Андрей говорил горячо и искренне. Гневный упрёк сквозил в его словах. Вряд ли такую речь мог произнести человек, желавший моей смерти. Кажется, он действительно не знал о причине моего исчезновения. К тому же Святополк подозревал, что Даниила убил Гостомысл. Значит, убить меня хотел старший брат? Или тут какая-то ошибка?

— Как бы я ни любил своего отца, — ответил я спокойно, — я не могу знать, что произошло во дворце, когда меня там не было.

— А голова у тебя есть на плечах, чтобы сообразить? — уже спокойнее, но всё так же сердито, проговорил Андрей.

— Господа, — прервал спор Игорь Изяславич. — Возможно, вам стоит наедине решить ваши разногласия, а потом вернуться к обсуждению общей проблемы?

— Потом с тобой поговорим, Даниил, — сказал мне Андрей.

Собрание продолжилось. Закончилось оно, когда стрелки показывали четвёртый час. Игорь Изяславич ещё долго ругался с Андреем, который настаивал на том, чтобы Малютины приняли сторону Вячеслава — среднего брата. Тот засел в своих владениях в городе Острино и собирал бояр и дружину, готовых поддержать его и свергнуть старшего брата. Дошло до того, что некоторые боярские семьи разделились. Впрочем, спор закончился ничем: Игорь Изяславич был непреклонен.

Наконец во втором часу ночи бояре всё же вернулись к ситуации в Ярске. Игорь Изяславич рассказал о спасательной операции, которая должна состояться сегодня утром. Андрей считал риск не оправданным, говорил, что не стоит соваться в Сон в ближайшие дни, но в конце концов заявил, что он и сотник Гордей — здоровый лысый дружинник, который всё это время молча сидел на диване — тоже присоединятся к вылазке.

Когда я вернулся в спальню, голову переполняли мысли и догадки. Появление Верхнепольского вывело меня из равновесия. Слишком внезапно меня настигли семейные дела, я был к такому не готов. В душе царило смятение. Непонятно, кому можно доверять, кому нет. Не похоже, что Андрей причастен к покушению на меня, но с ним всё равно следовало держать ухо в остро и не поворачиваться спиной, особенно завтра, когда мы отправимся в Сон.

Я долго расхаживал возле закрытого драпом зеркала, а потом сдёрнул его. На меня смотрел всё тот же светловолосый юноша. Теперь, правда, лицо его слегка попортили ожоги на левой скуле и брови — последствия встречи со Жнецом.

— Ну и где ты? — спросил я у отражения. — Выходи и рассказывай, что произошло. Я должен всё знать. Хватит ерундой маяться.

Но отражение оставалось отражением, сколько бы я ни распинался перед ним. Наверное, в Яви этот фокус не работал. Лишь во Сне можно было увидеть в зеркалах души умерших.

Разочарованный неудачной попыткой призвать прежнего владельца своего тела, я снова набросил на зеркало драп (мне всё равно было не по себе рядом с зеркалом) и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать. До вылазки в Сон оставалось менее четырёх часов. Я вспомнил десять дней, проведённых во Сне, вспомнил погибших там сноходцев. Страх и тревога овладели мной. «Но ведь теперь всё будет иначе, — успокаивал я себя. — Я иду в Сон в компании светлейших — людей опытных, владеющих магией. Это совсем другое».

Небо на востоке едва начало светлеть, когда наш отряд выехал из высоких кованых ворот на заметённую снегом улицу.

К утру ветер стих. Тучи уползали на север, предвещая ясную погоду, но мороз крепчал. Сегодня было особенно холодно, даже я это чувствовал, не говоря о моих спутниках, закутанных в плащи по самые глаза. Зима сковала мир морозными цепями, город застыл в суровом снежном плену, и только пар изо ртов людей и лошадей, да дым из труб напоминали о том, что в этом белом царстве ещё теплится жизнь.

Мы ехали за город — туда, где нанятые Петром сноходцы откроют для нас брешь. Они и сам Пётр ждали нас на склоне холма к востоку от Ярска, в месте, скрытом от посторонних глаз.

