— У Аны есть свои шелка. Это тебе подарок.

— Ну или хотя бы Лилиан подари.

— Лилиан я подарю другой кусок. И другие украшения.

Алиса прижала голову сына к плечу и стала гладить его, как ребенка. Так она гладила старшего сына когда-то давным-давно, прижав его к себе и заливаясь слезами. Он со стыдом вспомнил, как вырывался тогда и пытался объяснить маме, что он уже большой и его не надо обнимать. Дик чувствовал: сердце матери изнывает от счастья, что теперь он этого не делает. Так просто было бы и раньше доставить ей лишнее счастливое мгновение.

Когда Алиса отпустила его, он поднял ладони и коснулся ее груди. Глаза матери закрылись, он подхватил ее на руки, понес и положил на лавку. Конечно, в зале они были не одиноки, но те, кто устраивался спать в нижней зале донжона, интересовались только собственным ночлегом. Сын и сам позаботится о матери, а если ему понадобится помощь, он попросит. Того, что госпожа потеряла сознание, никто не заметил: все выглядело так, будто она просто внезапно ослабела и Дик помог ей прилечь.

Рыцарь-маг начал с того, что принялся массировать ей плечи и шею. Под его пальцами мышцы постепенно расслаблялись, и вот уже чужая магия, смешиваясь с собственной слабеющей энергией женщины, заструилась в ее теле. Дик знал, что перекраивать чужое тело по своему усмотрению ни к чему, да и опасно. Каждую свободную минуту между боями и в долгие зимние вечера, когда нечего было делать, он разворачивал магические манускрипты из метрополии Дома Живого Изумруда и вчитывался в рукописные строки.

Он прочел о том, что частичка колдовской силы дремлет в каждом человеке. Большинство не умело использовать ее, но порой она прорывалась сама, и такие случаи люди называли случайной удачей или чудом. Нет нужды латать чье-то сердце, лечить печень — достаточно сделать так, чтобы чужое сознание само пожелало исцелить свой «сосуд». Внутреннее осознанное желание освобождает собственную магию человека — и он исцеляется.

Книги рассказывали, что об этом способе знают многие маги, но редко кто использует его, поскольку гораздо проще переделать все по-своему, при этом ощущая себя творцом. Но это гибельный путь. Он приводит к высокомерию, которое, в свою очередь, порождает бессилие, потому что маг, почитающий себя чудотворцем, не отдает себе отчета в том, что можно, а чего нельзя делать. За переоценку своих сил расплачиваются собственной душой — слишком это тонкая материя, чтобы обращаться с ней неаккуратно.

Дик следил за тем, как исцеляется тело матери, а сам думал о том, что, должно быть, именно по этому неверному пути пошел когда-то один из его предков. Излишняя самонадеянность заставляла его избирать самый простой и неразумный способ творить колдовство. Изнуряя же себя, маг прибегал к самому простому способу получения новой энергии — отнимая ее у окружающих. С тех пор и пошел разговор о де Лузиньянах как о роде отпрысков дьявола — любовь к самому простому пути, казалось, передавалась по наследству.

Еще плохо понимая связь чистоты помыслов с магической силой, Дик инстинктивно улавливал, что таковая существует. Ему еще только предстояло нащупать ее и сообразно этому выстраивать свою жизнь. Но уже теперь Дик отдавал себе отчет в том, что совсем не зря существуют христианские заповеди, совсем не зря Церковь запрещает колдовство. Слишком сложно, пользуясь магией, удержаться на зыбкой грани здравого смысла и добра. Чародейством должны заниматься только избранные: люди, понимающие, что они творят.

Дыхание Алисы вскоре выровнялось, и ее сын с удовольствием убедился, что сосуды, снабжающие сердце кровью, работают как надо. Больше не было опасности того, что какой-то из них сдавит спазм. С печенью и другими органами внутренним силам леди Уэбо предстояло повозиться, но Дик успокоил себя тем, что еще несколько дней сможет наблюдать за ходом выздоровления. Он укрыл матушку плащом, попавшимся под руку, и отправился ночевать на сеновал.

