Марька была без сознания, с распущенными волосами и в одной лишь белой, перепачканной в крови ночной рубашке. Ее рука безвольно свисала, роняя на землю редкие багровые капли из длинного и безобразного пореза от запястья и почти до самого локтя, покрытого подтаявшей коркой льда. На щеке Марьки был вырезан перечеркнутый символ ястреба, который принц поспешил стереть магией.

— Мариелла, — раздался истошный крик Уфа, но первым подбежал к Рензелу не он, а Арон и помог снять Марьку с лошади.

Бледный, опечаленный и потерянный Уф остался стоять рядом.

— Где… Где она была? — с дрожью в голосе спросил он у принца.

А лекарь опустился вместе с Марькой на землю и принялся ее осматривать.

— Боги… — выдохнул Арон, поднимая ее левую руку, где тоже был длинный разрез.

И вся сорочка… Вся сорочка на животе, где покоилась ее рука, пропиталась кровью.

— Это неправильно. Это… — забормотал Лекарь и, крепко стиснув зубы, процедил: — Ужасно.

На его лице отразилась такая мука, будто это его заживо резали. А мне было страшно. Очень страшно, но я все равно преодолела оставшееся расстояние между мной и Марькой. Опустилась на мощенную камнем тропу и коснулась ее ледяной руки, упавшей на ковер из опавших лепестков рододендрона. На ней все еще оставался браслет из погасших камней.

Принц не сразу, но спешился, после чего ответил на вопрос Уфа:

— Я нашел ее в склепе, — краем глаза я заметила, как Рензел стиснул кулаки. — На алтаре первого.

Уф, может, и не понял, о чем он сказал — в семейный склеп никого из стражников не пускали, но Арон и я о нем знали. Плечи лекаря напряглись, а я громко всхлипнула, представив, что пережила Марька наедине с убийцей и среди мертвых, там, где никто не услышал ее крики. И начала задыхаться от ярости и собственного плача.

— Цесса, — вдруг потянулся ко мне Арон, чтобы утешить.

Но я отпрянула от него, как от огня, чем сильно удивила. Вскочила на ноги и бросилась к принцу, спрятав лицо в его рубашке. Почувствовала, как медленно меня обняли руки Рензела, и наконец-то смогла вдохнуть не урывками, а полной грудью.

— Поторопись, Арон, — произнес Рензел. — Раны смертельные. Я только остановил кровь.

Лекарь ничего не ответил, а когда я осторожно выглянула из-за руки принца, он уже уносил Марьку в лазарет. Уф собрался увязаться за ним, но остановился. Оглянулся на меня, потом опять на спину удаляющегося Арона и стиснул кулаки.

— Уф, — позвал его принц и кивнул. — Иди.

— Спасибо, ваше высочество, — выдохнул он и бросился бегом за лекарем, а я шмыгнула носом и жалобно выдавила:

— Марька…

— Не бойтесь, Цесса, — прошептал мои волосы принц, все еще продолжая меня крепко обнимать. — Арон не даст ей умереть.

А чуть позже добавил:

— Кто угодно, только не он.

И я поверила ему. Поверила всем сердцем и всей душой, где, помимо вины, затеплилась искра надежды.

Пообещав предупредить, когда Марька очнется, принц проводил меня в мои покои и ушел решать вопросы с охраной и гостями, а я долго просидела в кресле своей комнаты. Одна. В полной тишине. И пустоте собственной головы. Почти пустоте. Потому что перед взором то и дело всплывал замученный вид Марьки. Ее закрытые глаза. Бледность кожи, на фоне которой кровь казалась необычайно красной и врезалась в сознание, точно печать оставившая след на капле сургуча. И мне даже не было страшно, что все это могло произойти со мной. А больно из-за того, что все это произошло с Марькой. Она не заслужила… Никто из нас не заслужил.

Сделав тяжелый вдох и с дрожью выдохнув, я подняла с кресла, решив-таки помыться и привести себя в порядок. Ниссу звать не стала — не хотелось видеть никого. Поэтому я сама взяла первое попавшее под руку платье, открыла дверь и наткнулась взглядом на спину дворецкого.

— Миледи, — обернулся он. — Его высочество приказал за вами приглядывать, пока ваш телохранитель занят.

