И тут возникла мысль: а что если попытаться прорваться под покровом тьмы? Да, считалось, что ночью Сон становится опаснее, но ведь сейчас мор на улице меньше, чем при свете дня. Что, если утром снова набегут? Идея безумная, но другого шанса могло не оказаться. Я не был уверен, что мои спутники протянут ещё сутки, а если даже и протянут, завтра вечером вряд ли смогут куда-то идти. А если придётся ждать день, два, три... Со мной-то ничего не случится, я не замерзал, не болел, не сходил с ума, а вот для Гордея и Даши промедление могло оказаться фатальным.

Я спустился в подвал, разбудил их и поделился своими мыслями. План мой им не понравился, но я убедил их в том, что другого выхода нет. Мы собрались, зарядили оружие, я опять разведал обстановку и, улучив момент, когда на улице никого нет, покинули убежище и поспешили в сторону окраины. За спиной раздавались вопли тварей. Моры заметили фонарики, которые мы ни на миг не гасили из-за чёрного тумана, и подняли тревогу. А мы бежали. Валили прочь отсюда, петляя узкими улочками, зажатыми меж корявых каменных стен, а те разевали пасти своих зловещих подворотен и провожали мутными окнами, за которыми таилась пустота.

Из-за угла выскочили моры, но нам понадобилось несколько секунд, чтобы расправиться с ними. Вскоре на пути попались ещё трое. Но эти были не опасны, они не могли причинить нам вреда.

Параллельно нам за домами ползло что-то чёрное. Средоточие Тьмы преследовало нас, растекалось по дорогам, желая нагнать и поглотить. Чёрный туман сгущался, и свет фонарей и кристаллов едва просачивался сквозь него. Туман хотел нас сковать, задушить и похоронить, тьма, что безраздельно царствовала тут, не желала отпускать своих пленников.

Я то бежал, то переходил на быстрый шаг, прислушиваясь к тому, что творится вокруг, и постоянно оборачивался, чтобы убедиться, что спутники мои не отстали. Гордей пыхтел, кряхтел, но всё же держал темп. Даша плелась последней, и я всё боялся, что она потеряется и пропадёт.

— Держитесь, — постоянно подбадривал я своих спутников. — Немного осталось.

Хотя откуда мне было знать, сколько осталось? Не знал я ничерта, просто бежал, куда глаза глядят, а голову мою занимала одна мысль: как бы ни нарваться на кого-нибудь, с кем мы не справимся, и не заблудиться.

И вот городские кварталы остались позади, а вместе с ними — и чёрная дымка. Мы пробрались сквозь яблоневый сад, деревья которого давно засохли, и оказались возле загородного дома. Мои спутники, особенно Даша, выбились из сил, и я понял, что дальше мы сейчас не продвинемся. Да и не знали мы, куда идти: сориентироваться в темноте было почти невозможно. Не хотелось заплутать и наткнуться на какую-нибудь жуткую тварь, вроде жнеца.

Я долго стоял, прислушиваясь и вглядываясь во тьму. Ждал, что оттуда выползет источающая туман чёрная масса или моры гурьбой повалят за нами. Но было тихо. Давящая густая тишина заволокла этот мир. Даже ветви не дрожали на ветру. И только тяжёлое дыхание моих спутников нарушало бесконечный покой этого аномального места.

Заночевали в соседнем доме, в него оказалось легче забраться. А едва серое небо над пустым городом начало светлеть, побрели дальше. Солдат больше не встречали, зато над нашими головами снова послышалось хлопанье огромных крыльев, и среди серых туч показались фигуры летающих тварей. Но эти по-прежнему не решались атаковать.

На местности я сориентировался быстро. Вокруг Ярска возвышалось несколько холмов, и я сразу определил, куда именно надо держать курс.

Когда мы вышли на утоптанную десятками ног дорогу, ведущую к бреши, у нас открылось второе дыхание. Оставшийся путь, часть которого надо было переть в гору, мы преодолели на энтузиазме. На лужайке бреши не оказалось, но Гордей достал из сумки порт и принялся крутить кольца, настраивая на нужный лад.

Даша сидела прямо в снегу — дорога отняла у неё остаток сил. Чувствовала себя девушка, как будто, не хуже, чем вчера, но пузырей на шее стало больше. А я стоял и с замиранием сердца наблюдал за Гордеем, думая о том, что если брешь не откроется, мы застрянем тут навсегда.

