Никакой одиночка не сможет заменить собой нашу компанию. И, насколько я могу судить, никогда никто и не пытался.

— Может, пойдем туда и посмотрим?

— Ты забыла, я не умею гулять по вуалям.

— Вуалям? — не понимаю я.

— Ну, по завесам.

Оказывается, тенники используют слово «вуаль». Интересно почему. А почему мы называем слои реальности Города завесами? Не знаю. Так придумали задолго до меня. Вуаль, завеса — смысл один. Тонкая ткань, которую нужно откинуть, чтобы пройти на иной уровень. Это доступно в той или иной мере всем жителям «настоящего» Города, Москвы. Подавляющее большинство умеет делать это, но не помнит наяву о своих путешествиях. Впрочем, дальше первых двух-трех они никогда не продвигаются. Они — просто население, живущее жизнью, мало отличающейся от той, что у них наяву. Поэтому на первых завесах в Городе такие толпы народа. Немногие умеют проходить выше или дальше. На четвертой завесе, где реальность уже ощутимо отличается от московской, — не больше миллиона. На пятой — едва ли сто тысяч. Это первая из завес, на которой обитают тенники. Ее обычно и называют инициирующей. Те немногие люди, что осваиваются там, составляют основу информационной структуры Города, незаметно для себя работая процессорами для обработки поступающих в Город данных. Им просто снятся странные сны, небольшую часть которых они запоминают.

Малая толика людей добирается до верхней завесы и поселяется здесь. Это «правило Дома» — ты живешь только на своем уровне, соответствующем желаниям и способностям. Только Смотрители могут скользить по всем завесам — а их много; та, где сидим мы с Кирой, — тринадцатая. И есть еще десяток или две тех, что лишь чуть отличаются от идущих с пятой по тринадцатую, мы не считаем их за отдельные. Счет идет только по вертикали, по разнице между уровнями. На большую часть я никогда не спускалась — и некогда, и неинтересно. Смотрителю, которого Город выбирает из новичков, прижившихся на пятой завесе, всегда хватает дел наверху. Смотритель отличается от горожанина одним — он понимает, как устроен Город. Далеко не все и не всегда — но умеет восстанавливать сбоящие процессы, уничтожать источники опасности.

Город — гигантская пирамида, и то, что на верхнем уровне воспринимается как оглоед или ползун, внизу... Я даже не знаю толком. Участки, где всегда возникают пробки. Криминальные кварталы. Места катастроф, опасных выбросов с заводов. Что-то еще. Я не помню, а Киру об этом спрашивать бесполезно. Он вообще никогда не был там после того, как изменился.

— Кира, откуда берутся тенники?

Он усмехается.

— Ты еще спроси, откуда берутся дети.

— Это я знаю. А вы откуда беретесь?

— Тебе правду рассказать или как у нас принято?

— Правду, конечно. Про детей Города, которых он забирает к себе, я уже слышала сотню раз.

— Ну слушай. Там, внизу, всегда есть такие люди, которым не нравится быть людьми. Книжек фантастических начитались, сказок наслушались. Или еще что-то в голову вступило. Им легче приходить в Город, и на пятой вуали они оказываются очень быстро. Чаще всего — еще подростками. Там их быстренько трансформирует в то, о чем они мечтали. Оборотни, вампиры, крылатые кошки — все подряд. Но... есть такое правило: не только мозг определяет форму тела, но и тело — свойства мозга. Трансформацией их переделывает в такое, что проснуться они уже не могут. По-настоящему проснуться. Это еще не тенники, а зародыши. Ты их видела, наверное, — тех, кто прошел повыше. Глупенькие совсем, тупые.

— Угу, — киваю я.

Действительно, глупенькие и слабые. Соображают плохо, обычно бестолково шатаются по Городу. Впрочем, глупость не мешает им выживать, а в свои силы они верят так, что вера с лихвой заменяет силу. Именно эти, как назвал их Кира, зародыши причиняют беспокойства больше, чем все их собратья с верхних завес.

— Тело внизу как-то доживает, но они уже здесь всей душой. И хотят сюда. Садятся на наркоту, сигают из окон. В аварии попадают, заболевают — Город их к себе забирает, ему эти ходячие страдания не по вкусу. Когда тело умирает, ну или в кому впадает, они оказываются на пятой вуали целиком. А там уж по мере способностей — кто сюда, а кто так и болтается на пятой. И готов тенник.

— Вот, значит, как... — Я ошеломлена.

