Я поднялась чуть выше, я опиралась ладонью на его грудь. Его рубашка была расстёгнута, под пальцами я чувствовала ровное, тяжёлое дыхание. Не знаю, какие именно чувства посетили меня в этот момент — раздражение, упрямство или желание доказать, что я не просто пешка в его игре. Но подбородок сам взлетел вверх, и эмоции заставляли меня наставлять и требовать, чтобы он признал мой вклад.

Я смотрела на него сверху вниз, с видом победительницы, и всё ждала — хоть тени одобрения, хоть слова, подтверждающего, что без меня он бы не додумался до этого.

И когда молчание затянулось, я чуть сильнее надавила ладонью на его грудь, прижимая его к постели, словно хотела вырвать это признание силой.

Он двинулся внезапно, быстро, как хищник. Одним движением перевернул нас, и я оказалась под ним — спиной в подушках, зажатая между его руками. Всё произошло так стремительно, что я даже не успела выдохнуть. Его тело нависало надо мной, тяжёлое, тёплое, не оставляющее пути к отступлению.

Он смотрел прямо в глаза, с тем холодным интересом, от которого внутри разливалось тепло по телу.

— Да вы, кажется, не в себе, — сказала я, стараясь не выдать дрожь в голосе.

— Явно пир выдался удачным, милорд, — добавила я, приподнимая уголок губ.

— И всё же, Оливия… — произнёс он, глядя на меня с откровенным интересом, — ты не ревнуешь? Не хочешь знать, как именно прошёл мой вечер с леди Бриджит?

Его голос был спокоен, но в нём проскочила тень насмешки — как-будто он играл со мной. Я попыталась оттолкнуть мужа, но его руки сомкнулись крепче, не позволяя вырваться. Он держал меня так, что я просто не могла отодвинуться от него.

— А должна? — ответила я, пытаясь сохранить спокойствие, хоть сердце стучало всё быстрее. — Вы бы хотели, чтобы я ревновала вас?

Он чуть прищурился, и я заметила, что его улыбка дрогнула.

— Знаете, — продолжила я, стараясь, чтобы голос звучал легко, — я больше интересуюсь практическими вопросами. Например, как вы объяснили леди Бриджит свой интерес и свои… требования к её поведению на балу? Или как сообщили графу Дюрану, что он едет на юг без молодой жены? Сказали ли вы ему, что подозреваете леди Эльну в преступлении?

Феликс не ответил — на мгновение его лицо стало напряжённым, будто я вырывала силой у него знания, которыми дорогой супруг не хотел делиться.

Я воспользовалась паузой, приблизилась — настолько, что чувствовала его дыхание у своей шеи, и шепнула почти неслышно, касаясь губами его уха:

— В моей голове слишком много дел и мыслей, — прошептала я, прикусывая кончик его уха. — Просто у меня нет времени на ревность.

Он затаил дыхание, и я едва слышно добавила, играя с ним:

— Так вы хотите, чтобы я ревновала вас, милорд?

Герцог смотрел на меня, и я не могла прочесть ответ в его взгляде — в нём смешались спокойствие и что-то более глубокое, опасное. На миг время будто остановилось.

А затем он наклонился и нежно коснулся губами моего живота. Тёплые пальцы осторожно приподняли край лёгкого ночного платья, его руки скользили по моим ногам, он касался моей кожи так мягко, что от каждого движения мне становилось тяжело дышать.

Сердце стучало в груди, но его биение отозвалось в каждой клеточке моего тела. У меня шумело в ушах, словно вся кровь прилила к моему лицу, щёки горели.

Я уже не могла думать — мысли таяли, уступая место лишь ощущению его близости, тепла и уверенности в каждом движении. Его руки все так же поглаживали мои бедра, мешая мне мыслить здраво и анализировать ситуацию. Когда его губы вновь коснулись моей кожи, я непроизвольно выгнулась, не в силах сопротивляться желанию.

— Да. Я бы хотел. — прошептал он, не отвлекаясь.

Я уже была так сильно увлечена процессом, что едва услышала его негромкий, неразличимый ответ, и смысл слов растворился в моем стоне.