Но брешь открылась. Воздух привычно задрожал и заискрил, и все вздохнули с облегчением: мы выбрались, мы были спасены. Одно омрачало нашу радость: ощущение того, что все жертвы, в том числе гибель трёх светлейших, оказались напрасны. Ради чего всё? Те, за кем отправлялась экспедиция, так и остались во Сне. А люди, которых удалось спасти, вернулись в город, где бушует болезнь. Они обречены. Впрочем, умереть на родной земле лучше, чем во Сне — так скажет любой здесь.

Несколько дружинников Малютиных и Верхнепольских ещё дежурили по ту сторону. Они ждали нас, но, как признался один из десятников, уже не надеялись на наше возвращение.

Горели костры, мы уселись рядом с одним из них и стали греться. Два дружинника отправились в особняк за лошадьми, чтобы мы могли уехать. Новости были нерадостные: дружинники болели. Первые симптомы появились вчера, а сегодня несколько человек уже слегли. Остальные пока держались. Да ещё и конь мой сдох. Никто не знал, что с ним случилось. На следующий день после нашего ухода он начал метаться и дико ржать, словно его живьём резали, потом слёг, а вчера отбросил копыта. Но я, конечно же, понял, в чём причина такой внезапной кончины.

Я обрадовался, услышав топот копыт приближающихся лошадей, но когда разглядел широкополые шляпы на всадниках, испытал не столько разочарование, сколько злость. Я уже предвкушал отдых в поместье, а появление монахов ничего хорошего не предвещало.

Двое спешились, подошли к нам и поприветствовали.

— Приор Игнатий приглашает вас к себе, — проговорил здоровый монах.

— Мы бы хотели вначале отправиться домой и привести себя в порядок, — сказала я. — Кроме того, некоторые из нас плохо чувствуют себя из-за болезни и вряд ли в состоянии нанести официальный визит.

— Приор Игнатий настаивает на том, чтобы вы первым делом посетили его, — невозмутимо повторил бугай.

Гордей нахмурился и положил ладонь на рукоять пистолета, но я жестом остановил его. Что-что, а перестрелка сейчас ни к чему. К тому же у меня возникла одна весьма интересная идея...

— Что ж, если господин приор настаивает, мы поедем с вами, — сказал я.

Тут была небольшая полуподвальная комнатушка с узким окном под сводчатым потолком. Передо мной за столом сидел приор Игнатий — уродливый сгорбленный человек в коричневой сутане. Не первый раз я уже сталкивался с этим типом, но общаться с ним пришлось впервые. Я сидел на деревянном кресле с подлокотниками, на моём запястье красовался браслет с красным кристаллом — артефакт, который, по мнению монахов, должен подавить мою силу. Каждому из нас надели такой, прежде чем ввести в ворота монастыря, куда привезли для допроса. Оружия при мне не было. И саблю, и пистолеты пришлось отдать, как и моим спутникам. Даша возмутилась такому произволу, ведь никто не имеет права отнимать оружие у светлейшего, но я убедил её, чтобы не упрямилась.

Затем Дашу и Гордея повели в одну из подвальных комнат, а меня — прямиком к приору Игнатию. Допрашивать нас он намеревался поодиночке.

Я давно догадывался, что по выходу из Сна мы попадём в следственный отдел, а потому, сидя во Сне в подвале особняка, мы с Дашей и Гордеем договорились о том, что скажем, а что — нет. Гордей пока не разделял мои взгляды на учение церкви, но он был предан роду, и потому обещал говорить то, что я велю.

После ночного путешествия я был вымотан и голоден как собака. Веки висели свинцовыми гирями, хотелось поскорее добраться до кровати и как следует выспаться. Но вместо этого я торчал в подвале монастыря и отвечал на вопросы урода в коричневой рясе.

И ладно — я, Даша так и вообще еле на ногах держалась, ей требовались покой и отдых, а её тоже привели сюда и надели на руку браслет с красным кристаллом, который в лучшем случае причинял светлейшему дискомфорт, а в худшем — жуткие головные боли. Гордей — мужик крепкий, и я за него переживал меньше, но он тоже чувствовал себя плохо. Сегодня это было особенно заметно.