Это не похоже на все, что мне доводилось слышать. Мне интересно, знает ли об этом Лаан. Он многое знает — но молчит, пока его не спросят. А чтобы задать вопрос, нужно знать половину ответа. Мне хочется спросить, как же на самом деле тогда получаются Смотрители, но я боюсь нарваться на насмешку. Еще мне хочется спросить, кем же был Кира.

— Тенник не может стать Смотрителем? — спрашиваю я.

— Нет. Чтобы быть Смотрителем, нужно быть человеком. Не совсем человеком, вы все-таки не вполне люди. Но хотеть быть человеком. Тот, кто хочет быть тенником, становится тенником, как я уже сказал.

— Что значит — не вполне люди?

Кира смеется и вдруг царапает меня когтями по голой руке, вспарывая кожу. Я вскрикиваю.

— Ты спятил?

— Смотри. — Он показывает на рану, которая затягивается на глазах. — Сколько раз с тобой что-нибудь случалось на вуалях?

— Да постоянно что-то. То с балкона упаду, то еще что.

— Вот в этом и отличие. Ты быстрее двигаешься, лучше соображаешь — ну, почти всегда, на тебе все заживает в момент. Это тебе дает Город, — говорит он, опережая меня. — Но за что? Ты — связываешь, ты чистишь, ты строишь. А вот этого таланта нет ни у кого, кроме Смотрителей. Это и называется — не вполне люди. И еще — ты помнишь Москву?

— Ну, что-то помню... — неуверенно говорю я, понимая, что вроде бы помнила о ней сегодня в первом путешествии по завесам и помнила много. Но сейчас все вылетело из головы. Город. Большой, шумный и красивый. Я даже не в нем родилась. Или родился? Я и этого не знаю точно.

— Ты когда-нибудь возвращалась ниже первой вуали? После того, как попала сюда?

— Нет. — В этом я уверена всецело.

— В том-то и дело.

— Я... умерла? Там, внизу? — Сердце заходится от страха. Я смотрю на Киру, ссутулившегося на своей табуретке, и чувствую, как по лицу текут слезы.

Кира задумчиво чертит узоры на столешнице. Когтями. Остаются глубокие царапины, напоминающие странные руны. Потом он поднимает глаза, видит фонтан слез, который я представляю собой. Бросается ко мне, я даже вздрагиваю — он проходит прямо через стол. Он же тенник, вспоминаю я. Может проходить через стены. Оказывается, и через столы.

Обнимает меня, прижимает к себе. Гладит по дурацким кудряшкам.

— Я не знаю, Тэри. Может быть, и нет. Может быть, Смотритель — просто человек, который умеет одновременно быть здесь и внизу. Я правда не знаю. Ну что ты, в самом деле...

Я плачу и никак не могу остановиться. Он не знает — и это хуже, чем просто «да». Кто я такая — призрак, живущий энергией Города? Или человек с раздвоившимся сознанием, не помнящий там, внизу, то, что происходит здесь? Сколько лет мне ни разу не приходило в голову задуматься об этом. Мне так нравилось жить в Городе...

— Не оставляй меня, пожалуйста, — бормочу я сквозь рыдания и прижимаюсь к животу Киры щекой. Потом просто сползаю с табуретки и сижу на полу, продолжая повторять: — Не уходи.

— Да куда ж я ухожу-то... Тэри, перестань. Хватит плакать. Все хорошо.

Он действительно никуда не уходит, опускается на колени и так стоит рядом со мной. Через пелену слез тенник Кира выглядит очень старым, древним. Может быть из-за пыльно-серых волос, которые кажутся седыми.

— Тэри, малая, я не уйду никуда. Правда.

— Ты уверен? — Наверное, последние мозги у меня вытекли вместе с ручьями слез, иначе я никогда не стала бы задавать такие вопросы теннику. Особенно легендарному слухачу Кире, у которого, судя по сплетням, в каждом квартале по три бабы.

— Уверен, уверен.

— Но я же не женщина...

— А кто? — усмехается он. Задумываюсь.

И правда — а кто я, Смотритель Тэри?

Я не люблю ни людей, ни тенников. Первые для меня слишком скучны, предсказуемы и просты той простотой, в которую хорошо утыкаться носом, разбив в жизненных баталиях лоб и коленки; ненадолго — чтобы просто греться и не опасаться неожиданностей. Тенники же мне кажутся еще более ограниченными, чем люди. Они и есть люди — но бывшие; перестав быть людьми — не стали чем-то действительно новым. Не в меру горды своей инностью, излишне влюблены в свои «нелюдские» умения.