— Господин Зейдлиц, я понимаю вашу боль и ваше возмущение. Я знаю, каково это — терять людей. Я всё обдумаю и скажу своё решение в ближайшие дни. Надеюсь, мы с вами договоримся.

— Вот, слова разумного человека. Рад слышать, Святослав Николаевич. Я тоже рассчитываю, что мы придём к консенсусу.

Святослав посмотрел на отделанный мрамором камин и огонь, лизал брёвна. Огонь напоминал о враге, с которым никак не получалось справиться. «Я убью этого щенка Дубровского, я доберусь до него во что бы то ни стало, — думал Святослав. — Я уничтожу всех его друзей, всех, кто его покрывает. Они будут молить о пощаде».

И ведь узнали же откуда-то ярославские дворяне о планах Шереметева. Но откуда? Кто им сказал? Святослав был уверен, что это Орлов. Конечно же, он, кто ещё? Кроме членов семьи больше никто не знал о приезде в Москву Зейдлица. Орлов с Вяземским якшается, а Вяземский Дубровскому покровительствует. Всё ясно как день. Орлов тоже должен понести наказание за своё предательство.

Шереметев не знал, когда это случится. Зато прекрасно понимал, что лишился важного союзника. Что бы он сейчас ни предпринял, Зейдлицы никогда не простят ему потерю стольких солдат. Даже если заплатить по пять тысяч за каждого убитого — это мало что изменит.

В центре города было тихо, несмотря на субботний день. Редкие машины шуршали по слякотной мостовой, цокали копытами лошади, куда-то брели прохожие в серых пальто. Неспешное течение провинциальной жизни резко контрастировало с суетной Москвой.

Мы с Лизой прогуливались по бульвару, заходя то в один, то в другой магазин. Витрины так и манили мою спутницу всевозможными товарами, которые, в сущности, были не слишком-то и нужны. Но для Лизы это развлечение оказалось интереснее, чем цирк для детей, и мне просто приходилось таскаться следом.

Мы зашли в ювелирный, купили серёжки с жемчугом. Перекусили пирожными в небольшой кофейне, затем в парфюмерной лавке приобрели несколько недешёвых духов.

Сегодня мы отдыхали.

Лиза последние дни занималась оформлением доли в новом предприятии, заодно посетила металлургическую фабрику, пообщалась с управляющим. Завтра мне предстояло вернуться в академию, а моя попечительница собиралась остаться в Ярославле ещё на два-три дня, чтобы уладить все дела.

Выйдя из парфюмерной лавки, Лиза взяла меня под руку. Мы направились к театру.

— Здесь мы можем не волноваться о том, что нас увидят знакомые или слуги и начнут судачить, — вслух порадовалась Лиза. — Здесь я чувствую себя гораздо свободнее, чем в Москве.

— Я — тоже, — сказал я. — Спокойнее как-то. Там всем заправляют мои враги, а здесь и губернатор, и полицмейстер — друзья. Иллюзия безопасности.

— Почему иллюзия?

— Потому что Шереметева вряд ли это остановит. Он может напасть где угодно. Вдруг за тем углом, например, нас сторожат пятьдесят человек, которые прибыли сегодня утром, чтобы расправиться со мной?

— Ты меня пугаешь, — улыбнулась Лиза.

— Нет, просто хочу, чтобы ты была предельно внимательной. Мы перебили несколько десятков дружинников, но людей у Святослава по-прежнему много.

Мы дошли до угла дома, и Лиза настороженно осмотрела переулок:

— Обманываешь, там никого нет.

— Верно. Но расслабляться не стоит.

— Я понимаю, но я так устала бояться.

— Тебе бояться нечего. Ты — Оболенская. Вас не посмеют тронуть.

— Но как же ты? Я за тебя боюсь, не за себя.

— А я… Мне не привыкать.

— И много у Шереметево осталось дружинников?

— Если ему понадобится, он соберёт со всех городов целый батальон. Или наймёт новых стражников. В межсезонье это сделать непросто, но для такого богатого и влиятельного аристократа нет ничего невозможного.

— Когда же всё это закончится... — вздохнула Лиза.

«Когда мой враг будет мертв», — ответил я мысленно.

За разговором добрались до театра. Наша машина стояла на стоянке неподалёку, мы закинули туда пакеты с покупками и отправились смотреть представление. Не сказать, что меня интересовал театр, но в компании Лизы я не без удовольствия приобщился к сценическому искусству.

