Он поймал меня, крепко прижал к себе, и я впервые за всю эту ночь почувствовала, что дышу. Его грудь под моими руками была тёплой, живой, родной.

— Тише… всё хорошо, я здесь, — сказал он тихо, его рука легла на мою спину, а губы коснулись виска. — Всё уже позади.

Я дрожала, не в силах вымолвить ни слова, вжимаясь в его тело, словно только его присутствие могло спасти меня от чудовища этого леса. Он гладил мои волосы, пока моё дыхание не выровнялось.

Но вдруг движение его рук изменилось. Рука, что держала меня, застыла. Его тело напряглось.

— Феликс?.. — прошептала я, чувствуя, как он медленно отдаляется от меня, выпуская меня из объятий.

— Феликс?..

Но он ничего не ответил.

И тогда я опустила взгляд — на собственные руки.

Из кончиков моих пальцев струился туман… нет, не туман — тьма. Живая, холодная, как дым из глубины бездны. Она обвивала мои запястья, стекала по коже, шевелилась, будто дышала.

Я не могла поверить в увиденное.

В панике я взмахнула руками, и туман вокруг ответил — тьма взвилась, оставляя за собой следы, словно я вычерчивала узоры.

Я… Это не… моя сила… — прошептала я, пытаясь объяснить, оправдаться — перед ним, перед собой. — Да, это тьма… но я не… это не я…

Но всё сказанное утонуло в этом тумане. Вместо звука из моего рта вырвался новый поток мрака, застилая всё вокруг. И в тот миг я поняла — то, что рвалось из меня, уже не подчинялось моей воле.

Я делаю шаг к нему — я так хотела оказаться ближе к нему, объяснить всё, попросить помощи. Я так хотела остановить это безумие: сказать, что это не я, что разум мой чист.

Корни, скрытые в траве, словно чьи-то руки хватают меня, земля уходит из под ног. И я не в силах удержать равновесие, словно признавая свою вину, падаю перед ним на колени.

В следующее мгновение всё происходит со скоростью, от которой стынет кровь в жилах. Лицо герцога искажает не гнев, а страх; в его глазах — решимость и тихий ужас. Он шагает мне навстречу, и в одно движение — выхватывает меч из ножен.

Сталь свистит по воздуху. Лезвие вырисовывается на фоне тусклого света, холодный металл несется к моей шее, и я чувствую, как от страха воздух застыл в груди.

Крик разрывает мою грудь.

И в тот же миг звук превращается в другой — более реальный, близкий. Сильные руки трясут меня за плечи, вырывая из тумана и тьмы.

— Тише… тише, это я. Всё хорошо, Оливия, — знакомый низкий голос пробился сквозь пелену страха. — Это просто сон. Только сон.

По моим щекам катились горячие слёзы. Горло саднило, голос охрип от резкого крика, и только через несколько мучительно долгих минут я начала понимать — это всего лишь сон.

Я судорожно вдохнула, осознав, что вокруг — не лес, не туман, а тепло моей спальни.

Феликс держал меня крепко, не давая упасть обратно в бездну сна. Его ладони скользили по моей спине, будто проверяя, что я цела.

— Всё хорошо, — повторял он тихо, снова и снова, — ты в безопасности, слышишь? Это всего лишь кошмар.

Я вцепилась в него, не в силах сдержать дрожь. Сердце бешено колотилось, дыхание сбивалось.

Феликс крепко прижимал меня к себе. Щекой я ощущала мягкий хлопок его рубашки, тепло его тела и едва уловимый аромат свежих трав, исходящий от его кожи. Но я всё ещё боялась открыть глаза. Не могла — не хотела — снова увидеть его лицо, искажённое страхом и решимостью, каким оно было там на поляне, во сне.

Его руки держали меня надёжно, почти бережно.

Голос — тёплый, низкий, будто заклинание — проникал сквозь остатки кошмара:

— Оливия… тише. Всё хорошо. Я рядом.

Я всхлипывала, не в силах различить, где кончается страх, а где начинается реальность. Его ладони скользили по моей спине — медленно, ритмично, как будто он убаюкивал меня, пытаясь стереть следы кошмара.

Потом муж осторожно отстранил меня, ладонью коснулся щеки.