Состав наш был почти тот же, что и вчера во время разведки: я, Дарья, Иван, Игорь Изяславич и оба Черемских. Но теперь к нам присоединились мой дядя Андрей Святославич и здоровый лысый сотник Гордей. Дружины у нас тоже стало побольше: десять бойцов из клана Малютиных и пятнадцать людей Верхнепольских. Но, как и вчера, простые дружинники должны были остаться в Яви.

Вооружились мы, как обычно: светлейшие — пистолетами и палашами, остальных при себе имели ещё и ружья. У каждого, кто намеревался идти в Сон, с собой через плечо висела кожаная сумка, где лежали не только бумажные патроны, но и продовольствие на два дня — это максимальный срок, который мы планировали находиться во Сне. От нас всего лишь требовалось добраться до северной части города, найти уцелевших людей и отвести их обратно к бреши — дело плёвое, если бы не одного «но»: мы не знали, что нас ожидает на улицах и хватит ли у нас сил пробиться сквозь существ, заполнивших Сон.

Ехали молча, только Игорь Изяславич и Андрей, которые возглавляли колонну, порой о чём-то переговаривались. Остальным было не до болтовни. Дарья на этот раз скакала рядом со мной, но пока не добрались до городской окраины, мы даже словом не обмолвились.

Но вот мы проехали под аркой над главной улицей, оставили позади ещё несколько каменных домиков и оказались за пределами города. Теперь вдоль дороги толпились избы, а за высокими деревянными воротами надрывались собаки, почуяв посторонних. А я смотрел на дома, на людей, которые жались к обочине, пропуская знатных господ, и кланялись нам, и меня одолевала тревога. Я словно прощаюсь с этим местом. Больше всего сейчас хотелось одного: чтобы наш поход поскорее закончился, и мы вернулись в тёплый уютный особняк.

— Как спалось? — спросил я у Дарьи, чтобы хоть немного отвлечься от тревожных мыслей.

— Хорошо. Только голова болит после вчерашнего, — ответила девушка.

— Говорил тебе, пить надо меньше. Полагаю, Иван Игоревич показал тебе дорогу до комнаты?

Дарья хмыкнула:

— Сама нашла. Дело оказалось нехитрым.

После этих слов у меня камень с души упал. Если б не гнетущая тревога из-за грядущего похода в Сон, я бы даже обрадовался.

— А ты куда опять пропал вчера? — спросила Дарья. — С родственниками общался?

— Ага, дядя приехал. Свалился как снег на голову. Мы вчера часов до трёх сидели, обсуждали разные вопросы.

— Что за вопросы?

— Да так... Дядя хочет, чтобы Малютины поддержали моего среднего брата. Часа два об этом спорили, а я сидел и слушал.

Миновав избы, мы выехали на небольшую площадь, на которой стояли каменный дом с колоннами и часовня. Свернули налево, дорога пошла в гору.

— Кажется, вечером я наговорила много лишнего, — сказала Дарья. — Обычно стараюсь держать язык за зубами, даже когда выпью. Не знаю, что на меня вчера нашло...

— Не вижу ничего зазорного в том, чтобы иногда высказаться и поделиться своими переживаниями, — ответил я.

— Просто я ерунду наговорила. На самом деле я не хочу возвращаться в семью. Даже не собираюсь. Они мне никто. Как можно вообще называть семьёй людей, которые плюнули в тебя только за то, что ты выбрала свой путь?

— И всё же тебе чего-то не хватает в жизни.

Дарья помолчала немного.

— Не думаю, — мотнула она головой.

Крестьянин в тулупе, попавшийся на дороге, спешно отошёл в сторону, едва завидев наш отряд. Мой взгляд случайно упал на лицо этого человека, и я вздрогнул: на обочине стоял Томаш и глядел на меня тьмой единственного глаза. Томаш ухмылялся.

— Ты чего там увидел? — спросила Дарья.

Я опомнился и оторвался, наконец, от созерцания крестьянина.

— Мерещится всякое, — ответил я.

Стало ещё тревожнее. Подумалось, что видение это предвещает беду.

В лагере беженцев, что находился на опушке ближайшего леса на склоне холма, горели костры. Крестьяне соорудили из веток шалаши, кто-то сделал палатку. Грелись, как могли. От лагеря наперерез нам двигалась делегация: группа мужиков и баб, закутанные по самые глаза в тулупы и платки. Люди подошли к дороге и поклонились боярам в пояс.