Могилу приемного отца он посетил иа следующий день. Отстоял всю службу от начала до конца, внес щедрый вклад в память Этельвольда и договорился о венчании. Тогда же он вручил брату изрядную сумму в серебре и предложил отправить какого-нибудь слугу купить скот, чтобы заколоть и приготовить для брачного пира. Несмотря на то что уже началась страда и земли требовали срочной распашки, по такому случаю Эгберт решил освободить крестьян на два дня от работы, лишь попросил брата на неделю отложить торжество — чтобы успели посеять зерно. Дик согласился — он представлял себе веселую деревенскую свадьбу па лоне расцветающей природы и предпочитал, конечно, чтобы к тому моменту деревья уже зеленели.

Он обвенчался с Серпианой в начале мая. Небольшая церковь наполнилась народом, и священник, надев по такому случаю парадное облачение, торжественно исповедал и причастил обоих молодых людей. За день до того Дик свозил Серпиану в ближайший город, где в какой-то захолустной церковке она приняла крещение. Крестил ее тамошний патер, от всей души поверивший в историю, придуманную Диком, будто он выкупил девушку у сарацин, и потому-то она еще некрещеная. Священник одобрил решение молодого человека привести бывшую пленницу к свету истины и без долгих рассуждений превратил ее в христианку.

А все для того, чтобы родственники ничего не заподозрили.

— Here I take thee, Ana, to my wedded wife, to have and to hold at bed and at board, for fairer for fouler, for better for worse, in sickness and in health, till death us do part, and thereto I plight thee my troth…[485] — медленно произносил Ричард Уэбо, граф Герефорд, старинную, освященную временем брачную формулу, и, в отличие от Раймона Тулузского, не так давно говорившего те же самые слова, но по-французски, он собирался сдержать слово.

Алиса то и дело прикасалась пальцем к уголкам глаз, делая вид, что утирает слезы, хотя ничеш похожего на грусть не испытывала. Эгберт немного завидовал брату, но скорее не потому, что тот брал сейчас в жены настоящую красавицу, наряд которой стоил к тому же, должно быть, целое состояние, а за удачливость. Но зависть законного владетеля Уэбо была не той, что заставляет замышлять преступление или подлость Он уже прикидывал, о чем бы попросить богатого родича, да так, чтобы не потерять себя и не оскорбить его, и все повторял про себя: «Везет же некоторым» — но больше ничего.

А Дик тем временем взял с деревянного подноса золотое кольцо, влажное от освященной воды, которой его кропили, надел на палец Серпианы, и она стала его женой по законам христианской веры.

— Ну что, я вижу, ты снова в Англии, — сказал, улыбаясь, Гвальхир. Опять видение, на этот раз пришедшее не вовремя — когда Герефорд уже готовился обнять Серпиану. Воспринимая реальный мир лишь наполовину, Дик отодвинулся от жены и поднял палец. Она поняла, что происходит нечто важное. Приподнялась на локте и посмотрела на супруга ласково и вопросительно.

— Что тебе надо, старик?

— Ну вот, разговоры. И главное — тон. Я думал, ты будешь рад узнать о Трагерне. У него, кстати, все в порядке.

— Буду рад, но не тогда же, когда все мое внимание поглощено женой!

— Да, женщины не терпят, когда внимание к ним с кем-то делят. — Гвальхир стал серьезнее. — Не собираюсь вставать между любящими сердцами. Скажу только, что лодка снова ждет тебя на валлийском побережье, все у той же скалы Ллевеллина.

— Что случилось? — не вытерпела Серпиана.

— Ничего особенного. — Дик улегся рядом и притянул ее к себе. — Просто Гвальхиру захотелось пообщаться.

Они лежали на огромной квадратной кровати в опочивальне замка Герефорд. Поразмыслив, рыцарь-маг все-таки решил заглянуть в свои владения, по имени которых звался уже много лет, ио ни разу в жизни не видел. Замок владетелей Герефорда оказался довольно невелик, но там хватало места и слугам, и солдатам, и, конечно, хозяевам.

Никто в графстве не оспаривал права Дика распоряжаться землями. Сам король даровал ему титул, а спорить с королем опасались все, от нищих до правителей. Тем более что крестьянам, например, в целом было все равно. «Все господа одинаковы, — говорили они. — Все безбожно дерут подати. Вот если б новый драл поменьше — было бы прекрасно».