Вот только, откуда в воспоминаниях рожениц мог появиться Феликс? Командору эти интимные и чисто женские переживания и ощущения совершенно точно принадлежать не могли.

Галка. Она находилась сейчас где-то совсем рядом, возможно стояла за соседним столом. Временами Тусе казалось, что она видит общий родовой зал на полсотни мест под другим ракурсом или ведет роды у какой-то другой женщины. Но разглядеть лицо сестры под маской никак не удавалось.

Вот ведь безумие ситуации! Они прожили бок о бок без малого двадцать лет, но до сегодняшнего дня Тусе ни разу не удалось побывать в сознании Галки. То ли потому, что та искусно закрывалась, то ли из-за того, что Туся чаще всего воспринимала сестру не как родного человека, а как привычный предмет обстановки, даже не пытаясь понять ее горестей и тревог. Сейчас Галина Усольцева прокручивала в памяти самые сокровенные и болезненные моменты своей жизни. Вернее, думала, что прокручивает, а на самом деле исповедовалась перед сестрой.

Будоражащий аромат дорогого одеколона приятно сочетается с запахом поспевающих вишен. Ветви раскидистого дерева шелестят над головой, норовя дотянуться. Но их мимолетная ласка только обман. Реальность — это нежные прикосновения ладных, ухоженных рук к разгоряченной коже. Феликс шепчет разные глупости в пылающее ушко, от нетерпения покусывая мочку, а его нетерпеливые пальцы уже скользят по плечам к неровно вздымающейся груди, оправляют несуществующие складки, теребят застежки пояса, спускаются к бедрам. К этим приятным ощущениям примешивается легкая неловкость: она столько ожидала от их первого поцелуя, но не почувствовала ничего. Она хотела попробовать еще раз, но несносная младшая сестра помешала…

«Галка, милая, да если бы тогда глупой малявке удалось хоть отчасти подчинить свой дар, ты бы увидела, что твой избранник охотится вовсе не за твоими прелестями, а за материалами отцовских исследований».

Следующая картина переносила прямиком в профессорский кабинет. Феликс, с хозяйским видом расположившись в отцовском кресле, нетерпеливо наблюдал, как Галка, растрепанная и нагая, воображая себя одалиской грозного султана, исполняет для него какой-то восточный этюд. Потом они занимались любовью. Там же в кресле, как будто в просторном и слишком пустом доме семьи Усольцевых не существовало десяти спален. На все лады ублажая Феликса, позволяя ему завязывать свое гибкое, податливое тело едва не узлом, Галка упивалась своим пороком, поскольку настоящего удовольствия в этих неудобных позах она не получала. Да и Феликс даже в пылу страсти пытливым взглядом обшаривал стены в поисках тайника профессора.

Впрочем, эти мысли принадлежали уже Галке нынешней, а тогдашняя только млела от мстительного восторга, отдаваясь не по любви, а просто назло.

«Вот было бы здорово, зайди сюда отец! Так хочется посмотреть на его лицо в тот момент, когда он узнает, чем занимается его послушная скромница-дочь, которой так легко помыкать и которую можно перед всей группой выставлять дурой, которой можно указывать, кем становиться и кого любить. А с другой стороны, он и не заметит. Зачем? У него же теперь есть Туся. Его малышка, его гордость, живое доказательство его научных побед».

«Галка, неужели это в самом деле твои мысли, а не какой-то горячечный бред? Ты ведь так переживала, когда отец принимал решение о применении сыворотки. В больницу тебя не пускали, но ты передавала разные игрушки, сладости, общалась по нескольку раз на день по межсети. Да и что плохого тебе сделал отец?»

И словно ответом на вопрос следующее воспоминание перенесло их обеих обратно в тот же кабинет. Вот только его хозяин сидел на своем законном месте, доверительно, но строго глядя на кусавшую губы и мявшую подол платья старшую дочь.

— Ну, ты же уже большая девочка, ты должна понимать, что в балете достигнуть каких-то вершин тебе уже вряд ли удастся.

Каждое слово, кажется, вбивает новый гвоздь в крышку гроба ее надежд и чаяний.

