– А чего перечить-то? – удивился сын. – Я же не для своего прибытка то дело затеял, а для укрепления твоей державы. Да и в убытке от того не останусь, благо железо ныне мне достается очень дешево.

– Ну вот и ладно, – довольно улыбнулся отец. – Много ли сможет подворье сверх тех двух сотен делать?

– Не знаю, – пожал плечами Ваня. – Дело пока не устоялось. Положим, еще две сотни сверх точно удастся изготовить. А дальше – как получится. Ничего обещать не могу. Да и шеломы я задумал. Опыты с ними провожу, людей отвлекая. Клинки ковать пробуем.

– Добре, – кивнул Великий князь, весьма удовлетворенно смотря на сына. Ежегодно четыре сотни добрых чешуйчатых броней по цене двух сотен простых кольчуг было великой отдушиной для его казны и огромным подспорьем для войска.

– А что по остальным делам и задумкам?

– Так делай, что считаешь нужным. Но меня в известность ставь. Чтобы какой дурости не вышло случаем.

– А казна?

– Что казна?

– Дядька так и будет над душой стоять?

– А чем он тебе не угодил?

– Тем, что бесполезен. Денег с казны державной я не беру ныне. А голову он морочит немало. То не так, это не эдак. Ты бы знал, сколько он крови мне попил, пока я уговаривался с артелью строить укрепления для подворья. Не по обычаю, дескать, делают. Так нельзя. Так ранее не делали. Большая часть проволочек и задержек из-за него происходит. Не заберешь – буду каждое утро ставить ему меда или вина вдоволь. Пускай бражничает без всякого укорота, лишь бы не мешал. Но оно тебе нужно ли? Вроде бы он у тебя в уважении. Зачем человека губить?

– Хорошо, – усмехнулся Великий князь. – Заберу. Но и на поддержку из казны моей не надейся в делах своих. Справишься?

– Уже справляюсь. Ты у него отчет возьми за средства потраченные. Я уже месяца три как ни единой деньги с твоей казны не беру.

– Три месяца? – удивился отец.

– Да. И до того почти не касался, только поначалу, когда с сотней возился. Потом я с доходов от свечей и масла обходился. А ставя подворья, я плюнул и с купцами сговорился. Они денег дали в рост. Потому что дядька волокиту разводил и время тянул без всякой меры.

– Ясно… – хмуро буркнул Великий князь, явно недовольный услышанным. Судя по всему, все это время Константин Александрович щедро цеплял обеими руками деньги «на забавы княжича».

– Я веду строгий подсчет расходов и поступлений. Вот. – сказал Ваня и снова полез в тот сундук. Покопался. И извлек оттуда «талмуд», обложенный толстой кожей. – Здесь я считаю входящие и исходящие траты. Правда, пишу иными цифрами, но я тебе все покажу. Они очень просты и позволяют много быстрее считать.

Отец пододвинул журнал учета. Открыл. И ошалел от того, насколько много всего там оказалось записано. А потом вздрогнул, нервно провел ладонью по листу и посмотрел с немым вопросом на Ваню.

– Это бумага. Я ее из лыка сделал на пробу.

– Из лыка?

– Собираем лыко и варим[49], пока волокна не станут расходиться. Обычно от восхода до обеда. Дальше бьем его колотушкой, долго. До самого вечера того дня и всю ночь. А если ночью нельзя, то с утра до обеда следующего дня. После загружаем получившуюся кашу в крепкий соляной раствор. На сутки, а лучше двое. Как отстоится – вытаскиваем и промываем проточной водой. Вновь помещаем с бочку с водой, куда примешиваем эмульсию канифоли.

– Что?

– Смолу с елки прогреваем, чтобы в камень обратилась, оный зовется канифоль. Водой тот камень не растворяется, а вот aqua vita[50] – вполне. Подробил тот камень на крошку, залил духом вина. Поболтал. Камешки те и растворились. А то, что получилось, называется эмульсией. Вот ее в ту бочку и вливаем. Все тщательно размешиваем, дабы кашицу взбаламутить. А потом черпаем воду в той бочке рамкой деревянной, на которую натянута простая холстина. Даем стечь. Потом стряхиваем осторожно заготовку листа на стол, накрываем доской и прижимаем тяжелым камнем. Чтобы воду отжать. А потом, пока лист еще влажный, лепим к той же доске и даем высохнуть. Главное, чтобы доска та ровной была. В самом конце уже сухой лист проглаживаем камнем гладким – той же галькой. Обрезаем. И получаем вот такой лист.

