Стефан Турнхам поклонился принцессе, и Беренгера, знавшая, что знатной даме не следует совать нос в мужские дела, заинтересованная, подошла. Дик склонился перед ней, выпрямился и повторил принцессе то, что только что сказал командиру ее гвардии.

— Ваше величество! — Конечно, так, наверное, преждевременно было обращаться к Беренгере, пока еще только невесте короля, но лесть — лучший способ добиться от власть имущих того, что тебе нужно. Дик вовсе не хотел, чтоб его собственная невеста оказалась в гуще боя, когда высадившуюся на берег гвардию атакуют, и потому пустил лесть в ход. — Ваше величество, речь шла о том, что на берег высаживаться опасно. Император Кипра не внушает никакого доверия. Его поступки невозможно предугадать.

Дочь короля Наварры порозовела, польщенная, что у нее, можно сказать, спрашивают совета по такому важному вопросу. Она мало что поняла из услышанного, только то, что сходить на берег опасно и это, возможно, вызовет гнев ее будущего супруга. Злить короля Англии она не собиралась ни в коем случае, интуитивно чувствуя, что только от супруга, от его отношения будет зависеть ее положение и ее власть. Ее будущий муж, конечно же, оценит ее преданность и покорность его воле.

— Без разрешения своего будущего супруга на берег я не сойду, — заявила она, изящно обмахиваясь веером. — И моя дорогая сестра тоже. — На Иоанну, стоявшую в дверях каютки, она даже не оглянулась.

Молчаливая вдова не издала ни звука — не спорила, не соглашалась, но от нее ничего и не ожидали.

Стефан Турнхам счел за лучшее не возражать. Почему бы и нет? В самом деле, его величество Ричард Плантагенет может выказать недовольство чем угодно, но только не подобным подчинением его воле. Сердить короля не угодно, но только не безоговорочным повиновением. Сердить короля не хотелось никому. Кроме того, Комнин ничем еще не доказал, что он не замышляет какой-нибудь каверзы. Если он задумал что-нибудь дурное, пусть остается с носом.

Куда приятней будет сойти на берег в окружении огромной армии, когда король Английский доберется до Кипра.

Несколько долгих и томительных дней англичане, выброшенные после бури на берег Кипра и заключенные под стражу в Лимассоле, провели под замком. Радужные иллюзии, что с ними, выжившими, уже не случится никакой неприятности, развеялись очень быстро. Принесенной им еды хватило бы разве что на одного-двух взрослых мужчин, а заключенных было десятеро. Своды залы низко нависали над головой, камни сочились влагой, и она оседала на стенах мелкими холодными каплями. Несмотря на то что в апреле здесь солнце жарило уже так сильно, что без шляпы ни один крестьянин не выходил в поле, в зале стоял такой холод, что легко одетые англичане сразу продрогли.

Требования немедленно освободить их натолкнулись на грубые крики стражей, угрозы и даже побои. Трагерну, который оказался ближе всех к двери, досталось первому. Просьбы принести столько еды, чтоб ее хватило на всех, стражи пропускали мимо ушей.

— Посмотри на их жирные ряхи, — проворчал кто-то из воинов. — Небось сами все сожрали. Мерзкие головешки. Да они тайные мусульмане.

— С чего ты взял?

— Да ты на них посмотри! Черные, как турки.

— Тише, — простонал Трагерн, потирая бок. — Вдруг они знают английский?

— Вряд ли, — возразил ворчун, но голос понизил. — С чего им владеть нашим прекрасным языком... А может, они нас просто не понимают? Эй, есть тут кто-нибудь, кто знает местный язык?

— А на каком они тут говорят?

— Не знаю. Наверное, на кипрском.

— На греческом, — вставил Трагерн.

— Эй, умник, а этот самый греческий ты знаешь?

— Знаю.

— О, — оживились все. — Давай-ка потребуй у них нашу жратву!

— Интересно, почему это должен делать я? Сам требуй, — огрызнулся молодой друид. — Почему я должен получать за всех? Я уже один раз получил, больше не хочу.

— Я, между прочим, этого твоего греческого не знаю.

— Он не мой. Пожалуйста, я тебе переведу любую фразу.

Заключенные долго совещались, спорили, что заняло у них несколько часов, на протяжении которых голод не терзал мужчин — одни и думать забыли о своих мучениях, перебирая грехи каждого из спорщиков, другие увлеклись чужой сварой и с интересом следили за ее развитием. Под конец порешили сделать так, как советовал Трагерн: самый голодный и потому самый смелый из рыцарей приготовился слушать и запоминать греческие фразы.

