— Ты и так можешь ее забрать, нареченная. Все прислужницы башни — твои после того, как я надел на тебя венец.

— Вот как? — я задумчиво почесала щеку и фыркнула, увидев засохшую кровь на пальцах. Надо все-таки найти воду и умыться, а то снова испугаю свою неожиданную помощницу. — И все же в качестве подарка я возьму ее.

— Не украшение? — уточнил Краст. — Может, прежде взглянешь?

— Не надо. — Махнула рукой. — Так я могу идти?

— Нет. Ничего не возьмешь? Думай хорошо, нареченная, я не буду предлагать дважды!

Я снова почесала нос и чихнула. И отрицательно мотнула головой. Объяснять, что мне не нужны подарки от человека, который мне никто и останется никем — не стала. И молча пошла к лестнице, придерживая свое одеяние.

— Кстати, а кто такая эта йотун-шагун?

— Ведьма. Злобная заклинательница, живущая в доме из человеческих костей. Это все, что осталось от людей, пожелавших узнать про йотун-шагун.

Я хмыкнула. Да уж, более лестное сравнение трудно придумать.

— И на тебе шкура йотуна, нареченная, — с усмешкой добавил Краст. Я снова потерла лицо и брякнула невпопад:

— Думаю, мне надо умыться.

— Надеешься, поможет? — ехидно спросил риар, и я уставилась на него с удивлением. Это он что же, пошутил? Ну надо же, у мрачного варвара есть чувство юмора? Да никогда бы не поверила!

— От схожести с йотун-шагун это вряд ли спасет, но хоть чесаться перестану!

И, взмахнув своим меховым платьем, я отправилась в комнату. Сзади донесся странный сдавленный звук. Неужели хмурый риар рассмеялся?

Но я не стала оборачиваться, чтобы это проверить.

— Краст, ты там уснул с открытыми глазами? — вошедший Рэм отвлек от созерцания ровно горящего пламени в лампе.

— Что? А, нет… — риар повернулся к побратиму. — Скажи, ты вспоминаешь прошлое? То время, когда мы были похожи? У двоих темные волосы и голубые глаза, без кольца на шее… Ты помнишь то время?

— Я все помню, — мрачно отозвался ильх и отвернулся, не желая продолжать. — Вот только зачем вспоминать? То было плохое время, Краст. Голодное, злое. Оно прошло, и нам стоит радоваться. Мы с тобой прошли многое, и сейчас здесь, в Дьярвеншиле. Ты риар, я а-тэм, жизнь совсем неплоха.

— Прошло, — Краст задумчиво тронул огонь. — Но оно же сделало меня тем, кто я есть, Рэм. И ты тоже. Риар должен быть другим.

— Таким, как был твой отец? — непочтительно сплюнул Рэмилан.

Краст свел брови, не отвечая.

— Какой йотун тебя сегодня укусил? — вскинулся Рэм. — Хотя знаю. Это все чужачка. Разбудила былое, нацепила платье Солвейг. И ты снова думаешь о прошлом, о том, чего нельзя изменить… О том, что пошло не так! Довольно, Краст! Я тоже помню. Я помню не хуже тебя! И мне тоже больно. Но ты все делаешь верно.

Краст скрипнул зубами и отвернулся. Подошел к углублению в стене, грязное, давно не чищенное нутро которого зияло чернотой.

— Я помню время, когда в этом зале всегда пылал живой огонь, согревая гостей. Ты помнишь, Рэм?

— Я никогда не любил пламя, Краст, — хмыкнул а-тэм и подбросил на ладони круглую льдинку. — Ты же знаешь. Хотя то время я помню. Это было тогда, когда на живое хёггово пламя в каменных чашах башни мы смотрели с тобой из-под лестницы, дрожа от ужаса, что нас заметят и снова высекут. Тебя этот огонь манил, словно глупого мотылька, а я вечно тащился за тобой, хотя моя спина ныла от палки не меньше твоей. Зачем ты вспомнил? Я не хочу возвращаться в прошлое.

Краст нахмурился. И правда — зачем? Время, когда ему было запрещено входить в эту башню, закончилось.

— Ты прав, — сухо уронил риар, — зря я вспомнил.

Побратим кивнул, глянул искоса.

— Кстати, твоя нареченная не так дурна, как ты говорил. Худовата, так это дело поправимое.

— Бледная морь, — сухо оборвал Краст.