— Ну, положим, ты все-таки поступишь в Академию танца, может быть, даже сумеешь ее ни шатко, ни валко закончить. Но что потом? Стоять всю жизнь в кордебалете, пятнадцатой вилиссой и десятым лебедем? Нет, ну, возможно, где-нибудь на Ванкувере или Сербелиане тебе удастся пробиться в солистки. Танцевать какой-нибудь па-де-катр[24] или партию владетельной принцессы[25]. Но что потом? Балетный век краток. Современная медицина, конечно, продлила молодость, но искания новых хореографов симметрично этому увеличили и нагрузки…

— Довольно! Я все поняла! Ты просто хочешь, чтобы я занялась твоей любимой вирусологией, а потом меня, как маму, похоронили в негашеной извести!

Эти слова выходят резко, даже чересчур. Подобных дерзостей она себе прежде не позволяла, но что делать, если у тебя на глазах разбивают твою хрустальную мечту, а потом еще всаживают осколки в тело и бередят открытые раны.

— Мама первая столкнулась с новым вирусом, которого еще не знала наука, и до того, как мне удалось составить описание, доказала его очаговую природу и причины его катастрофического распространения по всем планетам галактики, — пытается объяснить отец.

— Какая разница?!

Губы дрожат, от едва сдерживаемого гнева, слова слетают с них, точно шарики подшипников или стальные опилки, которые завистницы на школьном спектакле насыпали в пуанты их приме.

— Мама все равно умерла, а вакцины до сих пор нет.

— Мы работаем над этим, у нас пока еще слишком мало исходных данных. — терпению отца остается только позавидовать. — Ты же знаешь, большинство очагов располагаются на планетах Альянса, а змееносцы идут на сотрудничество очень неохотно. Я говорю о другом. Я понимаю, что тебе сейчас тяжело и очень ценю то, что после маминой смерти ты взяла на себя заботы о сестре и обустройстве нашего дома. Но только одними домашними заботами жить нельзя, а выбор профессии — это всегда сложно. Просто в вирусологии или медицине я мог бы тебе помочь. Ну, разве это так сложно, просто подтянуть химию и биологию, а там занимайся балетом сколько душе угодно, и куда кривая выведет. Бери пример с Сашки Арсеньева: и олимпиады по химии выигрывает, и третью часть Лунной сонаты лучше многих профессионалов играет[26], еще и по флаю разряд имеет. И как только все успевает?

И опять в сердце вспыхивает гнев. Ну, вечно он все испортит, ну, почему ее надо сравнивать со своими любимчиками. Конечно же, отец всегда мечтал о сыне, а Сашка — его свет в окошке, самый талантливый и перспективный ученик. Реакции решает в уме, когда музицирует, а сонаты, видимо, разучивает во время тренировок по флаю. Но она-то так не умеет. И что, ее за это надо убить? К тому же у Сашки нет маленькой сестренки, которая требует внимания, и целого дома, за которым тоже нужен присмотр.

Спустя годы она, наконец, поняла, что причина крылась в другом. Просто она все время чего-то боялась и видела преграды даже на ровном месте. А Феликс умело манипулировал ее страхами.

— Помочь по химии? Или ты и так уже все решила?

Тихий троечник с последней парты, заискивающе улыбаясь, заглядывает в ее планшет, на котором, конечно же, никакая не химия, а запись ее последнего провального выступления на конкурсе балета.

— Можно подумать, ты сам хоть что-то понимаешь? Ты же тоже последний тест провалил.

Хочется, чтобы в голосе прозвучало королевское высокомерие напополам с кокетством, а на деле опять получается глупая девчачья грубость.

Впрочем, Феликс, кажется, этого невзрачного паренька так зовут, не привык обижаться.

— С химией, это правда, у меня не очень, — обезоруживающе улыбается он. — Но это сейчас самая перспективная отрасль, даже не столько химия, а биотехнологии и генетика и, конечно же, вирусология. Я вот только не могу понять, у тебя же отец такое светило, на его лекции в нашем лицее приходят даже профессора из других вузов. Неужели он не может тебе это несчастное бензольное кольцо объяснить?