– Так возвращайся в город и передай мои слова. Пусть подумают над ними. Потому что, когда дождь закончится и все немного подсохнет, мои войска начнут действовать. И после первых выстрелов переговоры окажутся затруднительны.

– Я понял тебя, – поклонившись произнес этот переговорщик неофициальный и откланялся.

Иоанн же вернулся к делам насущным…

Он был уверен, что Тверь не примет его предложение. Но сделать его он считал своим долгом. Другой вопрос, что только сейчас он осознал, насколько неудачна его позиция.

Армия его была изнурена рывком сначала к Рязани, а потом к Твери. Где-то на лодках, на которых бойцы гребли. Где-то «своим ходом». И теперь уставшее войско оказалось в неблагоприятных климатических условиях. Причем войско ослабленное. Да, королевская дружина в целом выжила, хоть и сдулась с без малого четырехсот до трехсот всадников. Однако, куда более организованная и управляемая конница сотенной службы ушла с Ахмадом. А потери, понесенные во время речного боя, штурма Рязани, боя на переправе и маршевого перехода все одно имелись, хоть и были малыми. Впрочем, затянувшийся дождь мог легко их увеличить. Про порох же он старался не думать. Просто не думать. Да, всячески оберегал его от сырости, но мысли о его состоянии гнал прочь.

С порохом вообще были проблемы.

Понятное дело, что он употреблялся на Руси уже доброе столетие. Но весьма и весьма ограниченно. Из-за чего запасы «огненного зелья» у него имелись скромные.

Шесть легкий полевых орудий, четыре сотни аркебуз и шестьдесят семь ручниц-картечниц – приличный арсенал для местных реалий. И «пожирали» эти стволы отцовские запасы только в путь. Сколько он так на них протянет? Бог весть. Можно посчитать, но расход пороха шел достаточно непредсказуемый. Время от времени выяснялось, что бочонки с ним испорчены.

Сколько ему требовалось? Ну, на «выпуклый глаз».

Полевое орудие за выстрел «кушало» около фунта пороха, что картечью, что ядром. Что при расчете ста выстрелов на ствол требовало запасов в шестьсот фунтов.

Ручница-картечница – порядка четверти фунта за выстрел. При запасе в полсотни выстрелов, это требовало порядка восьмисот пятидесяти фунтов. Это было полезное, но специфическое оружие. Оттого и не особо ходовое, поэтому Иоанн вел расчет оперативных запасов из оценки всего полусотни выстрелов.

Аркебузы были самыми экономными и потребляли что-то порядка фунта пороха на две сотни выстрелов. Отчего четыре сотни таких «карамультуков» при расчете ста выстрелов на ствол требовало восемьсот фунтов «огненного зелья».

Совокупно по прикидкам Иоанна требовалось что-то порядка двух тысяч четырехсот – двух тысяч пятисот фунтов пороха. То есть, чуть за тонну. Много. Очень много. Начиная же эту войну, ревизия показала едва за полторы тысяч фунтов. И где брать порох еще Иоанн понятия не имел.

Он уже успел ознакомиться с местными способами производства «огненного зелья» и толком так и не понял, как у них вообще что-то получалось. Не говоря уже о том, что селитряницы работали медленно, имели крайне низкое КПД и чрезвычайно большой цикл. Года два, иной раз три. И было их мало. Так что все поступления от внутренней выделки пороховой не превышало как правило и двухсот фунтов в год. Причем порох этот был весьма поганый и очень гигроскопичный[124], ибо делали его не на калийной селитре или хотя бы натриевой, а на весьма поганых нитратах[125]. Все полноту ситуации усугубляла еще и сера, которая была строго привозной…

Дефицитность пороха заставляли Иоанна стараться, по возможности, уменьшать объем боевых действий. Сведя к минимуму расход «огненного зелья». Опасаясь, что в самый ответственный момент может наступить катастрофа. В его голове все было настолько мрачно, что он даже подумывал о том, что сжечь Тверь к чертям собачьим. Благо, что город был деревянный. И ежели по ночи начать обстреливать его из луков стрелами с подпаленной паклей, то все получится. Не хотелось бы, конечно. Очень не хотелось бы терять такой полезный и крупный город, но эта мысль время от времени стучалась в голове. Особенно после того, как малый боярин тверской сам ее озвучил, пусть и в искаженной форме…

