Ударь Луи по ним сейчас этой швейцарской баталией — и все. Победа у него в кармане. Однако он не решился. Он испугался, что если потеряет швисов, то окажется наголову разбит.

Поэтому он занялся эвакуацией орудий под прикрытием швейцарцев и изрядно потрепанных жандармов. Карл же рвал и метал волосы на всех известных местах, пытаясь навести порядок в своей пехоте. Ведь решительная победа ускользала у него из рук. Жандармом короля все еще было больше, из-за чего завершить дело натиском конницы не представлялось возможным. Да и швейцарцы пугали. А вот удар он всей массой его новой пехоты — это да, это было бы успехом. Перед ней, как он думал, даже и швейцарцы не устоят, ибо не имеют такого количества огнестрельного оружия.

Но время утекало. И Луи организованно отходил.

Победа? Победа. Но какая это победа? По очкам. Случайная скорее. И опять — хитростью, а не доблестью…

- Что ты хочешь? — устало спросил Людовик, когда они вечером вновь съехались на поговорить.

- Я хочу, чтобы ты провозгласил моего брата, герцогом Шампани.

- Но Шампань графство.

- В твоей власти провозгласить ее герцогством и передать в наследное владение Антуану.

- То есть, тебе?

Карл молча пожал плечами. Мол, какая разница? Брать себе этот титул он не хотел, а укрепить положение самого своего верного и надежного союзника желал. Не говоря уже о том, что Шампань позволила бы Бургундии объединить свои владения, расположенные в собственно Бургундии с теми, что лежали в Нидерландах.

- Это все?

- Нет. Не все. Второе мое требование сущая мелочь. Ты должен признать меня Милостью Божьей руа де Бургонь.

- Что, прости?

- Полагаю, что глухотой ты не страдаешь.

- Я не могу тебя признать руа. Это в праве сделать только Святой Престол.

- Святой Престол в праве провозгласить создание нового королевства. Тут же это не требуется. Титул этот существует. И он узурпирован Фридрихом Габсбургом, не имеющим к Бургундии никакого отношения. Поэтому я требую, чтобы ты признал мои права на этот титул.

- Ты с ума спятил? — с некоторой жалостью в голосе спросил Людовик.

- Не больше, чем ты.

- Слава Иоанна глаза застит?

- Он поступил по закону и праву. Он показал нам, что с несправедливостью можно бороться силой. И Бог сегодня явно нам продемонстрировал его правоту.

- Ты считаешь?

- Ты не знал наши с Иоанном договоренности. И на основании своих домыслов навыдумывал про меня всяких гадостей. Да людям о том стал болтать, пороча мое честное имя. И вот — Всевышний сказал свое слово. Твою армию разбили мои крестьяне.

Людовик промолчал, задумавшись.

Многие задумались.

- Я не могу отдать тебе Шампань.

- Тогда я заберу больше, — пожав плечами, произнес Карл.

- Ты в этом уверен?

- Из Бургундии уже идет подкрепление, — криво усмехнулся Великий герцог Запада. — Да, я уверен в своих силах.

- Подкрепление? — удивленно стали перешептываться в свите короля.

- Ты удивлен?

- Да, брат мой, — кисло произнес Людовик. Он не знал, что Карл блефует. И если текущий расклад сил еще оставлял ему возможность для маневра и даже надежду на успех, то подход свежих подкреплений — был финалом. Мрачным финалом.

Кто оттуда мог идти?

Да кто угодно. Самым безобидным выглядел подход еще нескольких тысяч пикинеров и аркебузиров. Но ведь могли выступить и противники короля. Союзники Карла, которых он не привлек к этой войне. Пока не привлек. И что тогда? Если поражение в битве при Париже выглядело достаточно условным, то подход свежих сил, особенно если это ополчение союзных герцогу феодалов, угрожало полным разгромом в полевой битве.

В обычных условиях это не страшно. Людовик бы отступил. Собрал силы. И вновь отправился в поход в надежде вернуть свое. Ведь Карлу пришлось бы завоевывать Шампань. Всю. А это долго. Очень долго.

