— Давайте! — махнула рукой Сахариха. — Нам некуда торопиться. Мы ещё пару часиков посидим тут.

Однако не вышло. Только подали «Прапор Украини» с французским «Шато Мерло» розовым, как в ресторанчик ввалили пятеро парней. Были они, как один, одеты в подобие какой-то военной или полувоенной формы, в тяжёлых берцах. Да ещё все здоровенные и бритые наголо. В наступающей после распада СССР эпохе безвременья какая только плесень не повылазила наружу из темноты тайных сходок.

— Смотри, смотри, Жекич! Вон у того здорового, свастон прямо на рукаве нарисован! — округлила глаза Сахариха, дуя на вареник с брынзой. — Нихера себе! Да они фашики! Звиздец!!!

— Вижу! — мрачно согласился Жека, наливая ещё вина себе и подружке, и думая, что походу, борщевое мороженое им не дождаться — фашиствующие молодчики вели себя очень агрессивно. Пришли они уже навеселе, по их словам, с футбольного матча, и заглянули в национальный ресторан подбухать ещё.

Молодчики расположились в углу, заказали себе много горилки с перцем и жареной баранины. Вели себя всё более разнузданно, говорили матом-перематом, отчего немногочисленные туристы стали понемногу уходить. Фашисты заставили ресторанных хлопцев поменять музыку на аудиоаппаратуре, и вместо нейтрального Криса Ри сейчас заиграла какая-то этническая то ли вопилка, то ли сопилка. Что самое удивительное, молодчики старались изобразить из себя настоящих украинских националистов, но говорили на русском с редкими включениями украинизмов, да и то — таким суржиком общались в российских южных областях. Будучи русскими, нацисты хотели выгнать из себя эту русскость.

Жека сидел и офигевал — весь мир как-то хотел вступить побыстрее в 21 век, а эти дундуки, наоборот, тянули себя назад, в какое-то дремучее сельское средневековье. Впрочем, как человек воспитанный и вежливый, предпочёл промолчать. Тем более в нём взыграл дух противоречия. Это когда знаешь точно, что поступок, который ты хочешь совершить, встанет явно боком для тебя, но ты уже поплыл на волне своих желаний и отказаться от него не можешь, даже если он приведёт к самым тяжёлым и плохим последствиям.

— Чё, может, пойдём отсюда? — с тревогой спросила Сахариха, доев вареники, оказавшиеся, кстати, весьма недурными, и теперь попивая вино и потягивая ароматную французскую сигаретку «Fine 120».

— Ну вот ещё! — возразил Жека. — Хрен! Мы заказали мороженое из борща. И я его попробую в любом случае! Насрать на этих фашиков!

Только принесли это мороженое, и Жека с Сахарихой даже успели попробовать его, как внимание молодчиков переключилось на них.

— Глядите, панове, москаль со шлюхой сядает! — развязно крикнул самый худощавый из фашиков. Но и он выглядел здоровым, не меньше Жеки по телосложению.

— Щас поспрошаем, що им треба тут, — пробасил самый здоровый, с погонялом «Кабан». Они все конечно же, были не качки, и не бойцы, а обычные здоровые жиробасины, изредка ходящие в качалки, чтобы совсем уже не заплыть с жиру. Но себя эти ублюдки считали офигенными бойцами и мастерами драк. Били москалей, кооператоров, мелких рэкетиров… И вот кривая дорожка привела их к Жеке Соловью, известному на всю Сибирь мастеру рукопашного боя и жестокому сибирскому бандиту. Как же всё-таки бывает несправедлива эта долбаная судьба…

— А ты що тут делаешь, хлопче? — спросил Кабан, подойдя к Жеке, положив тяжёлую руку ему на плечо, обернувшись к своим и подмигивая заплывшим жиром глазом. Щас, мол, глядайте, хлопци, що буде!

— Ужинаем, — ответил Жека, посмотрев в глаза Кабану. Тот на миг подавил смех — очень уж не понравилось холодное стальное равнодушие в глазах москаля. Сказать точнее, тот смотрел на Кабана как на столб. Или как на неодушевлённую вещь, которая не представляет никакого интереса. А ведь Кабан рассчитывал увидеть в глазах Жеки страх, неловкость, смущение. Но ничего этого не было, и Кабан на миг окоротился, но рядом сидели дружбаны, такие же здоровенные амбалы, и возвращаться к ним, откровенно зассав, для Кабана было никак невозможно. Назад дороги не было. Он чувствовал, что ступает на очень и очень скользкую дорожку. Ведь вот так наезжать на незнакомого человека в ресторане в постсоветской стране могло быть делом довольно опасным.

