каждый вдох сопровождался болью. Время от времени тело его сотрясала лёгкая дрожь.

Мой взгляд остановился на его руке — левой. Кожа на пальцах вздулась, покраснела, местами лопнула; ожог тянулся вверх к запястью, и вокруг него кожа блестела, словно оплавленный воск. От этого зрелища меня передёрнуло — так страшно было смотреть, что я чувствовала, как тошнота подступает к горлу.

И только тогда я поняла: он реален.

Не видение, не сон, не наваждение метки.

Феликс действительно здесь.

Я не смогла сдержать слёз — радость захлестнула меня так внезапно, что я сама потянулась к нему, обняла, прижалась, будто боялась, что он исчезнет, стоит мне моргнуть. Слёзы текли по щекам, а тело само искало тепла.

— Оливия… тише, — прошептал он.

И только тогда я заметила, каких усилий ему стоит удерживать равновесие, как он пытается отодвинуть от меня обожжённую руку. Я сразу отпустила его, чувствуя, как стыд и тревога перемешались с благодарностью.

Огляделась — всё, что я приготовила для себя: чистая ткань, мазь, бинты — теперь должно было послужить спасением ему.

Он сел, а я опустилась рядом, осторожно взяла его руку. Кожа ладони была горячей, неровной, и каждое моё касание, каждое движение отзывалось болью на его лице.

Сдерживая дрожь, я начала перевязывать рану.

Феликс сидел, облокотившись спиной о холодную стену, закрыл глаза и тяжело дышал, позволяя мне заботиться о нём.

— Как твоя рука? — задала я тихо этот нелепый вопрос, не поднимая глаз.

Он усмехнулся — коротко, с хрипотцой, будто даже разговор давался ему с трудом:

— Не волнуйся. Я правша. Эта рука — запасная.

В его голосе звучала усталость, но и странное спокойствие. Я на мгновение встретилась с ним взглядом и, не найдя слов, просто кивнула.

Я вернулась к костру. Мне было страшно. Металл черпака уже остыл, и я снова поставила его на огонь — почти машинально, не желая признавать, что внутри всё дрожит. Герцог следил за каждым моим движением, не отводя взгляда.

— Если это какой-то ритуал, — тихо произнёс он, — думаю, одной жертвы достаточно.

— Феликс, у меня метка на спине, — сказала я спокойно, будто констатируя очевидный факт. Я внимательно уставилась на его лицо, и с опаской ожидала его реакцию, старалась не упустить ни единой детали.

Он фыркнул и устало махнул рукой:

— Я уже понял. Первый вариант — что моя жена сошла с ума и общается с духами — я отбросил. Осталось лишь догадаться о втором… немного поздно, но всё же я догадался сам.

Он подошёл ближе, и прежде чем я успела возразить, осторожно повернул меня к себе спиной. Его здоровая ладонь — тёплая, живая — легла мне на спину, словно пытаясь успокоить боль, что давно поселилась где-то глубоко под кожей. Пальцы осторожно скользнули по шнуровке платья, и я почувствовала, как он ловко затягивает её, возвращая моему платью приличный вид.

— Твоя спина абсолютно чистая, — прошептал он тихо, почти с облегчением.

Я замерла. Сердце всё ещё билось быстро, в висках пульсировали страх, отчаяние и растерянность. Я так и не узнала, не спросила, как он оказался здесь, и почему отговаривает от единственно верного решения.