Боевая группа строились на небольшом плацу перед крыльцом штаба, и я тоже встал в шеренгу между ребятами из своего взвода. Сирена выть не прекращала.

Вскоре выбежали Болховская, тоже одетая в доспехи, и её заместитель — капитан Наумов. Майор скомандовал: «Смирно!». Курсанты вытянулись по струнке, все разговоры смолкли.

— Господа курсанты и офицеры! — крикнула Болховская своим звонким командным голосом. — Это не учебная тревога. Спецшкола в опасности. Злоумышленники с минуты на минуту начнут ломать ворота. Наша задача — не позволить противнику зайти на территорию спецшколы. Сейчас все выдвигаемся к КПП и ждём дальнейших указаний. Группа, нале-во! Бегом марш!

Стройные ряды по команде повернулись налево и в сопровождении капитана Наумова трусцой побежали к воротам, в которые, якобы ломился противник.

Что за хрень тут происходит — думал я. Какие ещё злоумышленники? Что за бред? Мне казалось, даже люди генерал-губернатора не осмелятся открыто напасть на спецшколу. Одно дело в пустыне пытаться доминировать и устраивать перестрелки, совсем другое — атаковать государственное учреждение. Что-то тут нечисто.

— Рота, в две линии стройсь! Рассредоточиться! Порядок номер два! — скомандовал капитан.

Мы сделали, как он велел — это были обычные команды, которые мы отрабатывали постоянно на каждой тренировочной вылазке. Порядок номер два предполагал расстояние между бойцами одной линии три метра. Он использовался в случае, когда требовалось сражаться против большого скопления существ. Вот только сейчас нам предстояло драться вовсе не с иными.

— Второй взвод, занять позицию у КПП! — раздалась команда.

— Взвод, за мной! — крикнул нам поручик Глазунов, и мы подбежали ближе к зданию охраны. Оказались справа от ворот. Что происходило за ними, я видеть не мог. Снаружи доносился гул двигателей и голоса людей, но ворота пока никто не ломал и через забор не лез.

Меня по-прежнему мучил вопрос: что, чёрт возьми, происходит? Против кого нас заставляют воевать? Неужели, и правда, генерал-майор своих головорезов прислал? Но это же глупо! Сколько их осталось? Человек тридцать? Пятьдесят? А нас тут — боевая рота плюс рота обеспечения и куча офицеров с высоким уровнем.

— Ваше благородие, разрешите обратиться, — окликнул я поручика Гнома.

— Что тебе, Столетов? — он обернулся и уставился на меня недобрым взглядом.

— Прошу разъяснений. Что происходит? Кто атакует школу?

— Вопросы потом. Когда надо, объяснят, — раздражённо ответил поручик. — Делай, что велено.

Я промолчал, но внутри меня зародилось недовольство. Как так? Нас в какую-то авантюру впутывают и даже объяснить ничего не соизволят? Против охотников Головина мы добровольно воевали, понимая, на что идём. А сейчас никто никого не спрашивал.

Спустя минут десять, мимо нас прошагали пять офицеров в силовых костюмах. Среди них выделялась крупная фигура директора Меншикова. Они зашли на КПП, и вскоре раздались голоса. Меншиков вёл диалог на повышенных тонах с каким-то мужчиной. Я, как ни старался, не смог расслышать, что говорил последний, но слова директора звучали весьма отчётливо.

— Убирайтесь прочь! — гремел зычный бас Меншикова. — И вашим приказами можете подтереться. А если сунетесь за ворота, пеняйте на себя. С вами я никуда не пойду, и передайте господину Головину, пусть свои претензии оставит при себе.

Незнакомый мужчина ему что-то ответил.

— Да мне плевать, откуда вы, — возмущался Меншиков. — Думаете, я не знаю, кто вас науськал? Всё я прекрасно знаю, и не надо мне угрожать! Церемониться с вами не буду. У меня две сотни вооружённых людей. Через эти ворота вы не пройдёте.

Минут пятнадцать продолжались переговоры. Я слышал лишь слова Меншикова, да и то не все. Тем не менее, мне удалось в общих чертах понять суть проблемы. За воротами были представители особого отдела полиции, и они, видимо, по приказу генерал-губернатора, собирались арестовать директора.

