Не знаю, как долго я приходил к такой мысли. Всё это время бояре стояли и смотрели на меня, а где-то совсем рядом до сих пор шёл бой, грохотали выстрелы.

— Хорошо, — произнёс я, наконец. — Тогда скажите им, чтобы прекратили сражение и отозвали свои дружины. Хватит этой бессмысленной бойни.

Лошадь медленно шагала по мёрзлой грязи, что начала размягчаться под лучами солнца, которое наконец-то соизволило выбраться из-за туч, возвращая в этот мир ушедшее тепло. Морозы закончились, в эти края окончательно и бесповоротно пришла весна.

На мне был новый кафтан, ибо старый превратился в лохмотья, и плащ. Мои руки, облачённые в перчатки с широкими крагами, держали поводья, а на поясе висел трофейный палаш. Рядом ехал воевода, за нами — родственники, следом — представители других кланов, остатки дружины и обозы. Вся эта процессия растянулась на две или три версты, а то и больше.

Мы ехали в Великохолмск. Я так решил, посоветовавшись с воеводой. Нельзя дать противнику оклематься. Их осталось мало: княгиня Ирина, её родственники и около десятка бояр, которые бежали с поля боя. Они не окажут серьёзного сопротивления, а скорее всего, просто свалят куда подальше. Моя дружина хоть и поредела, но зато к нам примкнули бояре, которые прежде воевали за Гостомысла. Они покаялись и присягнули мне. Не все, но большинство. Были несколько человек, которые отказался это сделать, и по приезде в столицу, их следовало казнить, как предателей.

И всё же война закончилась. По крайней мере, я на это надеялся. Все на это надеялись. Бессмысленная бойня, разразившаяся из-за вражды братьев, унесла жизни сотен дружинников и десятков светлейших, нанеся тем самым огромны ущерб каждому роду, принявшему участие в войне, и в первую очередь нам — клану князей Верхнепольских. Много вдов осталось, много будет слёз по погибшим, и много времени понадобится, чтобы собрать дружину заново.

Но всё это потом, а пока мы ехали в столицу, чтобы отпраздновать возведение на престол нового князя.

— Даниил Святополкович, — проговорил воевода, оторвав меня от мыслей, — меня не тревожит вопрос вашего происхождения. В конец концов, формально вы законный наследник, и никто не сможет это опровергнуть. Так что и вы не волнуйтесь на этот счёт.

Я кивнул. Мы с Ростиславом Даниловичем уже обсуждали этот вопрос. Воевода тоже был в курсе моего сомнительного происхождения, но заверил, что это погоды не сделает.

— Больше всего меня тревожит ваше пагубное пристрастие, — продолжал Ростислав Данилович. — Церковь против употребления сыворотки. Могут возникнуть проблемы.

— Попробую решить этот вопрос, — ответил я. — Мне кажется, церковь в последнее время слишком глубоко начинает совать свой нос в наши дела. Надо прекратить это.

— Ох, недоброе это дело, — покачал головой воевода, — опасное. С церковью ссориться — себе дороже.

— Но ещё больше меня беспокоит судьба княжества, — продолжал я. — На юге разорены многие деревни, земли пустуют, хворь уносит жизни тысяч людей и неизвестно, когда она доберётся до столицы, а она доберётся, я уверен. Повсюду открываются бреши, моры бродят по княжеству. Грядёт голод, болезни, смерть. Вот что меня по-настоящему беспокоит.

— Думаете, угроза столь сильна?

— Поговаривают о возвращении Тёмных веков. Пробуждения в этом году не было — это недобрый знак.

Ростислав Данилович нахмурился и закивал:

— Недобрый знак, это верно, Даниил Святополкович. И что предлагаете?

— Собрать глав родов и рассказать всё, как есть. Чем раньше все поймут масштаб грядущей катастрофы, тем лучше мы подготовимся. И обязательно следует послать весть царю. Возможно, сам же я и отправлюсь. Кто лучше очевидца расскажет о тех ужасах, которые тут происходят? А я повидал сполна.

— Разумно, — кивнул воевода. — После присяги соберём совет.

