— Прошу прощения, но я не понимаю о чём вы. Лично мне такие случаи неизвестны.

«Врёшь, гадина, всё врёшь», — подумал я, но больше ничего не сказал, остановил себя силой воли, понимая, что слова тут не имеют значения.

— Ладно. Кто ещё из Златоустовых причастны к восстанию вашей филы? — спросил я. — Кто из других родов причастен?

Арсений Птолемей назвал почти два десятка имён князей, которые тем или иным способом должны были поучаствовать в восстании. Среди них оказались и представители Северовых, и представители Солунских, Гиппонских и пары других крупных родов. В нашем семействе кроме Никифора было ещё два человека, на поддержку которых рассчитывал Амвросий. Я не знал их лично, но имена их хорошо запомнил.

Допрос был окончен, пленника увели в камеру, Леонтий тоже ушёл, мы с Андреем остались вдвоём.

Андрей сидел в пол-оборота и созерцал, как я расхаживаю взад-вперёд по комнате. Мой мозг кипел от мыслей. Полученная информация рушила все мои прежние представления о положении вещей в нашем роду, и теперь требовалось решить, что делать дальше.

— Если честно, мне не хочется возвращать этого засранца клану, — сказал я. — Пристрелить бы его.

— Мне пришлось связаться с их новым архонтом, — сказал Андрей. — Мы уже договорились насчёт передачи пленника. Нам готовы заплатить сто тысяч драхм.

— Дорогостоящий засранец, ничего не скажешь… Ладно, я обещал, я сдержу слово, так и быть. Пусть валит, куда хочет. Думаю, однажды и его настигнет кара. Однажды эфоры сами придут и за ним, и за всей их сраной бандой.

— Как знать… Может быть, придут, а может, и нет. Как я понял, у басилевса какой-то договор с новым архонтом. Возможно, тот и сдаст кого-нибудь из своих, но… мне кажется, эфоры к ним лезть не станут, — Андрей поморщился.

— Что ж, это уже их дело. Мы узнали, что хотели.

— Да, Евсевий оказался не при чём. А ты думал убить его.

— Поэтому и не убил, что не был уверен до конца.

— А вот от Никифора я не ожидал. Что делать-то с ним теперь?

— Известно что.

— Нельзя так просто убить таксиарха агемы. Его смерть будут расследовать.

— Пускай расследуют. Ни ты, ни я никому ничего не скажем, даже нашим родственникам, даже старцам. Мы выждем, а потом, когда пройдёт время, Никифора найдут с простреленной головой в лесу или в мусорном баке. Ты главное, следи за ним, за каждым его шагом. Нельзя позволить ему удрать.

–Наблюдение за домом установить? Хорошо, как кажешь, — согласился Андрей.

–А с Евсевием поступим иначе. Пусть едет куда-нибудь подальше и там занимается какой-нибудь мелочью, чтобы под ногами не путался и воду не мутил.

–Но Евсевий по сути ни в чём не виноват. Наоборот, он заботился о тебе. Он ни за что бы не пошёл на такую подлость, как Никифор.

— Да плевать. Мне он тут не нужен, и уж тем более мне не нужен такой управляющий. Пусть алкоголизм свой лечит и думает, на чьей он стороне. Может быть, однажды… впрочем, что сейчас гадать? Я пока здесь никто.

— Странно слышать такие слова. Ты — главный наследник.

— Да, конечно… — сказал я, завершая данную тему. — Ладно, я поеду обратно в дружину. Когда обмен запланирован?

— Как только закончатся боевые действия.

— Думаешь, это скоро случится?

— Новый архонт Птолемеев, кажется, считает, что скоро.

Несмотря на мнение архонта, война пока заканчиваться как будто и не собиралась. Я вернулся в дружину и занялся тем же, чем и прежде — командовал вверенной мне десяткой.

К счастью, Мефодию удалось убедить вышестоящих офицеров в том, что нашей дружине нужен отдых, и потому мы так и сидели на второй линии обороны, не вступая в активные боевые действия. Впрочем, пострелять всё равно пришлось.

Враг снова пытался выйти из окружения, но теперь в основном на восточном направлении. Здесь же иногда прощупывал нашу оборону, но того, что было в ночь прорыва Священной фаланги, больше не повторялось.