— Ужинаешь? — удивляясь своей смелости, сказал Кабан и плюнул Жеке в тарелку. — Схарчувай ето. Ну! Давай! При мени жри! И шлюха твоя пусть пососёт у моих!

Корифаны Кабана заржали, надеясь на веселье, и даже не поняли, что сначала произошло. А произошла простая вещь — Жека достал из внутреннего кармана финку и воткнул её по самую рукоятку в яйца Кабана, потом дёрнул рукоятку вверх и полностью разворотил его половые органы на две половины, окровавленными комками вывалившиеся из широкого прогала прорезанных брюк.

Кабан хрюкнул от нестерпимой боли и в неверии опустил руки вниз, схватившись за остатки яиц, пытаясь запихнуть их обратно. Но и этого делать не стоило — руки пригодились бы совсем в другом месте. Жека легко встал и ударил финкой в горло Кабана, в район сонной артерии. Не соврал зэк — лезвие было как бритва! Пробило шею легко, уткнувшись острием в шейный позвонок. Пихнув тело в сторону, Жека пошёл к бандерам.

— Знаете, суки, чего я больше всего не люблю? — спросил Жека у отвесивших чавки молодчиков. — Я не люблю, когда какая-то падаль поганая портит мой вечер с девушкой. Понимаешь, сука?

Фашики заорали в ярости. Один, самый ближний, тоже здоровый, как и убитый Кабан, лысый, в полувоенной форме, что-то крикнул и бросился на Жеку, размахнувшись ножом. В том-то и дело, что они не были бойцами. Ну кто ж так замахивается свиноколом? Широкому размашистому удару легко поставить блок, что Жека и сделал левой рукой, тут же коротко ударив финкой под нижнюю челюсть амбала, в районе горла. Попал точно в место, где позвонки соединяются с черепом, и рассёк их. Амбал завыл от нестерпимой боли и упал на пол, мгновенно парализованный. Жить ему оставалось минута-две.

Жека перешагнул через тело и стал ещё ближе к бандерам. Осталось их уже трое. Один схватил бутылку с горилкой со стола и кинул в Жеку, но тот усмехнулся и легко отвернулся от неё.

— Водкой бросаешься, чертила? Это ж святотатство!

— Слышь ты, говно! — заорал лысый молодчик с вышитым свастоном на рукаве. — Щас наших сюда ещё толпа завалит! Да мы тебя…

Закончить он не успел, да и не стоило говорить, что сейчас сюда придёт подмога, потому что этим только раззадорил Жеку, который понял, что надо кончать по-быстрому это свинство и быстрей валить отсюда. Поэтому молниеносно придвинулся к размахивающему цепью фашику, уклонился от свистнувшей цепи, ударил ногой в подколенный сустав и, когда парень упал на колено, не удержавшись на ногах, вогнал и ему финку в шею, пробив её насквозь.

Тут же ещё один напал с арматурой. И опять — кто так бьёт? Как будто селянин пшеницу молотит. Длинные широкие замахи, в расчёте на сильный удар. Но во время замаха они открывались полностью. На миг. Но этот миг Жеке казался вечностью. За это время можно рюмку водки выпить и закусить. Третьего он убил точным ударом в глаз. Клинок финки пробил решётчатую кость черепа, прошёл через мозг и противно скрежетнул по черепушке с внутренней стороны.

Остался один, тот самый, тощий, который в самом начале больше других бесчинствовал, матерясь и крича на всех. Сейчас он понял, что облажался — москаль-то в течении минуты порешил всех его братов, почти ничего не сказав, не сматерившись, не закричав и даже не нахмурившись. Лицо москаля оставалось всё таким же равнодушным — он как будто прихлопнул надоедливых комаров. А сейчас так же равнодушно подходил всё ближе. И дрищ струхнул. Понял, что сейчас настанет ему конец. Прямо в этом ресторане «Козацком», среди крови и трупов братов, закончится его жизнь, которая, казалось, будет длиться долго и счастливо. Ведь можно было долго бить людей, убивать, насиловать совершенно безнаказанно. Но получилось вот так… Судьба привела его к москалю, который сейчас зарежет его как свинью.

— Слушай, брат, давай договоримся! — трясясь, предложил тощий, со страхом глядя на приближавшегося Жеку.