— Бледная морь? Так ты ее называешь? — хохотнул Рэм. — Водяные мори считались красивейшими женщинами, брат, ты не знаешь сказок. Они всплывали над волной и заманивали воинов с хёггкаров в холодные глубины. Чужачка не похожа на дев Дьярвеншила, это верно. Наши отличаются темной мастью и крутыми боками. А чужачка иная. Но на нее приятно смотреть. На глаза, губы… Лунная дева. Да и ведет себя так, словно рождена в сияющей башне Аурольхолла. Говорят, старик Ингольф нюхом чуял лучших дев, сам знаешь… Не будь она твоей нареченной…

Рэм сладко зажмурился, а Краст ощутил внезапную вспышку раздражения.

— Если ты хочешь обсуждать чужачку, найди себе другого собеседника! А с меня довольно.

В комнате наверху оказалось темно, как в подземелье! Только светлый квадрат окна радовал ориентиром. К тому же в спальне было довольно холодно, и я укуталась в свою шкуру, решив, что меховой наряд в таком климате не такая уж и плохая идея!

От произошедшего внизу меня слегка потряхивало, все же я была не так спокойна, как хотела казаться. Да и какое уж тут спокойствие! Меня чем-то облили, чуть не убили, а потом еще и этот разговор с Крастом… Слишком много впечатлений для меня!

И вопрос — как действовать дальше? Что делать со старухой, которая вознамерилась меня извести? Может, попытаться ей объяснить, что мое проживание в башне — явление временное? Но риар запретил что-либо говорить. Да и вряд ли Брида поверит. Умом она не отличается, лишь злобностью. Была бы смекалистее, побоялась бы нападать в открытую на нареченную риара. Или… или и самого риара старуха считает помехой и за хозяина не принимает? Может, надеется, что его правление тоже временное?

Неодобрение Краста явственно ощущалось и в мужчинах, главах родов. А старик Манавр и вовсе смотрел так, словно перед ним — прислужник, а не ровня и тем более не правитель.

Странно.

Я попыталась вспомнить фразу, царапнувшую меня внизу.

«Чего еще ожидать от того, кто рожден среди…» Договорить ильх не успел, но по лицам присутствующих скользнули глумливые усмешки.

Рожден где?

Я нахмурилась, пытаясь разобраться, но понимая, что знаю недостаточно.

Положила ладонь на странное стекло, напоминающее лед. Руке стало зябко, вокруг пальцев «стекло» просело, словно подтаяло… будто я в самом деле коснулась льдинки! Но ведь этого не может быть! Совершенно прозрачная, квадратная льдинка, впаянная в камень башни? Невозможно!

— Скажи это тому беловолосому, что сделал тебе зеркало, заморозив воду, — прошептала я, хмыкнув. Облачко пара коснулось странного льда и расцвело узором — линиями и завитками.

Я восторженно ахнула, снова подула — осторожно, едва-едва. И вновь проявился рисунок, словно распахнула крылья снежная бабочка. Миг — показала свои волшебные крылышки, еще миг — и пропала. Чудеса! Подула — и понеслись по снежной глади волшебные кони, полетели птицы и лепестки с облетающего дерева… невероятные картины, созданные моим дыханием.

Увлекшись игрой, я и не заметила, как открылась дверь и в спальню ворвалась девочка.

— Что ты делаешь, йотун-шагун! — вскрикнула она, увидев меня у окна. — Ой, то есть прости! Не губи! Не йотун-шагун, а нареченная риара, прекрасная лирин, чтоб меня перворожденные покарали за мой глупый язык, чтоб они его узлом завязали!

Я хмыкнула, разворачиваясь. А Анни торопливо сбросила на кресло свертки и поставила на стол лампу — внутри пузатого стекла, оплетенного грубыми железными ободами, ровно горело оранжевое пламя. Я поморгала, привыкая к свету.

— На чем горит этот огонь?

— На чем? — не поняла девочка, сноровисто подхватывая сброшенное на пол алое платье и складывая в аккуратный рулон. — Зачем ему гореть на чем-то? Это ведь живое хёггово пламя! Засыпает только, но встряхнул — и снова проснулось!

Я ничего не поняла. И задумчиво снова подула на стекло.

— Нельзя дышать на льдинку в окне! — всплеснув руками, воскликнула прислужница. — Дырка же будет!

— Дырка? — растерялась я, покосившись на остатки снежного сада на окне. — А почему?

— В твоих землях нет снежных хёггов? — с пониманием спросила девчонка. И деловито отпихнув меня от окна, потерла стекло краем своего рукава, стирая затихающее волшебство. — Они мастера делать такие вещи, то в окна льдинки наморозят, то вещицы всякие красивые. Вроде и лед, а в руках не тает. Только дышать на них нельзя.