Танки быстро решили данную проблему. У нашего батальона их по-прежнему было два. Обе машины выехали из крепости и на дальней дистанции отработали и по сооружениям, и по двум поднявшимся с земли стражам. Рубрумитовые снаряды положили всех. Я находился рядом и видел, как это происходило. Это был один из тех случаев, когда техника оказалась полезнее магии, ведь даже великие мастера не могли поразить цель за версту от себя, а танковое орудие делало это без особого труда.

Но хоть я и занимался делом, мне по-прежнему не давали покоя отношения Тюменцева и Вероники. Казалось, что полковник, если захочет, найдёт способ отомстить ей за отказ, и надо было ему помешать, пока не стало слишком поздно. У меня была идея, как припугнуть его, но я не знал, сработает ли мой план. Приходилось рисковать.

В субботу вечером я решил проведать полковника и поговорить с ним по душам. Надеялся, договоримся, ведь в противном случае придётся перейти к плану «Б», подразумевающему ликвидацию данного господина.

Обратившись в дымку, мне удалось покинуть крепость. Было темно, и меня никто не заметил. Я не хотел, чтобы Вероника узнала об нашем с Тюменцевым разговоре, поэтому отправился на встречу тайно. Полковой лагерь находился там же, где и раньше, а командование сидело в своих палатках и не спешило лично вступать в бой с тёмными. Я добрался до земляного вала, так же в виде дымки проскользнул мимо прожекторов и часовых и оказался в лагере.

Здесь царило оживление, солдаты занимались обычной рутинной работой. Никто не обратил на меня внимания, и я беспрепятственно добрался до одной из двух длинных штабных палаток, в которой заседал полковник.

Тюменцев был на месте. Готовился ко сну.

— Сержант… Озёров? — удивился он, когда я зашёл к нему. В палатке было почти пусто, и только два денщика суетились по хозяйству.

— Господин полковник, здравия желаю. У меня к вам важный разговор, дело жизни и смерти, — заявил я, небрежно козырнув. — Только давайте наедине, без посторонних ушей. Вопрос конфиденциальный.

Полковник, не ожидавший такого напора, вначале нахмурился, а потом крикнул денщикам, чтобы они покинули палатку и предложил мне присаживаться.

Полковник Тюменцев сидел за столом и, хмуря брови, смотрел на дерзкого юнца, расположившегося на складном стуле напротив. Озёров явился ни с того, ни с сего под самый вечер, ворвался в палатку, словно к себе домой, и заявил, что желает говорить наедине. Тюменцев опешил от столь бесцеремонного вторжения, однако прогонять сержанта не стал. Любопытство пересилило.

— Так что вам угодно, сержант Озёров? — поинтересовался Тюменцев.

— Это касается вас и одной особы, которая служит под вашим началом. Княгиня Жуковская, как вы, надеюсь, догадались. На кону честь дамы и судьба всего первого батальона. Поэтому я к вам пришёл. Мы должны уладить это дело здесь и сейчас.

Тюменцев от возмущения даже не знал, что ответить. Какое право имеет этот сопляк лезть в личные дела старших по званию? Кто он вообще такой, чтоб с ним о чём-то разговаривать? Просто верх наглости! Да за подобные выходки на дуэль вызывают.

— Сержант Озёров! А ну встать. Смирно! Какое право вы имеете… — начал Тюменцев, но был совершенно бестактно перебит.

— Какое право я имею? — сержант даже не думал подчиняться приказу. — А вы какое право имеете преследовать женщину из-за отказа с её стороны? Княгиня Жуковская — моя давняя знакомая, и я знаю всё, что происходит. Поэтому я здесь.

— Я бы посоветовал вам сейчас просто встать и уйти, — Тюменцев закипал от злости. — И я забуду эту вашу нелепую выходку. Но если продолжите…

— Я продолжу. И не перебивайте, когда я говорю, хорошо? Думаете, что перед вам — обычный сержант, который посмел дерзить старшему по званию? Это не совсем так. Вы не знаете, кто я. Приезжайте в Первосибирск и спросите любого аристократа, кто такой Алексей Озёров. И вам скажут, что это уважаемый человек, крупный землевладелец и лидер аристократического клана, и с ним лучше не связываться, поскольку все, кто перешёл ему дорогу, уже лежат в земле.

