Якова и Кондрата я тоже хотел в будущем устроить к себе на работу. Не сказать, что они были очень сильны, но даже таких одарённых заполучить в свою стражу — большая удача.

— Неплохо, — оценил я заклинания Тамары. — Броски мощные, точные. Эфира у тебя тоже достаточно для своего уровня. Я бы сказал, пока ты идёшь в авангарде.

Тамара улыбнулась:

— Спасибо. Тренерша меня тоже хвалит.

— И есть за что.

— И всё равно, что-то я трухую. Экзамен уже завтра.

— Ты-то? — я рассмеялся. — Справишься, даже не сомневайся. Главное, не ленись, и тогда программу усвоишь на отлично. Можешь мне поверить. Ладно, пошли домой, хватит мёрзнуть.

Мы вышли с площадки и оказались за пределами полигона. По тёмной дорожке медленным шагом направились к общежитиям, окна которых желтели за деревьями.

— Знаешь, я готов предложить тебе подработку на лето, — сказал я. — Мне нужны люди в страже. Но остаётся два момента: отпустят ли тебя и хочешь ли ты этого сама.

— Я никогда об этом не думала, — призналась Тамара. — Прости, даже не знаю, что сказать.

— А ты вообще думала, кем станешь в жизни? Что будешь делать после академии?

— Если честно, нет. Я даже сюда не собиралась поступать. Мне велели сдавать экзамены, и я сдала. Говорят, что после четвёртого курса нас пошлют на государственную службу и через несколько лет кто-то даже получит дворянство. Многие ребята хотят получить дворянство, но я не думала об этом. Конечно, это большая честь, я тоже должна стремиться… Мало кому выпадает такой шанс.

— Ты ведь знаешь, что служба другому дворянскому роду тоже засчитывается? По новым законам не обязательно служить государю, чтобы иметь право на дворянский титул. Так же отработаешь пятнадцать лет, потом род за тебя сможет ходатайствовать.

— Правда? Э… Да-да, я, кажется, слышала об этом.

— Ну вот. Поэтому после академии тебе не обязательно идти на государственную службу.

— Кажись, мне много о чём придётся покумекать, — усмехнулась Тамара. — Ты, наверное, не знаешь, как мы жили. За нас всегда всё решали воспитатели и директор. И розгами постоянно лупили, если кто-то своевольничал. Я даже не представляла, что может быть столько свободы, как здесь.

— Понимаю. Свобода — это хорошо, но главное — правильно ей распорядиться. Это тоже надо уметь делать. Кстати, а это правда… ну то, что говорил Юсупов про приюты? Точнее, про девушек из приютов? Обещаю, это останется между нами.

Тамара грустно кивнула:

— Я тоже такое слышала. Но не у нас. Наш приют находился при монастыре, порядки там были очень строгие. Только от этого не легче. Мне кажется, такие… как ты, никогда не поймут по-настоящему, каково там жить. Вам повезло, что вы родились в благородных семьях, что у вас есть родители и много чего ещё.

Слова Тамары не стали для меня откровением. Я читал о приютах для одарённых и имел некоторое представление о том, что там происходило. Считалось, что одарённые дети-простолюдины целиком и полностью принадлежат государству и должны воспитываться, как новые люди, не связанные со своим прежним сословием. А потому в раннем детстве их отрывали от родителей, давали новые фамилии и растили в особых заведениях с жесточайшими порядками. Такая доктрина ещё долго будет определять жизнь одарённых простолюдинов. Лишь в семидесятых годах их перестанут изымать из семей.

— Да, свободы у меня было побольше. Но я тоже плохо знал своих родителей. А недавно они погибли.

— Ой, правда? Я не знала. Мне так жаль.

— Не стоит. Теперь я остался единственным наследником и единственным представителем рода в стране. Вот так вот. У меня есть стражники, но их мало. Хотелось бы собрать больше. Жалование, само собой, достойное. Думай.

— Я обязательно подумаю над этим.

Я попросил Тамару рассказать про жизнь в приюте, но едва она начала, как меня окликнули. Я обернулся. За нами бежал один из парней, что тренировались на площадке.

— Что случилось?

