– Как… как ты это делаешь? – завороженная, выдохнула я.

Губы ильха дрогнули в улыбке.

– Диковинный город Гараскон, где совсем не водятся водные хёгги. И это при том, что он стоит на самом краю моря…

– Хватит надо мной издеваться, – огрызнулась я. И ежу понятно, что вру я плохо. Но после прогулки в Саленгвард это уже не имело значения.

Шторм негромко рассмеялся, посыпал мои руки пеплом из своего мешочка. Оттуда же вытащил тряпицу и крепко забинтовал. Удивительно, но и порошок, и ткань оказались сухими. А руки ильха – слишком заботливыми. Словно… словно ему не все равно. Хотя мы оба знаем, что единственное, о чем он печется – это пепел. Кости из мертвого города. Ради них он меня лечит. Из-за них не отпускает.

– Я все равно сбегу, – тихо и яростно сказала я.

Шторм поднял голову, и наши взгляды встретились. Нет, ильх не был спокойным. Он просто очень хорошо умел скрывать свои чувства. И в его глазах снова жило море… Скользнув ладонью по моей руке, ильх провел по шее, отчего мою кожу покрыли мурашки. Мягко завел руку под мои волосы, на затылок, притянул к себе.

И поцеловал.

Горячий язык прошелся по моим губам, огладил порочной лаской. Разомкнул губы и соприкоснулся с моим языком. Удивительно, но у Шторма был вкус не моря, а пожара. Огня и перца, золы и терпких северных ягод…

Или мне так почудилось, потому что от его поцелуя закружилась голова и стало нечем дышать.

Осталось лишь одно на двоих дыхание, как было там – на глубине.

И мгновение острого, почти болезненного удовольствия от этого короткого, мимолетного поцелуя.

Я ахнула ему в губы, и Шторм разжал руки, выпуская меня.

Несколько томительных мгновений мы смотрели друг на друга, тяжело дыша.

– А вот и ответ. – Ильх втянул воздух и отодвинулся. – Ты совершаешь ошибки, затуманная дева. Это может плохо для тебя кончиться. Жители Последнего Берега – народ жесткий. Долго думать над твоей судьбой не станут. Если узнают, что ты пришла из-за Тумана – отправят в море с камнем на шее. Даже ты с таким не выплывешь.

– Как ты понял? – прошептала я.

– Твой язык сказал правду. – Ильх усмехнулся. – Когда был у меня во рту.

– Ты снова издеваешься? При чем тут… Думаешь, в Гарасконе девы не умеют целоваться? – Я все еще пыталась взять себя в руки. Демон проклятый! Поцелуй длился лишь пару мгновений, да это и не поцелуй почти! Так почему он так на меня подействовал?

– Целоваться? – Шторм удивленно растянул слово, словно никогда его не слышал. – Хм… Ты ничего не знаешь о фьордах, ведь так, дева из-за Тумана? На фьордах девы не целуются, лильган. Впрочем, ильхи – тоже. Здесь слышат Зов. И никто не делает так, как только что сделал я. Или ты. Зато так делают в твоей мертвой Конфедерации, не так ли?

– Что? – опешила я.

Да уж, я снова сплоховала. Хотя чему удивляться. И правда ничего не знаю о фьордах и вру на каждом шагу. От того, что ильх меня рассекретил, я даже испытала облегчение. Хотя и злость тоже. Из-за выбранного им способа!

И как-то незаметно для самой себя я выложила ему все.

О запущенном в небо фантоме, самолете и бегстве от убийцы, который представился моим мужем.

– Вот и все, – тихо закончила я. – Ты прав. Я ничего не знаю о фьордах. Я просто хотела выжить. И с того хёггкара я спрыгнула, чтобы спастись.

Шторм хмурился, но молчал, и я не выдержала:

– Что ты собираешься теперь делать? Теперь, когда знаешь правду? Ты меня отпустишь? Ты ведь можешь провести меня через скалы! Или сообщить Андерсу Эриксону о том, что я здесь. Уверена, он за меня заплатит…

Ильх помрачнел. И я вдруг заметила, что вода вокруг нас тоже заволновалась и пошла волнами, угрожающе раскачивая маленькую лодочку.

– Отпустишь? – схватила я ильха за руку.

Он посмотрел на наши ладони. Его – сильные и загорелые, мои хрупкие, белые и перемотанные тряпицами. Поднял темный взгляд.

– Твоя свобода – это тысяча щепотей пепла, лильган, – сказал Шторм.

