Через день меня позвал к себе Мефодий и наедине сообщил, что Птолемей заговорил и рассказал много чего интересного, в том числе и про наш род. Мефодий отпустил меня на день, чтобы я мог собственными ушами услышать откровения офицера из Священной фаланги.

Допросная представляла собой помещение без окон, выкрашенное снизу в синий, сверху — в белый цвета. Люминесцентные лампы под потолком заливали комнату холодным резким светом. Стены и массивная стальная дверь давили ощущением безвыходности. Тут было идеально чисто, ни пылинки вокруг.

Допросная находилась в кантоне, в небольшом здании, где размещался отдел безопасности рода. Сюда-то и привели нашего пленника, который спустя всего пару дней согласился на наши условия и рассказал много чего интересного.

Посередине комнаты стоял стол, за ним-то и сидел Арсений. Он был одет в чистую рубашку и брюки вместо обгоревшей униформы. Сам же он выглядел несколько растрёпанным — всё-таки не в санатории жил эти дни.

За столом в углу расположились Андрей и Леонтий — тот самый смуглый дружинник, которого ранил снайпер, когда мы с Андреем и тремя бойцами возвращались из зоны «Д». На столе стояли печатная машинка, отодвинутая в сторону за ненадобностью, лежал компактный горизонтальный магнитофон для записи разговора.

К моему приезду подготовили всё необходимое, осталось только начать допрос.

Мы с Андреем взяли стулья и уселись напротив телеарха Священной фаланги. Тот, как и день назад, смотрел нас надменным взором, в котором, тем не менее, уже не было такой ярости — сейчас взгляд Арсения Полемея выражал лишь недоверие и недовольство.

Поначалу Арсений не хотел ничего говорить, поскольку опасался, что мы нарушим данное слово, как нарушил басилевс обещание беспрепятственного выхода из зоны боевых действий, и сдадим Арсения главной службе эфоров. Не знаю, как, но Андрею удалось убедить пленника, что тот вернётся к своей родне.

— Ну что начнём? — я посмотрел на Андрей.

— Да. Включай записать, — кинул Андрей Леонтию.

Щёлкнула кнопка магнитофона.

— Итак, — начал Андрей. — Фамилия, имя, отчество, звание, должность.

— Меня зовут Арсений Лаврентьевич Птолемей, — начал пленник. — Я принадлежу филе Красного быка, нахожусь в звании телеарха, должность — заместитель командующего фалангой. Служу в особом клановом подразделении — «Священная фаланга».

— Чем занимается ваше подразделение?

— Участие в военных конфликтах и поддержание порядка внутри филы.

— Что включает в себя поддержание порядка?

— Наблюдение за настроениями членов филы, пресечение действий, угрожающих безопасности филы.

— Вы занимаетесь заказными убийствами своих политических противников?

— Мы делаем всё, что требуется для сохранения безопасности филы, в том числе исполнение приговоров в соответствии с внутренним законом филы.

— То есть, вы занимаетесь внесудебными расправами.

— Мы делаем всё, что требуется для обеспечения безопасности филы, — повторил Арсений.

Отвечая на вопросы Андрея, пленник долго говорил о том, чем занимается Священная фаланга. Чаще всего он пользовался обтекаемыми формулировками, но если те были слишком расплывчатыми, Андрей задавал наводящие вопросы, добиваясь прямого ответа.

Как я и подозревал (а точнее знал со слов Насти), Священная фаланга являлась репрессивными аппаратом филы, который «следил за порядком», то есть выявлял инакомыслие и устранял неугодных архонту князей. Именно Священная фаланга занималась подготовкой восстания, причём занималась более десяти лет. Сам же Арсений, по его словам, в Священной фаланге служил три года, а на позиции телеарха — год. Так это или нет, мы проверить не имели возможности. Слишком секретная была информация.

Причины же восстания для меня тайной уже не являлись. И Фотий, и Настя мне достаточно много рассказали про мотивы Амвросия. А теперь рассказал и Арсений. С его стороны это выглядело так, что против Птолемеев был тайный сговор, многие желали ограбить филу, в том числе сам басилевс. Клан якобы был вынужден защищать свои интересы. Однако, когда я спросил прямо, считают ли Птолемеи истинным басилевсом своего архонта, тот ответил расплывчато:

— Наша фила является потомками одного из древних родов, который некогда правил Византием — так же, как и все остальные филы.