Уже на следующий день после пира я узнала всё — из разных уст, в разных комнатах: от сплетников, мнимых доброжелателей и просто тех, кто готов разносить любую новость, лишь бы услышали их голос.

Говорили, что на прошедшем балу герцог Терранс пил много — слишком много для человека его положения. И не без помощи товарищей и гостей из делегации: кто-то подбадривал, кто-то хвалил, кто-то просто не давал возможности увильнуть. Герцогу, мол, было неловко отказывать, и он пил с достоинством, как подобает мужчине чести.

А потом — как всегда бывает в таких историях — нашлась причина для новых пересудов. В миг скуки и лёгкой тоски по женскому вниманию к нему подошла леди Бриджит.

Её осиная талия и тщательно уложенные волосы, лёгкий невинный румянец, придававший лицу свежесть, и декольте, держащееся, казалось, лишь на честном слове — всё это, по словам очевидцев, не могло остаться без мужского внимания.

Говорили, что бывшая пара долго беседовала «мило», как уточняли особенно ехидные наблюдатели, а затем они закружились в медленном танце. Танце, где границы приличия таяли быстрее, чем свечи догорали в зале.

И всё же даже этим вечер не закончился. Леди Бриджит, как сообщали наблюдатели с особым наслаждением, подвернула ногу, а благородный герцог, разумеется, вызвался проводить её к месту отдыха.

Сплетники были довольны. Им хватило пищи для разговоров на неделю вперёд.

И, казалось бы, для всех разумных людей должно было быть очевидно — подобные слухи лучше скрывать от жены, «во благо бедняжки». Но за этот день меня навестило больше десятка особ. Едва я успела допить утренний чай, как двери начали открываться одна за другой — одни приходили с участием, другие с любопытством, третьи просто из любви к сплетням.

Кто-то, с видом прожившей жизнь и видавшей всё наставницы, говорил с сочувствием:

— Не переживай, дорогая. Все мужчины изменяют. Любовница — она, а ты жена, и в этом твоё преимущество.

Другие, напротив, пытались с особым рвением помочь — обещали объединиться, чтобы «вырвать с корнем» леди Бриджит из дворца. Судя по рассказам, за утро бедная дама трижды не смогла донести свой бокал до стола, неизменно натыкаясь на плечо какой-нибудь решительной супруги, спешащей защитить мою честь и всех благовоспитанных жен.

Некоторые приходили «пожалеть» меня, но уже через минуту говорили о собственных несчастьях: о мужьях, любовницах, предательствах. Я слушала и понимала: в этом замке верный супруг — редкость, почти миф, а чужое горе — лучший повод для дружбы.

И вот, кто бы мог подумать, что именно слухи о неверности мужа сблизят меня с женщинами двора куда больше, чем любые вышивки, чайные посиделки и учтивые разговоры о погоде.

Всю неделю я избегала мужа в общественных залах. Ходила тихая, поникшая, а образ оскорблённой, но благородной жены удавался мне слишком хорошо.

Подколы недоброжелательниц уже изрядно мне надоели — как и шепот по углам, который тянулся за мной. Я сдерживалась из последних сил, чтобы не начать отвечать тем же.

Одну из этих дам я могла бы легко приструнить — намёком на свой статус. Другую — запугать парой жарких, но правдивых фактов о самой даме, фактов, добытых мною ещё в прошлой жизни. На третью можно было прикрикнуть без опасений. А четвёртую, будь у меня хоть немного меньше самообладания, я бы просто выслала из дворца под благовидным предлогом.

Но я терпела. Я лишь опускала глаза, смотрела на носки своих туфель и молчала.

Молчала и ждала.

Как же я устала ждать.

Герцог предлагал всё прекратить — просто появиться со мной на ужине, и одним этим жестом уничтожить слухи. Но я не хотела сдаваться. Я верила, что мой план сработает, что всё это не зря.

И теперь, спустя несколько дней, я начинала сомневаться.

Может быть, я действительно ошиблась.

Может, пора признаться Феликсу, что мой замысел не так остроумен и успешен.

Тем более мне не нравилось, что за герцогом всё сильнее закреплялся статус дамского угодника и изменщика. И этот последний факт, раздражал меня всё сильнее, пробуждая во мне желание защитить своё.

Однажды в парке ко мне подсела леди Эльна Дюран.