— Смотри, подскажешь что не то — голову оторву, — мрачно пообещал он.

Молодой друид только отмахнулся. Он выглядел мрачным и раздраженным.

— Ну, что тебе переводить? Какую фразу?

Трагерн не мог похвастаться действительно хорошим знанием греческого, хотя на самом деле свободно разговаривал более чем на десяти живых языках, а помимо того, прекрасно владел языком учености, то есть латынью, но ему, как магу, не стоило особого труда восполнить недостатки знаний, просто слушая стражу. Он убедился, что охранники разговаривают на очень примитивном греческом диалекте, изобилующем словами и фразами, которые употреблять при переводе не стоило, чтоб тебя не избили. Тщательно подбирая слова, он составил самую простую фразу.

Рыцарю пришлось повторить ее не меньше двадцати раз, прежде чем он смог воспроизвести ее более-менее точно и понятно. Язык англичанина спотыкался о сложные и непривычные звуки, и молодой друид выслушал о себе немало неприятного и несправедливого. Впрочем, он не обижался.

Перебранка со стражами затянулась. Сперва те очень удивились, что вместо непонятной тарабарщины из камеры послышались знакомые звуки правильно составленных, хоть и слегка искаженных фраз на местном диалекте, потом заинтересовались и даже заглянули внутрь. Впрочем, выполнять требование отнюдь не спешили, только вяло переговаривались между собой и коротко отвечали рыцарю, вызвавшемуся побеседовать с охраной.

— Что они говорят? — нервно спрашивал англичанин, оборачиваясь к Трагерну.

Тот переводил, стараясь держаться подальше от двери, — одного пинка ему было вполне достаточно. Молодой друид понимал, что стражники вряд ли согласятся пополнить меню заключенных или улучшить его, но попытаться-то стоит! Ответы облаченных в доспехи громил были разнообразны — от «не велено» до «заткни свою хлебалку, франкское дерьмо, сколько тебе положено жратвы, столько ты и получил». Услышав перевод последней фразы, рыцарь короля Английского раздраженно бросил своему добровольному переводчику:

— Скажи ему, что он сам дерьмо, даже по цвету похож.

— Сам говори. Что я, с ума сошел?

— Да ты трус, оруженосец!

— Ничего подобного, я просто реалист.

— Ну хорошо, скажи, как это должно звучать, а я передам.

Трагерн подобрался поближе и прошептал фразу рыцарю на ухо. Говорить во весь голос ему совершенно не хотелось, тем более что, судя по реакции, фразы, которые он составляет, местные понимали хорошо.

Элдли, сидевший рядом с молодым друидом, заинтересованно следил за разговором и, когда его сосед плюхнулся на место, шепнул ему:

— Отличная идея, парень. Сейчас они придут в ярость и ворвутся сюда, нас бить. Их четверо, а нас десять. То, что надо. Как по-местному будет «дерьмо», ну-ка скажи мне?

Трагерн фыркнул и стал переводить самые забористые словечки, вернее, просто вычленил их из потока речи киприотов и повторил на ухо Элдли. Джордж, как оказалось, гораздо лучше способен воспринимать фразы на чужом языке, он смог повторить их с первого раза и тут же произнес в полный голос. Молодой друид не очень точно понимал, что означают те или иные слова, но по тому, как немедленно ощетинились стражники, понял, что, наверное, ругательства самые смачные. Рыцарь решительно отстранил его, мол, держись подальше, и, чуть нагнувшись, выставив привычные к драке руки, загадочно улыбаясь каким-то собственным мыслям, стал ждать киприота.

В драку полезли трое стражей, четвертый остался снаружи, но через полуотворенную дверь заглядывал внутрь с величайшим интересом. Было понятно, что он и сам бы с удовольствием поучаствовал, но не мог. Охранники пустили в ход небольшие дубинки, утяжеленные металлическими накладками, мечей они пока не доставали, но на поясе это оружие висело, и англичане об этом не забывали. Все крепыши в троице выглядели похожими друг на друга, как братья, — низкие лбы, крепкие челюсти, широкие плечи и длинные руки, и даже повадки одни и те же. На ворвавшихся внутрь киприотов воины короля Ричарда накинулись с удовольствием. Они еще не ослабели от голода, хорошо отоспались после бури. Голодный мужчина, как известно, начинает злиться, и эту злобу надо было как-то выплеснуть.