— Приглядывайте, — произнесла я осипшим голосом и шагнула за порог комнаты.

Удивляться: почему принц решил приставить ко мне Арвела, а не того же Лариса — сил не было. У меня, вообще, мало на что их осталось. Поэтому я просто пошагала по коридору, а дворецкий, увязавшись следом, четко отбивал каблуками черных туфель каждый свой шаг. Я уже подумала, что он и в купальни со мной зайдет, но нет — Арвел остановился у входа и пообещал меня ждать. Пожав плечами, я прикрыла за собой дверь и тут же оказалась в заботливых руках служанки.

Она забрала мое чистое платье, повесила его на шкаф и начала помогать снять испачканную одежду, но тут я зацепилась взглядом за свое плечо.

— Я сама! — почти выкрикнула я в панике и прижала к себе грязное платье.

Служанка испугано отпрянула, не понимая, что такого она натворила, а я смогла выдавить кривую улыбку и уже спокойнее произнесла:

— Хочу… Хочу побыть одна, поэтому я сама.

— Слушаюсь, миледи, — поклонилась девушка. — Тогда я все подготовлю.

Она оставила мне мыло, мочалку, ковш и набрала ведро теплой воды. Предупредила, что будет рядом, если потребуется помощь, а как только ушла, я позволила платью упасть на пол. Вновь посмотрела на плечо и коснулась темно-синей татуировки месяца, чьи острые концы вот-вот должны были сомкнуться, образовав полноценный круг.

— Что это такое?.. — взволнованно выдохнула я и попыталась стереть рисунок ладонью, но ничего не вышло.

Голова закружилась, а босые ноги перестали чувствовать пол купальни. Я вспомнила боль в том же самом плече, от которого просыпалась, когда в небе было затмение. Схватила мочалку с полки и, окунув ее в воду, принялась тереть место с татуировкой, но только кожа краснела, а края рисунка даже не смазались.

Вдруг мне стало страшно. И вместо того, чтобы прекратить оттирать татуировку, потому что уже становилось больно, я только сильнее надавила с чувством, будто меня заклеймили, точно какого-то зверя.

Заклеймили и загнали в угол.

В отчаянии простонав, я села на деревянную табуретку, продолжая прижимать мыльную мочалку к плечу. Тяжело задышала, запустив пальцы в волосы, и стала покачиваться.

Так нечестно.

Обиженная и раздосадованная я вновь заработала мочалкой и начала смывать с себя грязь, выплескивая всю злость на собственное тело. После чего красная, как рак, забралась в прохладную воду бассейна, но все равно то и дело начинала скрести плечо ногтями. Теперь с этой штукой открытое платье не наденешь — все увидят метку.

— Она незакончена, — вдруг в воде появилось отражение королевы.

Она склонилась надо мной, рассматривая татуировку, а я вздрогнула и мигом стыдливо сжалась, спрятав синий рисунок за ладонью.

— Ваше величество! — смущено воскликнула и начала подниматься со ступеньки, на которой сидела. — Я сейчас…

Но королева коснулась моего плеча, возвращая меня на место:

— Нет-нет. Останься. Думаю, нам есть о чем поговорить.

Я послушалась, опустившись в воду по самый подбородок, и обняла свои колени.

— Смотри, — окликнула меня королева.

Она отогнула край ворота белого халата и показала мне на своем плече золотистую татуировку, напоминающую филигранную роспись из завитушек. Вот только у нее был не месяц, а солнце. И в центре его угадывался цветок из восьми лепестков, так похожий на карту нашего королевства.

— У меня такая же, — улыбнулась Астария. — Ну, почти, — пожала она плечом, а я перестала прикрывать ладонью свою татуировку и отвернулась. Это не тот восторг, который бы мне хотелось разделить.

Королева вздохнула и зашелестела халатом. Я услышала, как шелковая ткань мягко упала на каменный пол купальни, и вскоре мое отражение покрала рябь, когда Астария вошла в воду и села рядом со мной на ступеньку бассейна.

— Но твоя незакончена, — мягко произнесла она. — Значит, ты сомневаешься. И я догадываюсь почему, раз Рензел настолько отчаялся, что решил показать тебе то место.