— Ваше благородие, Яшку отмутузили. Ему совсем плохо. Помирает, поди. Пойдёмте скорее, надо бы в лечебницу его.

Яков лежал на расчищенной земле и стонал от боли. Второй парень с растерянным видом сидел рядом на корточках.

— Кто это сделал? — я подбежал к пострадавшему и стал его осматривать.

Рот Якова заполняла кровь, лицо покрывали свежие ссадины, парень держался за рёбра и не мог ничего сказать. Скорее всего, множественные переломы и внутреннее кровотечение. Надо бы в больницу, да только как его нести? Хоть академическая клиника совсем рядом, но по пути он может склеить ласты.

— Всё будет хорошо, лежи спокойно, — велел я Яшке и посмотрел на парня, что сидел на корточках, потом на того, который позвал меня. Он и Тамара прибежали следом. — Кто это сделал?

— Мы не знаем, ваше благородие, — проговорил сидевший на корточках студент. — Их было пятеро, все — в трениках, а лица платками закрыты. Как вы ушли, они тут же причапали, схватили Яшку и стали дубасить. Он даже сделать ничего не смог.

— А вы? Просто наблюдали?

Парень потупился:

— Их было пятеро, сильные очень.

— Один сказал… — неуверенно проговорил студент, стоящий рядом.

— Что сказал? — поторопил я его. — Чего мямлишь? Говори давай.

— Один сказал… что побьёт каждого, кто будет с вами водиться.

— Именно со мной?

— С вами, ваше благородие. Он вашу фамилию назвал.

Я посмотрел туда, где заканчивалась площадка. Догнать бы выродков и самих на больничную койку отправить, вот только где их теперь найдёшь? Первым делом следовало транспортировать пострадавшего, пока не стало слишком поздно.

— Суки… — процедил я. — Ладно, с ними потом разберёмся. Держись, Яков, мы тебя сейчас в лечебницу отнесём. Так, ребят, давайте, взяли за ноги, под мышки и потащили. Торопиться надо.

— Позволь, я помогу, — вызвалась Тамара. — Его надо положить на что-то твёрдое. Я создам воздушную опору.

— Отлично. Делай, а мы придержим.

Яков застонал, когда мы приподняли его над землёй, но тут же повис в воздухе. Тамара удерживала заклинание, а мы стали перемещать пострадавшего по направлению к выходу с полигона.

Клиника находилась рядом со спортивным комплексом, добрались туда быстро. Якова принял медперсонал, и какой-то молодой врач или фельдшер создал вокруг парня целебную сферу, или точнее, обезболивающую, ведь чтобы срастить переломы и мышечную ткань, требовалось немало усилий и времени. Одной сферой тут не обойтись.

— Будь спокоен, — сказал я напоследок Якову. — Я найду их, они сами у меня будут харкать кровью, сволочи. Понял? Не отвертятся.

Яков кивнул и попытался выдавить что-то через боль, но я велел ему молчать.

У меня даже сомнений не возникло по поводу того, кто это сделал. Юсупов, сволочь такая, ударил с неожиданной стороны. Его подпевалы не рискнули связываться со мной лично, поскольку могли сами оказаться на больничной койке, а мои друзья были беззащитны против толпы одарённых. Возможно, даже какой-то аристократ участвовал в избиении, хотя обычно они таким руки не марают, насколько я знал. Но травмы оказались слишком тяжёлыми, значит, действовал кто-то сильный.

Эта акция должна была напугать всех, кто находился со мной в приятельских отношениях. Если такое продолжится, студенты начнут сторониться меня как огня. Юсупов оказался ещё более хитрожопым, чем я предполагал.

Впрочем, он ошибался, если считал, что не понесёт наказание за содеянное. Вот только сейчас было не до этого: до конца семестра оставалось три дня, двадцать пятого числа начинались каникулы, а двадцать шестого я уже планировал отправиться в Ярославль. Месть придётся отложить.

Выйдя из больницы, мы с Тамарой отправились к женскому общежитию. Я решил на всякий случай проводить её.

Шли молча по освещённой дорожке, вдоль которой тянулись снежные отвалы. Мороз щипал за щёки. Когда миновали сквер и оказались возле домов, Тамара, наконец, заговорила: