На корабле ее сразу перенесли в медотсек. К тому времени она не могла дышать даже через маску из-за разраставшейся боли в груди. Сквозь писк анализаторов и других приборов Туся услышала срывающийся на отчаянный крик голос Клода, который с кем-то спорил и кому-то что-то доказывал. К этому времени боль стала нестерпимой, и мир вновь потонул во мраке.

Когда же мрак рассеялся, боль ушла бесследно, а в теле появилась легкость и умиротворение. Туся запомнила ласковое прикосновение мыльных струй, смывавших даже воспоминание о трюме пиратского корабля и жертвеннике Наги, и восхитительный вкус апельсинового сока и какого-то мусса, которые она глотала, не размыкая глаз, уже почти засыпая. Потом она провалилась в глубокий исцеляющий сон.

Проснулась она от того, что, запутавшись в одеяле, со страху скинула его с постели и чуть не скатилась сама. Судя по активности спонтанных действий и полному отсутствию даже намека на боль, тело вполне восстановилось. Хотя свежесть и ослепительная белизна мягкой удобной постели призывали разобраться с одеялом и продолжить отдых, спать совершенно не хотелось.

Туся убрала с лица растрепавшиеся волосы и лениво оправила отделанную натуральным кружевом рубашку с ее личной монограммой, подарок графини Херберштайн. Когда-то в ее жизни существовали и такие приятные мелочи. Похоже к ним придется привыкать заново, как и к жизни без постоянного страха и напряжения.

Устроившись поудобнее, Туся обозревала спартанскую обстановку флагманской каюты, отражавшую пристрастия и характер ее хозяина, голова которого покоилась на соседней подушке.

Арсеньев пока спал, и она могла вдоволь на него насмотреться. Правда больше всего ей хотелось прикоснуться поцелуем к его чуть приоткрытым губам, поправить взъерошенные волосы, положить ладони на грудь, почувствовать, как бьется сердце, и поверить, что все это происходит с ними наяву. Судя по цвету лица и ровному дыханию, Командор чувствовал себя хорошо. Неужели те пределы, которых они достигли во время поединка, отпустили их безо всяких последствий?

Арсеньев открыл глаза и блаженно улыбнулся. Это выглядело настолько естественно и при этом настолько несбыточно, что Туся не выдержала спросила:

— Саша, скажи мне, мы правда живы?

— Это стоит проверить, — философски заметил Арсеньев, подавшись вперед и припав поцелуем к ее губам.

Туся ответила со всей возможной горячностью и наконец-то сумела его обнять. Арсеньев не остался в долгу.

— М-м-м! Похоже на то, но я до конца не уверен, — заключил он по прошествии какого-то времени, заполненного сначала робкими, но затем все более страстными и требовательными ласками.

На всякий случай он проверил ее пульс, не нашел ничего опасного и продолжил, благо Туся не собиралась ему мешать и только млела от восторга. Вскоре кружевная сорочка отправилась вслед за одеялом. Разгоряченному, податливому как масло телу не требовалось никаких покровов. Арсеньев вел ее по кругам наслаждения, словно доказывал великую теорему жизни. Жизнь есть любовь, и как не бывает любви без жизни, так и жизнь замирает и скукоживается без любви.

Потом они лежали, прижавшись друг к другу, утомившись от ласк, но не в силах разжать объятья и просто упивались сладким послевкусием, наслаждаясь близостью. Туся прислушивалась к своему телу, с улыбкой вспоминала новые ощущения.

— Я думала, после всех этих приключений мы проваляемся в медотсеке не меньше месяца, — поделилась она.

Арсеньев как-то странно глянул на нее, а потом прижал к себе так крепко, словно ее грозил унести ураган.

— После встречи с коллегой Дриведи я пережил остановку сердца, а тебя мы просто едва не потеряли.

Туся потянулась за одеялом. Ее начинало трясти. А она еще радовалась, что все обошлось так благополучно, и они отделались малой кровью.

— Так сколько мы здесь? — жалобно спросила она.

— В каюте со вчерашнего дня, — пояснил Арсеньев, ласково проводя рукой по ее волосам. — А до этого была неделя интенсивной терапии и знакомства с установкой энергообмена.

