И работа закипела. Тем более, что план работ и дорожная карта по их проведению к 1 апреля 1478 года была полностью завершена и утверждена. Чтобы архитекторы друг другу не мешали и в каждый момент времени были в полной мере заняты, избегая простоя рабочих рук.

Новую каменную крепость строили, чуть отступив от старых белокаменных стен. Но не честно ставили каменную фортификацию, а с уловкой. Внешние стены в четыре кирпича каждая — как скорлупа. А между ними набивали влажную смесь речного песка с гашеной известью.

На вид — толстенная кирпичная стена, имевшая в основании добрые двадцать метров. На деле — нечто радикально более дешевое и простое в возведении. Из-за чего стены ставили удивительно быстро. Прямо реактивно, как по меркам тех лет.

Вместо башен ставились мощные бастионы через каждые двести метров. По той же технологии. Внешняя кирпичная скорлупа. Внутри же все забито известково-песчаной смесью. Понятное дело, что с перспективой облицовки ладожским гранитом, который по весне только-только начал подходить. Как ни крути, а гранитная стена выглядит дико богаче и представительнее, чем кирпичная.

При это Белокаменный кремль Иоанн решил не сносить, а реконструировать, используя как второй контур укреплений, возвышающийся над первым. С проходом между ними.

Король решил трансформировать старый кремль по типу классической готической крепости с высоченными стенами. Причина проста — защита внутренней территории крепости от ветров, которые тут бывали совершенно скотские. Ну и в плане обороны какое-никакое, а подспорье. Особенно если у неприятеля не будет нормальных орудий.

Но это — потом.

А сейчас — ударное возведение новой поистине мощной современной крепости бастионного типа. Условно бастионного, конечно, так как классическую «звезду» поставить он не мог — все-таки геометрия кремля — суть треугольник. Из-за чего приходилось выкручиваться, комбинируя все, что он сам знал и слышал, с тем, что знали и слышали итальянские архитекторы. Плюс немного импровизировать и выдумывать. Так, несмотря на бастионный тип новых укреплений кремля, перед воротами, каковых стало сильно меньше, ставили мощные барбаканы — укрепленные форпосты, подходы к которым прекрасно простреливались со стен и ближайших бастионов.

В общем — мощь.

Параллельно, внутри кремля, также велись строительные работы. Аристотель Фьораванти занимался возведением нового большого кафедрального собора, вместо старого Успенского, который поставил в XIV веке еще Иван Калита.

В качестве творческого ориентира Иоанн набросал итальянцу эскизы в духе Казанского собора Оренбурга, выполненного в неовизантийском стиле в конце XIX века. В той степени, в какой он понял и запомнил его образ с фото, виденным некогда. Аристотелю же надлежало эту концепцию развить. Но, при этом, общая высота нового кафедрального собора Москвы никак не должна была быть меньше семидесяти метров. А лучше — больше.

Причем в качестве материалов Иоанн предложил Фьораванти применить принцип переменной плотности строительного материала. И нижнюю часть собора построить из полновесного клинкерного кирпича, а сверху — из пустотелых керамических блоков. С последующей облицовкой мрамором, разумеется. Но главное — нагрузить стены так, чтобы они под собственным весом не сложились. Да фундамент достойный возвести. Плюс принцип армирования применить порекомендовал, что применялись в XX и XXI веках при укрепления старых строений.

А рядом с новым храмом строился и новый дворец. Под стать новых амбиций правителя Москвы. И опять-таки — в нововизантийском стиле. И, в перспективе, рядом с ним должно было полностью перестроить Архангельский собор, дабы превратить их в династический некрополь с большим заглублением при хорошей гидроизоляции. Но это уже строительства кафедрального собора. Очень уж он был нужен.

Плюс фоном шли работы по сооружению канализации и водопровода[271]. Вон и мощную водонапорную башню ставили в одном из ближайших к Москве-реке углов крепости. С ветряной мельницей на ней, дабы воду сама качала.