Затем группа офицеров вышла из КПП и направилась к главному штабу, а мы остались сторожить ворота.

Меня терзали сомнения. Мне вовсе не хотелось воевать с государственными силовыми структурами — это не с охотниками в пустыне драться, тут дело серьёзное, могло закончиться плохо, в том числе для меня. Но Меншикова, кажется, это не смущало. Он решил прикрыть свою задницу боевой группой.

А зачем мне конфликт с правительственными структурами? Да и остальным курсантам зачем это надо?

Нас здесь уже второй год учили подчиняться приказам, а система образования должна была сделать из нас некое единое целое, единый организм, который следует общей цели. Вся эта ежедневная муштра была направлена на то, чтобы выбить из человека индивидуальность, заменив послушанием, а личные мысли и идеи вытеснить приказами вышестоящих офицеров.

Позицию командования, особенно по ключевым вопросам, нижестоящими чинам никогда не позволялось оспаривать. Слово старшего являлось законом, который следовало беспрекословно принимать подчинённым, как истину в последней инстанции. Обычно таким старшим, доносившим до нас волю свыше, были капитан или его заместитель, но и они не могли говорить то, что противоречило бы словам заместителя по воспитательной работе.

В атмосфере всеобщего подчинения и единомыслия я находился уже второй года. К этому времени многие мои сверстники смирялись с таким положением вещей и даже вопросами переставали задаваться, а просто выполняли приказы. Человека легко сломать под постоянным психологическим и физическим воздействием — это я очень хорошо понял, видя своих сверстников, простых ребят, не обученных противодействовать этому.

Вот только меня пока не смогли отучить думать своей головой Возможно, причина заключалась в моём особом положении, которое предполагало индивидуальную работу и частичную обособленность от коллектива.

По большому счёту, и на Меншикова, и на всех остальных (кроме, разве что, своей девушки) мне было плевать с высокой колокольни. Но Соне сейчас опасность не угрожала, а за директора я впрягаться не собирался. Да, он был для нас полезен, но не более того. Даже если его и всех остальных арестуют, моя миссия не изменится.

— Ваше благородие, разрешите обратиться, — я снова окликнул поручика.

— Столетов, у тебя сегодня язык за зубами не держится? — недовольно зыркнул на меня Гном. — Чего опять хочешь?

— Я требую ответов. В чём нас принуждают участвовать?

Меншиков сидел за столом своего просторного кабинета, сцепив перед собой широкие ладони и глядя на меня тусклым угрюмым взором. На директоре по-прежнему был силовой костюм, ведь атака могла начаться в любую минуту. Шлем лежал на столе.

Я стоял перед ним и ждал.

Поручик Гном не смог ответить на мои вопросы, только орал и угрожал на губу меня отправить за неподчинение приказам. Но в итоге меня отправили к директору на ковёр. Теперь я ждал разъяснений от Меншикова, поскольку не собирался впрягаться в какую-то мутную авантюру, которая не сулила мне ничего хорошего.

— Что тебе сказать, Кирилл, — проговорил Меншиков. — Головин совсем осерчал на нас и прибегнул к помощи своих родственников в столице. Теперь особый отдел хочет нас арестовать. Сейчас у ворот стоит большая группа полицейских на бронемашинах. Нам дали время до одиннадцати. Если не сдадимся, они начнут штурм.

— Меня они тоже хотят арестовать? — спросил я.

— А кто ж их знает? Что у них в бумагах написано, я не видел. Полагаю, им нужны все, кто участвовал в операции против бандитов Головина. Губернатор это так просто не оставит, будет искать виновных, а когда найдёт, когда мы окажемся в его власти, может и убить всех. Арест — всего лишь повод надеть на нас ошейники. Ни о какой законности тут речи не идёт.

— И вы собираетесь приказать боевой группе воевать с особым отделом? Прошу прощения, ваше превосходительство, но вы тем самым только подставляете ребят.

— Знаю, Кирилл, знаю, — Меншиков сделал жест рукой. — Никто им ничего приказывать не будет. До одиннадцати часов все курсанты покинут спецшколу. Останутся только те, кто добровольно изъявит желание защищать честь нашего учебного заведения.