Строго говоря Иоанн вообще не хотел этой войны. Ему бы пять-десять лет мира чтобы хоть какой-то порядок навести в державе. Чтобы войска по уму натренировать и вооружить. Чтобы обозное хозяйство грамотное сделать. Да и банально пороха накопить, без которого любая большая война выглядела сущей авантюрой. Не говоря уже о том, что мир – это возможность торговли, прежде всего международной, без которой он не видел своего будущего. Понятно, что мастеров добрых ему никто не повезет. Да и с прочими поставками будут проблемы. Но это все равно будет хоть что-то…

Впрочем, ситуация была такой, какой была. Иоанн хмурился. Но, скрепив зубы, думал над выходом из сложившейся ситуации. И грелся у жаровни, стараясь не простыть. Потому что при таком накале страстей – это ему было в последнюю очередь…

1473 год – 16 июня, Рим

Фердинанд I Неаполитанский из славного дома Трастамара, что правил в эти дни и в Неаполе, и на Сицилии, и в Арагоне, и в Кастилии, и в Наварре[126], улыбнулся, входя в кабинет Папы Сикста IV. Тот охотно принял короля в приватной обстановке. Без лишних ушей и глаз. В то время официально Фердинанд был в Риме с совсем другой целью, заехав туда на богомолье. То есть, собирался обсудить с Сикстом дела, не привлекая к этому лишнего внимания.

Слащавый юноша соскользнул с коленок Папы и, излишне страстно поцеловав тому руку, буквально растворился[127]. От чего улыбка короля стала еще шире. У всех есть слабости. И ему было отрадно видеть, что самый влиятельный человек Италии не идеален… и к нему тоже можно найти подходы. В том числе и довольно специфические.

– Рад вас видеть в своей скромной обители, – поприветствовал гостя Сикст.

И следующие минут пять они обменивались ничего не значащими комплиментами. На деле их отношения были ровными. У Папы были сложные отношения с севером Италии из-за чего ему была нужна крепкая поддержка со стороны юга. Но не так, чтобы целоваться в десны. Просто союз, практичный и взаимно выгодный. Ведь кроме интересов в Италии Святой Престол и Неаполь связывал французский вопрос. Франция с 1382 года пыталась провести на престол Неаполя своих Валуа, из-за чего вот уже добрый век тлел этот застарелый конфликт, время от времени вспыхивая с новой силой.

И у Святого Престола тоже было что сказать французам нехорошего. Все шло одно к одному. Сначала Авиньонское пленение Пап, вынуждавшее тех жить на территории Франции и обслуживать ее интересы. Потом Великий западный раскол, продлившийся без малого полвека. И, наконец, Прагматическая санкция 1438 года, которая прямо ограничила власть Папы на французское духовенство. То есть, фактически, устанавливала автокефалию французской католической церкви. И это не считая того, какие убытки понес Святой Престол со времен Филиппа IV из-за борьбы французских королей с уходом церковной десятины из Франции. Да и вообще… уходом столь значительных прибылей в церковь. Отчего в серии войн, известных позже как Столетняя война, Святой Престол был более склонен поддерживать англичан, чем французов.

Хуже того – короли Франции боролись не только за подчинение местных священников своей власти, но и за влияние на Папу. Что, кстати, и спровоцировало среди прочего Великий западный раскол. И, как считал Сикст, на этом дело не закончится. Поэтому и опасался воцарения Валуа в Неаполе.

– Вы слышали, как страдает наш милый друг в Бургундии? – Осторожно перешел Сикст к делу, заходя, впрочем, издалека.

– Бедняга, – согласился Фердинанд. – Даже не понимаю, как этого мерзкого клопа терпят его же вассалы. Давно бы уже сбросили, да и выбрали новым королем хотя бы Карла[128].