А потом противник и вовсе стал сдаваться — выходил к нам небольшими группами. Это были обычные дружинники, оставшиеся без связи и боеприпасов. Но таких оказалось немного. Основную часть бойцов, попавших в окружение, составляли представители Священной фаланги и подразделений, предавших свой клан. Изменников ждало самое суровое наказание — смертная казнь. Они понимали это и дрались до последней капли крови.

В этих отчаянных прорывах кому-то немногим удавалось спастись. Говорили, будто отдельные бойцы умудрялись под обстрелами выйти за кольцо окружения, а кто-то даже выезжал под видом мирных жителей. Но большинство таких смельчаков оставалось лежать убитыми на улицах.

Наверное,мне следовало успокоиться. Мой самый главный враг был уничтожен. Амвросий Птолемей погиб. Никанор Птолемей со своими подручнымиявлялисьлишь пешкамив этой игре, как и Паук, исполнителями, не заинтересованными лично в моей смерти.

Даже если Никанору удалось выйти из окружения, даже если он остался жив, он вряд ли попытается снова меня убить. Ему незачем это делать. Политика нового архонта, как все считали, будет отличаться от политики Амвросия, да и тяжесть контрибуций, которая ляжет на Птолемеев, не позволит тем в ближайшие лет сто думать ни о каком новом восстании.

Но я всё равно волновался — больше всего меня беспокоило то, что дядя Никифор попытается сбежать из Византийской Политии. Он был крепко связан с Птолемеями, он не мог не догадываться, что если кого-то из руководства Священной фаланги схватят за жопу, то и его, и многих других причастных к восстанию сдадут с потрохами. На его месте я уже давно собрал бы манатки, тайно пересёк границу и свалил бы в далёкие края. По большому счёту, ему теперь тоже нет смысла убивать меня или кого-либо из членов семьи, но мне казалось, что пока этот человек жив, я не смогу чувствовать себя в безопасности.

Была обычная шестерница. Уже полтора месяца прошло с начала птолемеевского восстания, а боевые действия не прекращались. Окружённая группировка за последнюю седмицу сократилась уже раза в три, но до сих пор отчаянно сопротивлялась.

В этот день мы продвинулись ещё на несколько кварталов и заняли огромное здание, где находились торговый и деловой центры. Здание изрядно пострадало от артиллерийских обстрелов. Частично обвалилось, частично выгорело. В пятницу Северовы вместе с правительственными войсками начали массированную атаку и захватили его. Там оборонялось около полусотни дружинников из Священной фаланги, дошло даже до рукопашной схватки. Окружённые бились, словно звери, загнанные в угол. Сдалось семеро, остальные погибли. Наша тагма лишь прикрывала наступление, сами мы туда не лезли.

Но теперь здание было захвачено и полностью очищено от противника. Наша тагма обосновалась на первом этаже. Я со своей десяткой организовал опорный пункт в соседнем строении. Мы занимались распределением секторов обстрелов, когда сотник сообщил по рации, что меня вызывает Мефодий.

Я всё бросил, побежал к нему. Мефодий находился на пункте связи.

— Константин, — сказал он, отозвав меня в сторону. — Только что вести печальные пришли, — лицо Мефодия выразило скорбь. — Похоже, твоя служба в дружине окончена. Твой дедушка сегодня утром скончался. Тебе необходимо срочно ехать домой.

С похоронами тянуть не стали. Деда по обычаю кремировали, а через четыре дня уже состоялся обряд погребения праха.

Этот день выдался особенно холодным. Даже выпавший за ночь снег не растаял под утро, а так и остался лежать тонким белым покрывалом там, где его не растолкли в слякотную жижу ноги людей и колёса машин.

Начинался последний месяц зимы, который в Византийской Политии являлся первым месяцем полугодичных школьных каникул. Для гимназистов, не попавших ни в дружину рода, ни в отряды эфебов, предстоял традиционный выезд на военные сборы на две седмицы, я же был полностью свободен. От меня всего лишь требовалось отправиться в гимназию и сдать экзамены по упрощённой схеме. Сделал я это за один день — мне просто поставили оценки автоматом на основе первых двух месяцев занятий.