Но сейчас такое поражение было для него недопустимой роскошью. И так его власть висела на волоске. А тут новая — беда. Он мог держать пари — в случае полного разгрома в полевой битве в войну включатся многие на стороне Бургундии, начав разрывать Францию на куски. И отбиться от них он бы не имел никакой возможности…

Кирьян сын Зайцев стоял на носу струга и наблюдал за тем, как он медленно приближается к Рязани. Этот славный город он помнил. Смутно, правда. Он был здесь с Государем тогда, во время похода, много лет назад.

С тех пор многое переменилось…

И он сам, и город.

Он прошел три общих класса школы, организованной королем. Офицерский класс, артиллерийский, механический, химический и особый класс естествознания. Из-за чего выглядел в глазах окружающих, наверное, одним из самых образованных людей на всю округу.

И не только на Руси.

Тем объемом конкретных прикладных знаний, которые он получил, мало кто мог похвастаться в этом мире. Во всяком случае, так думал сам Кирьян. И был недалек от правды. Таких как он действительно имелось всего несколько человек на весь мир.

Чтение, письмо, счет — это понятно. Обыденно.

Основы алгебры и математического анализа. Внешняя баллистика, механика, оптика и иные прикладные в этой эпохе направления физики, на базовом уровне, разумеется. Химия, также школьные основы. Однако основы современные для XXI века, но и они для XV века выглядели откровением. И так далее. И тому подобное.

Все это привело к тому, что сын Зайцев изменился в плане сознания. Он уже иначе мыслил. Иначе воспринимал многие вещи. Что и позволило королю его приблизить, обласкав.

Кирьян взглянул на свой указательный палец правой руки. Там красовался золотой перстень с шестеренкой, выложенной из маленьких красных рубинов. Перстень адепта Механики — еще одного ордена, который подчинялся только королю, наравне с адептами Сердца.

С внутренней стороны этот перстень имел номер — «3». Каждый из них являлся номерным удостоверением. Всего же на текущий момент в ордене состояло всего восемь человек. Всего…. И они были в глазах короля элитой из элит. Самыми доверенными и приближенными. Наравне с другими адептами. Что ставило их едва ли не выше глав приказов и старой родовой аристократии.

Ему король поручил проинспектировать укрепления и инфраструктуру Рязани. Составить отчет. А потом отправиться дальше по Оке и Волге, вплоть до Минас-Итиля. И Кирьян относился к своей миссии с чрезвычайной трепетностью и ответственностью.

В поддержку ему дали пятерку адептов Сердца — очень крепких бойцов в превосходных доспехах. И Алевтину… просто Алевтину — очень въедливую бабенку из ордена Истинных сестер, также известного под названия адептов Истины[348]. Тоже недурно обученная. Но больше по делам законников и языками владеющая.

На первый взгляд — душка. Но от ее внимания не ускользало ничего, что касалось людей. Адепты Совести тоже было очень мало. С ее слов — всего шестеро. И гордилась она своим положением невероятно. Как бы не больше, чем Кирьян. А с какой любовью она смотрела на свой золотой перстень? Украшенный синей флёр-де-лис — королевской лилией из кусочков синего сапфира?

Зачем она была нужна в этой группе Кирьян не знал. Однако был уверен — ее, как и его самого, лично инструктировал Государь. И она совершенно точно делала важное дело, а не просто «помогала» ему в этом деле, «сопровождая…» Чем? Черт его знает. Он в их дела не лез. Да и не расскажет она, как и он сам не поведает ей то, что скрывалось на самом деле под видом обычной инспекции…

1481 год, 5 августа, Константинополь

- Отец, — почтенно поклонился Баязид султану.

- Прошу, проходи. — произнес Мехмед. — У тебя озадаченный вид.

- Так и есть, — ответил сын, усаживаясь на мягкие подушки. — Меня волнует тот Крестовый поход, которые ныне пытаются организовать христиане.

- С помощью Аллаха мы отобьемся от его. Как и от предыдущих. Всевышний милостив, и он много раз выказывал нам свое расположение.