— Вы мне ещё угрожаете? Мне всё равно, кто вы там. Здесь есть субординация…

— Это не значит ничего. И вам я не угрожаю, поскольку пока не считаю вас своим врагом. Но когда генерал Юрьевский, который, между прочим, мой земляк, узнает о том, что один из его офицеров строит козни против другого офицера, тоже нашей землячки, ему это не понравится. Вы, полковник, не в свою вотчину влезли. Всему есть предел. Здесь никто подобные выходки терпеть не станет тем более от чужака.

Говорил Озёров так, словно это он здесь был старшим по званию, и Тюменцев даже немного растерялся: ну не может же простой сержант, у которого за спиной никого нет, так себя вести? Понятно, что Озёров — почти великий мастер, а может быть — уже, и, вроде как, он действительно крупный землевладелец, но неужели, он, и правда, там у себя такая важная шишка? В восемнадцать-то лет?

Озёров явно был непрост. В личном деле говорилось, что обучение он закончил экстерном. До этого, правда, в штрафной роте оказался, но и оттуда вернулся с медалью. Без знакомств тут точно не обошлось.

Тюменцев уже не первый год служил на сибирском рубеже и был наслышан о местных аристократических кланах, коим принадлежало тут почти всё, и о постоянных стычках между ними. Особенно это касалось крупных городов, в частности Первосибирска.

Полковник к этому не имел никакого отношения, и меньше всего ему хотелось вмешиваться в дела местной аристократии, особенно, если там замешано высшее армейское руководство. Но было похоже, он, сам того не желая, влез куда-то не туда. Алексей Озёров, генерал Юрьевский, Вероника Жуковская — все они относились к первосибирской знати и не исключено, что были знакомы друг с другом, или вовсе принадлежали к одному клану, что совсем паршиво.

На вдову Жуковскую Тюменцев положил глаз ещё в первые дни, когда она только приехала служить на границу, предложил ей место в штабе и даже подумывал о женитьбе. Но княгиня отказала. Поначалу он думал, эта женщина просто играет с ним, попытался быть настойчивее, но постепенно до него дошло, что она действительно отвергла его внимание, и это задело Тюменцева за живое. Да и сдаваться без боя он не любил.

Но сейчас, когда этот странный тип заявился в палатку, начал дерзить и угрожать довести информацию до самого генерал-лейтенанта Юрьевского, Тюменцева посетили сомнения. Если все они тут с такими связями, возможно, стоит действительно отойти в сторону. Командованию дивизии уж точно дорогу лучше не переходить, тем более ради какой-то бабы, коих полно. И пусть гордость требовала выгнать взашей наглого юнца, но на другой чаше весов лежал здравый смысл, который начинал перевешивать.

— О каких кознях идёт речь, сержант? — проговорил Тюменцев более спокойным тоном.

— Мне известно, что у вас к княгине Жуковское имеется личная неприязнь, и из-за этого вы её преследуете, как будто мстите за некую обиду. Я не буду вдаваться в подробности, мы оба понимаем, о каких действиях с вашей стороны идёт речь. Я пришёл требовать, чтобы вы прекратили это, иначе дело пойдёт выше.

— Сержант Озёров, вы ошибаетесь. Ни о какой мести, ни о каких кознях или обидах речи не идёт. У нас с майором Жуковской действительно имелись разногласия, мы однажды… не поняли друг друга. Такое случается. Никаких претензий я к ней не имею.

— Вы можете дать слово офицера, что это так?

— Без сомнения. Даю слово офицера. Никакой вражды, никакой мести.

Тюменцев внимательно наблюдал за реакцией Озёрова. Непонятно было, что ожидать от этого юнца. Удовлетворится ли он таким ответом или потребует что-то ещё? Всему ведь есть предел.

— Хорошо. Вы дали слово офицера, — произнёс Озёров. — Рад, что мы поняли друг друга.

— Ещё вопросы есть?

— Да, есть один. Первый батальон уже месяц находится на передовых позициях. Потери огромны, наши силы на исходе, но ротация почему-то не проводится. Мне подумалось, что причина также кроется в ваших разногласиях с майором Жуковской. Если это действительно так, последствия могут быть очень плохими. Для вас.