Что? А ведь мне показалось, что мы почти подружились! Что он все понял, что он поможет! Да я уже попрощалась с Последним Берегом!

Дура вдвойне.

Нет здесь никаких друзей. Есть преступники, которым нужен пепел. Есть пленница.

И этот ильх, который умеет очаровывать, ласкать водяной струей, завлекать лазурью в глазах. И целоваться, чтоб его демоны сожрали!

Я выдернула из его рук ладонь. Шторм смотрел мне в лицо, словно хотел утешить, но не знал, что сказать. Но все его утешения – пустой звук. Саленгвард проклят, лишь боги знают, что еще таится за его стенами. А тысяча щепотей – действительно очень много. Теперь я это понимаю.

Вздернув подбородок, я смерила его презрительным взглядом.

– Кажется, я поняла, что значит знак на твоем лице. Из рук одного убийцы я попала в лапы другого.

Волна ударила в лодку с такой силой, что едва ее не перевернула. Море вокруг нас потемнело, забилось злой рябью.

– Рад, что ты все поняла, чужачка, – медленно, почти растягивая слова, сказал Шторм.

– Ненавижу тебя! – Я вскочила, сжимая кулаки. В этот момент мне хотелось его ударить. – Лучше бы ты меня не спасал!

– И правда, лучше! – рявкнул Шторм. – Зря клюнул на слезные мольбы о помощи неблагодарной девы! Таким, как ты, не место на фьордах.

– Я бы с удовольствием их покинула! – огрызнулась я.

– Заплатишь долг Последнему Берегу, и я лично отволоку тебя за Туман! – яростно прошипел ильх.

– Негодяй!

– Ты даже не представляешь, какой!

– Да ты… ты! – Я задохнулась словами. Эмоции – острые, сильные, перченные – бились внутри, не давая дышать и думать. Хотелось кричать и даже топать ногами, хотелось крови. Но ильх не дал мне возможности продолжить. Он выпрямился во весь рост и, без всплеска скользнув в воду, ушел в глубину.

А я осталась, размышляя обо всем, что не успела сказать мерзавцу, о мертвом городе, поцелуе и проклятом убийце.

А еще о том, как мне добираться до берега без весла.

Фьорды согрелись.

Вода теплее с каждым днем, утренний туман уже не кусает кожу, а ласкает ее, словно рука нежной девы. Скалы посветлели от молодой зелени, а скоро станут пестрыми от цветов.

Время любви и игр для каждого дитя фьордов. А особенно – для тех, кто рожден от Зова Ньордхегга.

Время, которое Шторм ненавидел.

В это время его жизнь менялась и почему-то снова – в худшую сторону.

Он ушел в глубину. Туда, где властвует вечная стужа. Туда, куда не добраться лучам солнца. Туда, где нет жизни, ни одной плоской пучеглазой рыбёшки, ни одной надоедливой каракатицы. Где можно свернуться кольцом и смотреть на мертвые, одинокие скалы. Где нет места воспоминаниям и прошлому. Как и фьорды, они оживают с приходом лета.

Правда, сегодня на стылую глубину Шторма загнало вовсе не паршивое прошлое, а такое же паршивое настоящее! Девчонка, которую он по глупости спас. Словно пустоголовый малек, попался на наживку. На длинные и тонкие ножки, вокруг которых плескался шаловливый ветер, теребя подол юбок. На стройную фигурку, идущую ко дну. На мольбы о помощи. И ведь даже подумать не успел, рванул сквозь толщу воды в одном желании – вытащить, защитить!

Вот же безмозглый… А ведь он всегда считал, что теплые воды на него не влияют. Что отжило то, что поддается силе и власти согревающихся фьордов, что ушло в незримый мир вместе с теми, кто мертв.

И вот же! Кинулся на призыв, вытащил, спас. Только спрашивается – зачем? Он не из тех, кто спасает тонущих дев! Дева в воде годится лишь для игры – погонять в свое удовольствие по мелководью, пощекотать волной, а потом – затащить под скалы, прижать нежной спиной к мшистому камню. Получить сполна то, что может дать юное и красивое женское тело. Дать сполна то, на что способно тело его – разбитое и опустошенное. А после – оставить там, где нашел, и забыть в тот же миг. Так он всегда и поступал. Тело еще не успевало остыть от ласки, как Шторм призывал хёгга и уходил в глубину, ни разу не обернувшись. Иногда девы кричали что-то ему вослед, просили вернуться, сулили новые наслаждения. Но их крики значили не больше, чем вопли надоедливых чаек, кружащих над скалами.