Перед Тусиными глазами в единый миг, словно разрозненные фрагменты головоломки, пронеслись картины, почерпнутые как из собственной памяти, так и позаимствованные из воспоминаний Арсеньева.

Она вновь увидела платформу антиграва, очертания корабля вдали и близких друзей, которые хлопотали рядом. Наташа устраивала ее голову поудобнее, поправляла маску, пыталась влажным полотенцем стереть с ее лица и груди грязь и тлетворные снадобья Наги. Петрович со всей возможной бережностью освобождал ее руки от остатков цепей. Клод перебирал медикаменты, поминутно выслушивал ее пульс, с каждым разом становясь все мрачнее.

Командор, тяжело переводя дух, лежал рядом, говорил что-то ободряющее, бережно прикасался растрескавшимися губами к ее вискам, шее, лицу. Потом глухо застонал и схватился за грудь, неловко откидывая левую руку. К счастью, Клод мгновенно понял, что происходит, и сумел восстановить работу сердца командира и наставника до того, как кислородное голодание убило мозг. Туся увидела, как остекленевший, почти остановившийся взгляд Командора приобрел осмысленность, и потеряла сознание.

Потом они лежали рядом в медотсеке, и Туся глазами Арсеньева смотрела на свое многострадальное тело, на котором не смытые потом и не стертые Наташей рисунки и остатки зелья превратились в неряшливые зеленовато-бурые пятна. Потом в поле зрения попали экраны приборов, фиксировавших ее жизненные показатели, и все остальное утратило всякое значение.

— Давление падает, область некроза разрастается, если не принять экстренных оперативных мер, то до Паралайза мы ее просто не довезем! — не скрывая отчаяния, делился с Командором Клод.

— Характер поражения имеет сходство с лучевой болезнью, — Арсеньев старался говорить спокойно и не поддаваться эмоциям, и у него это даже почти получалось. — Похоже на бомбардировку концентрированным пучком протонов или других агрессивных частиц.

— Но ведь так не бывает! — растерянность Клода усугублялась удивлением. — Пораженные ткани локализуются в области правого легкого и аорты, а остальные органы не затронуты. Не понимаю, что происходит!

— На арене происходило много того, что не поддается логическому осмыслению, — отозвался Командор.

Туся невольно вспомнила странное черное копье, решившее судьбу доктора Дриведи. Похоже она все-таки не успела разорвать связь и ее тоже задело.

— Я попробую локализовать область некроза с помощью заморозки, а потом удалю, — предложил Клод. — Хотя по-хорошему здесь нужны манипуляции на атомарном уровне.

— И их осуществить нам поможет процедура энергообмена, — напомнил молодому коллеге Командор.

— Да ты с ума сошел, Саня! — вскинулся Петрович, среди хрупких приборов медотсека похожий на слона в посудной лавке. — Риту в эту адскую машину? Я понимаю, доноры, им деваться некуда. Но нашу девочку-то за что?

— Для нее я тоже не вижу иного выхода, — тихо, но твердо проговорил Командор. — И для себя тоже.

Он повернул голову ко второму кардиографу, и Туся увидела, что его надорванное во время поединка сердце готово вновь остановиться. Теперь уж навсегда.

Следующее воспоминание Арсеньева начиналось резью в глазах и ощущением тяжести во всем теле. «Что же чувствуют несчастные доноры, если даже знакомство с установкой в режиме приема жуткий стресс для организма».

— Добро пожаловать в мир живых, Командор!

Осунувшееся лицо Клода, когда на нем все-таки удалось сфокусироваться, источало сияние сверхновой.

— Рита! — хотя голосовой аппарат не слушался, вопрос вырвался, казалось, минуя связки, из самой груди.

— Да все в порядке, Саня! — успокаивающе пророкотал Петрович. — Она в соседнем боксе. Наташа и другие девчонки решили, что ее надо отмыть, накормить и спать уложить. И то верно. Сколько она натерпелась еще до того, как попала на арену. Смотреть жалко.

— Угрозы для жизни нет, — прервал старшину Клод. — Ей нужно просто отдохнуть. Это невероятно, но область некроза у вас у обоих исчезла бесследно.