Я снова погрузился в мысли. А были они невесёлыми. Я оказался правителем княжества, которому грозят бесчисленные беды, стал капитаном тонущего судна, и в этом не было ничего хорошего. Присягнувшие мне бояре возлагали на меня надежды, и кто знает, что они сделают, когда решат, что я этих надежд не оправдываю? Мой род ослаб, три наследника погибли, дружина понесла чудовищные потери, а во главе оказался семнадцатилетний паренёк с сознанием человека из совершенно другого мира — человека, который ни черта не смыслит в здешней политике. Ещё и с церковью будут проблемы. Нашествия существ из потустороннего мира и страшная болезнь, уносящая жизни тысяч людей — тоже не добавляли оптимизма. Ноша, что легла на мои плечи, казалась неподъёмной. Этот мир погружался во тьму, я и сам погружался во тьму, и надо было что-то со всем этим делать. Но что?

Я посмотрел на солнце, которое дружелюбно светило на нас. Весна — время новой жизни, но я-то знал, что эта весна принесёт нечто другое. Я постарался отогнать тяжёлые мысли и погрузился в ностальгические воспоминания о своём старом мире. А лошадь мерно шагала по дороге, в седле предстояло трястись ещё целых два дня.

Выстрел. Боль в голове на миг ошеломила. Передо мной стоял человек и целился в меня из большого блестящего пистолета. Он растворялся во мраке. Я проваливался в бездну. Тьма сгущалась и крепла, а я падал и падал в беспечную и бессмысленную пустоту.

Но вот тьму разогнали языки огня. Пламя заплясало вокруг рыжим бесом, и из него выросли огромные огненные фигуры, похожие на человеческие. Они уставились на меня десятками глаз, а в моей голове звучали голоса, которые я никак не мог разобрать. И вдруг среди этой безумной какофонии раздался чёткий знакомый голос: «Не подведи. Я надеюсь на тебя».

Перед взором моим заплясали картинки из прошлого, из прежней давно забытой жизни. Они мелькали хаотичной чередой, пока не слились в одно яркое белое пятно, которое всё росло и росло…

В нос ударил знакомый лекарственный запах. Едва я разлепил веки, глаза резанул пронзительный электрический свет, заставив снова зажмуриться.

«Что за больница? — первая мысль. — Семидесятая, наверное. Она ближе всех к дому». И как я мог не заметить проклятый автобус? Смотрел же по сторонам: никого не было. Откуда он взялся? Словно из воздуха. Громогласный гудок над самым ухом, удар — и темнота. Сходил, называется, в магазин.

Впрочем, никаких последствий столкновения с многотонной машиной не ощущалось. По идее, все кости должны быть переломаны, но боли я не чувствовал. Только лёгкая слабость разливалась по телу, да голова какая-то чугунная. А в мозгу — сплошная мешанина, жуткое переплетение образов и мыслей, от которых распирало черепную коробку.

Ярче всего вспоминался странный сон, что снился мне, пока я валялся в отключке. Ко мне домой явились двое: молодой пацан и какая-то непонятная баба вся в огне. И что-то они втирали мутное… Даже не помню толком. Говорили, надо кому-то отомстить и начать жизнь заново — в общем, что-то в этом духе. Потом я какую-то бумагу подписал. Что за бред…

Сквозь эти образы вторгались другие. Я словно стоял на песчаном ринге, вокруг — клетка, за клеткой ревущая толпа. А передо мной — двое. И кажется, я с ними должен драться. А потом — всё как в тумане. Что-то произошло, а я никак не мог понять, что именно. А ещё вспышка выстрела, а кто стрелял — неясно. «Ранение головы», — возникла мысль. Хотя какое может быть ранение? Я же под машину попал.

Я опять разомкнул глаза. Щурился поначалу, но быстро привык к резкому свету. Пошевелился. Руки-ноги целы… Так, стоп. Как руки-ноги целы? У меня же левой ноги нет, а я её явственно ощущаю. И пальцы на левой руке все на месте. Вместо трёхпалой грабли — совершенно здоровая кисть. Я готов был поклясться, что рука не моя. Это рука очень молодого человека, а не волосатая лапа тридцати пятилетнего мужика.

Минуты две я таращился на свою кисть, которая была не моей. Наверное, странно смотрелось со стороны. Увидь меня сейчас кто-нибудь, точно подумал бы, что парень свихнулся. Да мне и самому казалось, что с головой моей не всё в порядке, и я вижу то, чего нет на самом деле. Но ведь ощущения не могли обманывать.