Иными словами, московский кремль в этот момент времени представлял собой большую стройку. Один сплошной хаос и суету. Да. Это все нужно было делать. Но жить в условиях стройки — такое себе удовольствие. Поэтому король с величайшим удовольствием готов был оттуда сбежать. Куда угодно. Даже на войну. Прихватив с собой сына. Лет ему, конечно, было еще мало. Но почему нет?

1478, 1–2 июля, устье Днепра

Иоанн действовал быстро и решительно. Он уже на следующий день после принятия решения начал выдвигать полки на Смоленск, чем немало напугал Казимира. Поэтому Великий князь Литовский всецело содействовал накоплению у Смоленска любых водоплавающих средств. Лишь бы побыстрее протолкнуть Иоанна на юг.

Важным подспорьем было и то, что король Руси превратил Смоленск в передовой свой форпост на западе. Из-за чего имел в нем приличный военный склад с провиантом и боевыми припасами. Поэтому войска шли налегке.

Строго говоря, все полевые войска, которые он стягивал для участия в османском походе, двигались налегке, опираясь на созданную за 1474–1477 годы систему военных складов. Обозы у них имелись. Да. Но сильно облегченные из-за того, что лошади тащили полупустые фургоны. Отчего полки и отдельные роты стягивались стремительно.

Кавалерия тоже подходила к Смоленску, но, когда король выступил в поход вдоль реки, на плавательные средства не грузилась, а двигалась параллельно. Обоз ее находился на лодках да корабликах, взятых в наем у литовцев. Там же, по реке перемещался и личный состав в основной своей массе. По берегу же перегоняли только конский состав без седоков, да осуществляли охранение на марше. Там же, в этих табунах, находились и обозные лошади остальных войск.

Причина такого решения была достаточно проста и сложна одновременно.

Лошадь — это не мотоцикл. Это живое существо с ограниченными показателями выносливости и силы. И это только в наивных фильмах на ней можно верном проскакать галопом десятки километров. На деле боевые кони линейных пород выдерживали такие скачки под седлом не более трех-четырех километров. Рысью — больше, но не сильно. Беда лишь в том, что после такой нагрузки «копытный дружок» был загнанным и едва ли к чему годился. Поэтому в XIX веке выработали определенные правила для долгий конных переходов, при которых конь был пригоден к бою без вот таких вот перегибов. То есть, в любой момент такого марша можно было скомандовать атаку, и всадники ломанулись бы вперед галопом.

Как же это достигалось? Умеренной нагрузкой. Час верхом, но шагом. Час — под уздцы. И каждые три дня — дневка для отдыха. При этом кормление овсом было обязательно, дабы конь оставался в тонусе[272]. Из-за чего стратегическая маршевая маневренность конницы оказывалась очень скромной, не превышая, а иной раз и уступая хорошей пехоте. Ведь отряд идет со скоростью самого медленного участника, а им выступает обоз, который традиционно не двигался быстрее, чем шагом. Причем необходимость в перевозке огромного количества фуража — овса — делало такие обозы у больших конных формирований поистине огромными. И в ту же Гражданскую войну, в начале XX века, конные армии по сути могли маневрировать только вдоль железнодорожных путей, привязанные к составам с фуражом.

«О двуконь», конечно, можно всю дорогу провести в седле, пересаживаясь с одного седла на другое. С тремя конями еще проще. Так как часть походной нагрузки можно перенести на вьючную лошадь и «копытные друзья» меньше уставали. Но, в любом случае, ни о каких забегах на многие десятки километров в день несколько суток подряд речи не шло.

Понятное дело, что лошадь, особенно подготовленная, как и человек, способны к форсированному маршу. Обычно он осуществляется на рысях. Но далее 60–70 км в сутки он все одно не уходит. Да и потом лошадям требовалось отдыхать, чтобы не было падежа. Хотя и после первого форсированного марша можно части поголовья недосчитаться.