— Посмотри на меня, — попросил он тихо. — Всё уже позади.

Я долго не решалась. Но, наконец, поддалась его голосу.

И, когда открыла глаза, передо мной было лишь его лицо — спокойное, сосредоточенное, тёплое. В его взгляде не было ни страха, ни сомнения — только забота. Он чуть наклонился, заглядывая мне в глаза, и ещё раз повторил, почти шёпотом:

— Всё хорошо, Оливия. Это был только сон.

Дни тянулись мучительно медленно.

Ночами меня терзали кошмары — те же картины, тот же туман, те же чёрные ленты, проникающие в мое тело. Я просыпалась с криком, сердце колотилось, а тело покрывалось холодной испариной.

Феликс всегда оказывался рядом. Он садился на край кровати, обнимал меня за плечи, шептал успокаивающие слова, пока дрожь не проходила.

Днём муж оставлял меня отдыхать, не тревожил ни вопросами, ни упрёками. А я… я и сама не могла понять, что со мной происходит. Первую половину ночи меня терзали кошмары, вторую — бессонница.

На третий день моего вынужденного заточения: Феликс был уверен, что мне нужен покой и долгий дневной сон; в комнату тихо вошла Эва.

Сначала я не придала этому значения, но поведение девушки было странным. Она осмотрела комнату, словно боялась, что нас кто-то подслушивает, подошла к смежной двери, ведущей в покои мужа, и осторожно проверила, насколько плотно она закрыта. Только потом она приблизилась ко мне и протянула сложенный лист бумаги.

— Это вам, миледи, — сказала она шёпотом. — Мне передал мальчишка, сын кухарки. Сказал, что это строжайшая тайна.

— И ты не спросила, от кого письмо? — удивилась я.

Эва опустила глаза, переминаясь с ноги на ногу.

— Спросила. Но он сказал, что получил его от другого мальчишки… сына кучера.

Я испытала неприятное предчувствие. И взяла конверт так аккуратно, как будто он нес в себе опасность, я развернула письмо, и разглядела аккуратные строки, выведенные красивым, уверенным почерком:

Дорогая Оливия!

Прошу вас о встрече — в час, когда вечер плавно переходит в сумерки,

когда последние лучи солнца касаются башен замка,

когда звенит колокол вечерней службы.

Жду вас за западными воротами, на дороге, ведущей к городу.

Там, в старой каменной беседке, мы сможем поговорить без свидетелей.

Это милое сооружение хранит в себе много тайн, поэтому настаиваю на встрече там в строго назначенное время! Второго шанса может и не быть.

Я готов вам помочь — ведь такие, как мы, должны держаться вместе.

Думаю, говорить о необходимости сжечь это письмо после прочтения — излишне.

Ваш верный друг.

Я сидела на краю кровати, сжимая письмо так крепко, что пальцы побелели. Строки перед глазами сливались, будто бумага сама не хотела, чтобы я читала их снова.

Стоит ли идти?

Если бы кто-то из моих подруг оказался на моём месте, я бы даже не дала им времени на сомнения — сказала бы прямо: «Расскажи мужу. Немедленно». Так было бы правильно. Так безопасно.

Феликс не давал мне повода сомневаться в нём. Он никогда не был ни вспыльчивым, ни опасным. Наоборот — с тех пор, как мы поселились при дворе, общение между нами становилось всё более похожим на нормальный брак, каким он, наверное, должен быть.

Я с теплом вспомнила, как он будил меня после кошмаров — не раздражённый, не холодный, а терпеливый. Он приносил воду, держал за плечи, пока я приходила в себя. Утром он уходил по делам, не говоря лишнего, не требуя объяснений.

И всё же… Что-то внутри не давало покоя.

Это тревожное, неотступное чувство — будто тонкая тень тьмы шептала мне, что правда о моём даре разрушит то хрупкое равновесие, что мы с таким трудом нашли.

Нет… пока нельзя.

В прошлой жизни я так и не рассказала Феликсу о природе своих способностей. Я не думала, что это так важно. И теперь это неведение преследовало меня — я не знала, как он мог бы отреагировать, не могла даже предположить.

Он — человек долга, принципов, верности короне. А я… я даже сама не понимала, кем становлюсь.