Вот только нужно ли мне оно? Всё эти события происходили в Великохолмске, где-то далеко отсюда (я даже не знал, где именно), а я сидел в захолустной деревушке, и цели и задачи передо мной были совсем другие.

Например, где раздобыть денег на первое время. Пока приходил только один вариант: загнать селянам колесцовый пистолет. Вдруг кому понадобится? Вырученных средств на неделю-другую должно хватить. А дальше посмотрим. Я плохо представлял, чем могу заниматься в этом мире. В прошлой жизни я ремонтировал компьютеры и прочую электронику, но тут электроники нет, а значит, и от моих умений проку — ноль.

— А ещё чего интересного происходит в стране? — спросил я.

— Да что может быть интересного? На юге война с королём Людовиком уже второй год. У нас тут — голод. Ничего не меняется. Пужают нас, что драконы близко к заставам подходят. Ну так и в прошлом году пужали. Вольные колобродят по округе, так они всегда колобродили. Что рассказать-то ещё? Сам бы чего рассказал, а то путники у нас — редкость… Ну ладно, ладно, не говори, коли не хочешь. Если тайна такая, я нос свой совать не буду, Бог с тобой.

Кровать моя оказалась не столь мягкой и широкой, как в квартире, где я жил последние три дня, но зато тут было теплее и гораздо уютнее, нежели в апартаментах мёртвого города. Сон казался мне сейчас лишь затянувшимся ночным кошмаром, от которого я, наконец, очнулся и который остался позади вместе со всеми своими отвратительным порождениями.

Утром меня разбудил стук в дверь. Я вскочил, машинально потянулся за пистолетом. Потом вспомнил, где я, и успокоился. В комнате было темно: на улице даже светать ещё не начало.

— Вставай, лежебока, — послышался задорный голос Ефросиньи, — тебе в путь пора.

Точно, совсем забыл. Я поднялся и стал одеваться. Так не хотелось вылезать из кровати, покидать этот гостеприимный дом и переться опять в неизвестность, но что поделать: были дела поважнее, чем торчать в этом захолустном селе.

Я собрался, вышел. В горнице меня ждал парень — низкорослый и мускулистый, с рыжей копной на голове. Мне сразу подумалось, что он — из кузницы. Так и оказалось: сын Трофима.

— Отец прислал, — сообщил он. — Говорит, ты хотел ехать в город.

— Верно, хотел, — подтвердил я. — Уже отправляетесь?

— Да скоро. Но у нас дело к тебе есть одно. Может, выслушаешь для начала?

Сложно было представить, что за дело могли иметь ко мне селяне, которые вчера видели меня первый раз в жизни.

— И в чём оно заключается? — поинтересовался я.

— Пошли к нам домой. Отец всё расскажет.

Мы вышли из дома. Снега было мало, но мороз, кажется, ударил крепкий. Парень поднял воротник своего тулупа, надел рукавички. Он бодро шагал впереди меня, и изо рта его валил пар. Из моего рта тоже шёл пар, но я совершенно не мёрз, хоть одежда моя явно не подходила для такой погоды: жюстокор на войлоке был скорее демисезонным, а треуголка даже уши не закрывает. Но благодаря моей странной особенности, я и голышом не замёрз бы.

Скоро я снова очутился в натопленной избе. Тут, и правда, оказалось много детворы, как и говорил кузнец: я восьмерых насчитал. Парень провёл меня в отдельную комнату. Тут за столом сидели трое: сам кузнец, мужик, с которым я вчера общался возле двухэтажной избы и ещё один — высокий, худой, с длинной острой бородой и суровым взглядом исподлобья. Все трое были одеты в рубахи с вышивкой и жилеты, и производили впечатление людей не самых бедных на селе.

— Ну парень, присаживайся, — сказал кузнец, — как величать-то тебя?

— Саша, — я уселся за стол. — Ну а вас как? И что за дело ко мне имеется?

Мужики представились. Кузнеца я уже знал, мужика, с которым вчера общался, звали Фрол, а длинного — Фёдор. Последний оказался сельским старостой. И я сразу подумал: случилось что-то серьёзное, раз сама местная власть ко мне обратилась.

— А дело у нас вот какое… — начал староста.