Большей конкретики добиться не удалось.

Дальше эстафету перехватил я и сам стал допрашивать пленника:

— Убийство моего отца, Дмитрия Златоустова — дело рук Священной фаланги?

— Это был приказ Никанора Птолемея. Данным дело лично я не занимался, — ответил Арсений.

— Вы же — заместитель, — напомнил я. — И вы не участвовали в делах собственного подразделения?

— Я не единственный заместитель. Связью с преступными элементами у нас занимался другой человек, так же как и подготовкой восстания. В мои обязанности входила внутренняя безопасность филы.

Я не очень-то и поверил Арсению, но сейчас для меня было главным вовсе не доказывать его причастность к какому-либо делу, а узнать о предателях в собственной семье:

— Хорошо. Продолжайте, — сказал я. — Что вам известно об убийстве Дмитрия Златоустова.

— Никанор Птолемей через своё доверенное лицо передал приказ одной из преступных группировок устранить вас, Константин, и вашего отца. Больше мне ничего неизвестно.

— Вы знаете, кто такой Паук?

— Я слышал это прозвище, но повторяю, я лично не имел никаких отношений со всякой швалью с окраин.

— Которой ваш клан, тем не менее, покровительствует, — заметил я.

— Не я решаю, кому мой клан покровительствует.

— Допустим. Продолжайте, — кивнул я. — Какова цель убийства Дмитрия Златоустова?

— Сменить руководство вашего рода, возведя в должность предводителя князя, лояльного нашей филе.

Я еле заметно улыбнулся. Вот и настал момент истины. Сейчас я собственными ушами услышу о том, что дядя Евсевий предал наш клан.

— Кто этот князь? — спросил я.

— Никифор Львович Златоустов.

Секунд пять я пристально смотрел в глаза Арсению, не веря своим ушам.

— Никифор? — переспросил я. — Таксиарх агемы?

— Да, Никифор Львович Златоустов являлся тем самым князем, который в ходе восстания, если бы всё пошло удачно, занял бы должность предводителя рода Златоустовых и выступил на нашей стороне.

— И он… он знал об этом? — кажется, я начал волноваться. — Он знал о том, что мы с отцом будем убиты?

— Да, он знал. Никифор тесно с нами сотрудничал.

— А Евсевий? Евсевий Львович какую роль играл?

— Почти никакой.

— Что значит «почти»? Он же симпатизирует вашему клану. Он же сам хотел, чтобы басилевсом стал Амвросий, — я говорил совсем не то, что планировал, возможно, даже ляпнул лишнего, но у меня сейчас в голове всё перемешалось. Я был на девяносто пять процентов уверен, что за убийством отца стоит дядя Евсевий, и теперь мне казалось, что пленный телеарх нагло врёт.

— Да, нам это тоже было известно, но Евсевия мы не привлекали, — ответил Арсений. — Он обладает неустойчивой психикой, имеет проблемы с алкоголем и ряд эмоциональных привязанностей, которые могли помешать осуществлению плана. Евсевий мог играть только вспмогательную роль.

— Каких привязанностей?

Арсений надменно улыбнулся:

— Ваш дядя, Константин, слишком пёкся о вашем воспитании, а ещё он вёл себя несдержанно по отношению к некоторым членам вашей семьи. После Сиама он долго страдал от посттравматического расстройство, и это наложило отпечаток на его психику. Это всё могло нам помешать. Поэтому мы и не стали с ним работать. Хотя… потенциал, разумеется, был.

— Но вы его всё равно пытались привлечь?

— В некотором роде. Наш человек недавно должен был выйти с ним на связь. Больше мне ничего неизвестно. Я в это время участвовал в боевых действиях.

— Я видел, как вы участвовали. Убивали семьи, которые сдавались вам. Убивали женщин, детей — всех. Хладнокровно и подло, — мне не стоило подобное говорить, поскольку к теме разговора это уже не относилось, но у меня перед глазами отчётливо всплыла картина, которую я видел в разрушенном особняке.