Давно не посещал подобных мероприятий. Жизнь в горах и психиатрической лечебнице не слишком-то располагала к разного рода развлечениям, да и в новом теле пока что было не до них.

Когда представление закончилось и мы вышли на улицу, уже начинало смеркаться. Лиза предложила прогуляться по набережной.

На машине добрались за пять минут.

Набережная мне показалась довольно чистой и опрятной. Вдоль воды тянулась узорчатая ограда, стояли фонари на чугунных столбах. У причала дремали вмёрзшие в лёд речные пароходы. Людей, правда, тоже было немного, но это нам не мешало, скорее, наоборот.

Лиза снова взяла меня под руку, и мы побрели по мощёному тротуару, болтая о всякой ерунде. Сумерки сгущались, включились фонари.

— Тебе тут нравится? — спросил я.

— Да, спокойная набережная, — беззаботно ответила Лиза. — Здесь приятно гулять.

— Я имею ввиду в Ярославле.

— Здесь поскромнее, чем в Москве. Театр всего один, магазинов мало, но… мне всё равно нравится этот город. Тут миленько.

— Хотела бы здесь жить?

Лиза пожала плечами:

— Возможно, я была бы и не прочь пожить тут какое-то время. Говорят, смена обстановки полезна. А почему ты спрашиваешь? Неужели собираешься переезжать?

— Я — пока нет, а вот тебе хочу предложить переехать.

— Переехать? Ты шутишь? Но зачем?

— Здесь у меня два предприятия, тебе неплохо было бы за ними присматривать. А кофейни в Москве я намерен закрыть. Там нечего будет делать.

— Как? Все?

— Да. Временно. Святослав будет сильно давить на меня, поэтому надо свернуть всю деятельность. Боюсь, в Москве ближайшее время мы не сможем развивать никакого дела.

— Как жаль. И всё из-за Шереметевых?

— Из-за кого же ещё? Но я хочу открыть кофейни в Ярославле. Для начала штуки две хотя бы. Кому-то этим придётся заняться. Скоро мы обменяем пленных, и у меня будут деньги. Поэтому ты мне нужна здесь.

— Но ведь ремонт почти закончился. На Арбате новый дизайн должен быть, — грустно проговорила Лиза.

— А через месяц их опять сожгут. Но ты не переживай, однажды заведения откроются снова. Это временная мера.

— Когда?

— Ничего не могу сказать. Сейчас там слишком опасно вести дела, Ярославль для этого подходит лучше. Здесь у нас есть влиятельные сторонники в лице губернатора и полицмейстера. Они не позволят Шереметевым творить чёрте что на своей… на нашей земле.

— Это… это серьёзный шаг. Я всю жизнь прожила в Москве, — задумчиво проговорила Лиза.

— Тебя там что-то держит?

На лице Лизы отразилась целый спектр эмоций: растерянность, задумчивость, тревога.

— Кажется… нет, — проговорила она неуверенно. — Там у меня ничего больше нет. Наоборот, мне хочется поскорее уехать из усадьбы в Приозёрном. Виктор Иванович становится всё настойчивее, не знаю, что делать. Уже побаиваюсь его.

— Вот именно! Ещё и этот Виктор Иванович… В общем, тебе надо как можно скорее перебраться в Ярославль.

— Да, я… подумаю.

— Подумаешь?

— Ну да… Прости, просто это так неожиданно это всё. Мы гуляли по набережной, обсуждали пьесу — и тут на тебе! — Лиза улыбнулась.

— Понимаю.

— Да и потом, мы же здесь совсем не будем видеться.

— Это верно. Больше не буду приезжать к тебе каждое воскресенье… да я бы и так не смог часто ездить. Не забывай, мне надо тренироваться. Но на каникулах обязательно приеду.

— Ох, до каникул ещё так далеко!

— Не заметишь, как время пролетит. А там вместе на юг поедем.

— На юг — это здорово! Уже давно хочу поехать на курорт. Надеюсь, там тебя хоть не будут преследовать?

— Надеюсь, нет, — сказал я коротко.

Данный вопрос меня и самого заботил не меньше, но сейчас не хотелось нагнетать обстановку, тем более, Лиза и так огорчилась из-за моего намерения свернуть дела в Москве. Сегодня был не тот день, когда следовало слишком много об этом думать. Иногда о проблемах надо ненадолго забыть.