Фёдор в подробностях обрисовал мне ситуацию.

К востоку отсюда находились поселения так называемых вольных — людей, которое несли службу на пограничных степных заставах и которые не были прикреплены к помещичьей земле. И всё бы ничего, но среди этих вольных попадались такие, кто не прочь поразбойничать. Сильно они, конечно, не наглели, чтобы не сталкиваться лбом с помещиками, но иногда неприятные инциденты всё же случались. Вот и на прошлой неделе произошло одно крайне возмутительное событие.

Группу вольных во главе с Селиваном Желтомордым — одним ушлым парнем из села Ветряки, что находилось в десяти вёрстах отсюда, видели в окрестностях Высокого. И так совпало, что в тот же день пропали две местные девки, одна из которых являлась дочерью Фрола. Точно никто не знал, что с ними случилось, но селяне были уверены: руку к этому приложил Желтомордый.

Разумеется, крестьяне обратились к помещику, но прошло пять дней, а тот даже не почесался. Тогда они и решили взять дело в свои руки, а именно поехать в Ветряки, что находились в десяти вёрстах к востоку отсюда, и спросить за пропажу непосредственно с Селивана.

Вот только оружия было мало: и помещик запрещал, да и не по карману оно простому крестьянину. У кузнеца имелись два пистоля, и Фрол держал фитильную пищаль, да ещё в паре дворов хранились старые ручницы. А потому, чтобы надавить на ветряковцев, Фрол ездил в город и нанял там пятерых вооружённых парней. Ну и мне тоже предлагали присоединиться к мероприятию. Обещали заплатить два рубля.

— Я как увидел тебя вчера, — сказал Фрол, — так мне сразу мысля и пришла. Лишних людей в таком деле не бывает, а у тебя вон оружия — на целое войско хватит. Пользоваться, надеюсь, умеешь? Не просто так нацепил на себя?

— А что, есть сомнения? — поинтересовался я.

— Всякое бывает, — проговорил кузнец. — Ты, если что, без обид… Нам же надо уверенными быть. А коли стрелять умеешь и не торопишься шибко, задержись на пару дней, помоги, а? Деньги для тебя, может, и небольшие, но и риски невелики. Попужаем их маленько — глядишь, и вернут девок наших. А то ведь мочи нет терпеть их выходки. То приедут, овцу уведут, то поле потопчут, а в позапрошлом году в Грязево даже мужика одного убили. Надо же Селивана приструнить-то, а?

— А помещик что ваш? — спросил я.

— А что помещик? Ему и самому не резон с вольными бодаться. Ещё попробуй ведь докажи, что это ветряковцы, а не кочевники какие. Хотя, помнится, за убитого тогда судились. Но только что проку, если Селиван не угомонится никак?

Я задумался. Я плохо представлял, сколь велика по местным меркам предлагаемая сумма, но если за комнату Ефросинья просила копейку в сутки, то на два рубля можно долго жить. По заверениям мужиков, времени много не займёт: всего-то съездить туда и обратно — итого день. Да и чем я рисковал? Со своими способностями — ничем. Так что, можно сказать, деньги на халяву почти.

— По рукам, — сказал я. — Вы мне — два рубля, а я еду с вами.

На том и порешили. Ехать собирались послезавтра рано утром.

Вернувшись домой, я обрадовал Ефросинью, что деньги скоро будут.

— Работку кое-какую предложили мужики, — я прошёл в комнату и снял перевязь с саблей. — Так что, сегодня-завтра я у тебя тут поживу, ну и заплачу, разумеется, сколько скажешь.

— А, так тебя, небось, запрягли в Ветряки ехать? — догадалась она. — Ох, чует моё сердце, ничем хорошим эта затея не закончится. И зачем с вольными бодаться?

Ефросинья сидела за прялкой и рукодельничала. Дети, как обычно, возились на полу.

— Староста говорит, что вряд ли до драки дойдёт, — передал я, что слышал, хотя и сам не был уверен в этом.

— Да брешет он! Вольные так просто смотреть на вас не будут. У них тоже самопалы имеются. А девок наших, может, и убили уже давно.

— За что? — я стянул с себя кафтан, оставшись в камзоле и рубахе, треуголку повесил на крючок над кроватью.