– Это тоже озарение?

– Разумеется. Но опыты я проводил очень долго. Не все было ясно показано. Только общая мысль. Бумаги у меня пока считай что и нет. Я поначалу на отдельных листах писал, потом только сшил все воедино. Оттого и почерк вон какой мелкий. Сейчас, кроме этой тетради, у меня россыпью два десятка листов, не более.

– Ты знаешь СКОЛЬКО они могут стоить? – тихо спросил отец. Он был в курсе того, что такое бумага. Европейская была толстая и рыхлая в те дни, напоминая больше картон плохих сортов. Китайская шелковая бумага тоже уступала по своим качествам той, что его сын «сварил в бочке», но даже она стоила немало. А на нее-то, получается, только и нужно, что лыко да соль со смолой хвойной и дух винный.

– Конечно, знаю. Но для нее нужно отдельное подворье строить. Я не могу сделать все и сразу. Сделал только то, что очень нужно было. Без этой тетради я бы запутался в делах. И, кстати, писано в ней не чернилами, – сказал Ваня и улыбнулся. – Вот, – выложил на стол карандаш. – Сажа смешивается с рыбьим клеем в определенной пропорции и помещается в эту деревянную трубочку[51]. Надо только подтачивать острым ножиком. Но это все одно намного удобнее, чем пером гусиным маяться.

– Ваня… – начал было говорить отец, но княжич перебил его:

– Отец, я же говорю – я много чего знаю теперь. Но не все можно в дело пустить прямо сейчас. Я не могу разорваться. Да и в державе твоей нет ни денег, ни людей ученых, чтобы все взять и сделать сразу. Не говоря уже о том, что кому эти товары продавать-то? И как? Все вокруг нищие. Надобно налаживать торговлишку с соседями, теми, у которых деньги есть. А через них и дальше. Сложностей в этих делах масса. Этот кабан очень большой. Настолько, что его сразу и не съешь – подавишься. Лучше постепенно и маленькими кусочками его кушать. Откусил. Прожевал. Проглотил. Снова откусил, но уже побольше. Ряшка-то раздалась слегка от сытного корма. Поэтому я и не спешу. Но и волокиты не развожу.

– Хорошо, – кивнул отец, в целом обнадеженный словами сына. И отодвинул его тетрадь.

– Не хочешь посмотреть расходы?

– Я тебе на слово верю. Константин Александрович каждый месяц запускает в казну лапу от всей души. Ворчит, что ты его совсем не слушаешься и творишь черт-те что на отцовские деньги. А оно вон как выходит…

– А цифры и счет? Неужели не хочешь выучить?

– Успеется. Уверен, что не быстро это будет. А мы и так засиделись…

Юрий Васильевич князь Дмитровский сидел на коне и наблюдал за тем, как сотня княжича тренируется. Он попал не на строевую подготовку, а физическую. Благо зело просил пыли в глаза не пускать и показать все как есть. Вот и увидел, как ратники занимались какой-то фигней в его представлении. На турниках, брусьях и далее.

– Зачем сие? – наконец, спросил он у племянника.

– Для укрепления тела. И духа, ибо изматывающие упражнения закаляют его самым добрым образом.

– Не по обычаю, – покачал он головой.

– По обычаю, только очень старому, – возразил Ваня, – ныне давно забытому многими.

Князь Дмитровский фыркнул, но спорить не стал. От слов племянника Юрий Васильевич подумал о древних временах языческих. Поганых. Но совестить Ваню не стал. Ратники сотни княжича показали действительно хороший результат. Впечатляющий. А значит, обычай тот ежели и забытый, то добрый был. Полезный. Кроме того, благодаря племяннику немало укрепилось его положение.

Казань была взята и разграблена до самого донышка. А люди с железными щупами в последующий месяц прошлись по всей территории ее крепости и окрестного посада. Как Ваня и рекомендовал, прислав эти нехитрые инструменты. Отчего добыча выросла невероятно. Ведь, опасаясь беды, многие поколения казанцев зарывали свои сбережения на своих дворах, предварительно упрятав в кувшины. Да чего уж там и говорить, если «копаной» добычи вышло больше, чем так собранной. И чего там только не было!