Он вдруг понял, что его орден обречен.

Теперь обречен.

Наверное.

Может быть.

Никаких оснований внешний для таких выводов не было, но ландмейстеру показалось, что их всех уже приговорили. Он был упрям и имел на это все основания. Но иметь право и реализовывать право — две большие разницы. Он прекрасно знал легенду о суасонской чаше… и ему показалось, что он сейчас оказался тем самым дурачком, что посмел ее разрубить.

Смысл легенды был прост и не затейлив.

В конце V века Хлодвиг I одержал победу в битве при Суассоне. И при разделе добычи попросил оставить красивую чашу ему сверх той, что положена ему по жребию. Но вспыльчивый и гордый солдат разрубил чашу, заявив, что король не получит из добычи ничего сверху положенного. Тогда Хлодвиг промолчал. Однако спустя год на смотре войска подошел к тому самому воину и швырнул на землю его топор, заявив, что никто свое оружие не держит в таком плохом состоянии. А когда воин нагнулся за топором, Хлодвиг снес ему голову, заявив, что так же тот поступил с чашей при Суассоне.

Вот Бернхард и вспомнил о той истории, выезжая со двора. Слишком уж многообещающий был взгляд у Иоанна. Да и чувство какой-то неправильности не оставляло ландмейстера.

Выехав за пределы кремля, он остановился и огляделся.

— Село… большое село, — сам себе под нос произнес он.

Только земляные стены смущали его. Их было слишком много. Да и в самом кремле все дорожки были мощены камнем. Очищенным от снега. Кроме того, в самом кремле шло активное строительство, замерзшее на время зимы.

После победы при Вильно в 1476 году Казимир обязался не только пропускать всех, желающих прибыть в Москву на службу, но и гарантировал их безопасность. Поэтому несколько сотен человек пешим маршрутом пробралось к Иоанну. А по осени в Новгород прибыл караван, снаряженный герцогом Милана и королем Неаполя. Два десятка крупных кораблей, на которых прибыло еще специалисты разного профиля, включая архитекторов. Вот они и занялись благоустройством кремля. Зачали строительство действительно большого храма, дворца королевского да арсенала. Кое-какие наметки уже начались и в плане перестройки укреплений самого кремля.

Понятное дело, что за осень они толком ничего не успели. Но уже начали. Так, среди прочего, итальянцы из Венеции, прибывшие в сентябре на Москву, начали ставить кирпичный завод. У Иоанна тоже такой был, но сильно меньше и не для строительных, а хозяйственных нужд и небольшой. А тут — вот занялись основательно. И ведь по слухам, что удалось собрать в дороге, еще три таких больших завода оказались заложены в Коломне, Кашире и в Серпухове. А в нижнем течение Москвы-реки, рядом со старыми каменоломнями, где добывали известняк еще для белокаменного кремля, заложили четвертый заводик. Тоже кирпичный, только для римского кирпича, который формовали[238] из гашеной извести, смешанной с песком с последующей выдержкой под навесами[239]. Каменоломни работать не прекращали, только теперь их отбраковка шла на отжиг и переработку в известь, которой стало требоваться очень много. Отчего рентабельность работ резко подскочила.

Таким образом, если сложить все элементы мозаики воедино, выходило, что Москва в самое ближайшее время преобразится. Потому что Бернхард попросту не видел, куда может пригодится столько кирпичей. Ну крепость — да, это дело емкое, однако, не четыре же крупных завода. А еще тот заводик с непонятным ему римским кирпичом? Если они все в полную силу заработают, то это сколько же кирпичей ежегодно станут давать?

Ландмейстер потряс головой.

Он представил себе Москву, вот ту, в которой он теперь находился, только не деревянную, а каменную. Точнее кирпичную. С крышами, крытыми черепицей. Богато? Да, черт побери! Очень богато. Но главное он только в этот миг осознал масштаб города. Ибо Рига была по сравнению с Москвой — мышкой перед слоном. Красивой, ухоженной, каменной, но, мышкой. И ведь столица Руси не была торговым городом. Нет. Она представляли собой мощнейший ремесленный центр, который производил много всего. И доспехи, и оружие, и свечи, и ткани… всяко-всяко.

Поежившись не столько от холода, сколько от ужаса, вызванного осознанием масштабов той трагедии, в которую с разбега угодила Ливония, Бернхард двинулся дальше. К таверне, где он со своими людьми остановился. Король порекомендовал ему не уезжать, пока Папа не ответит. Пришлось согласиться, сговорившись лишь о том, чтобы отправить в Ригу своих людей, дабы предупредили о задержке. Но хотелось ему это меньше всего. Все его нутро вопило о том, что нужно быстрее бежать домой, да к войне готовиться. А в ее скорой перспективе ландмейстер был абсолютно убежден. Теперь был. Прекрасно понимая, что Иоанн от своего не отступит и что ему действительно нужна Рига. Даже не сам город с его населением, а просто Западная Двина с портом в устье…

1477, 27 февраль, Москва

Москва. Кремль. Гридница.

Иоанн вошел в это помещение, что изначально предназначалось для совместных с ближней дружиной возлияний, и едва заметно усмехнулся. Уже давно гридницу по назначению не использовали. Либо прием посланников всяких вели, либо как площадку для заседаний и совещаний использовали. Из-за чего в нее то заносили, то выносили лавки со столами. Само собой, разборные. Иначе не натаскаешься, да и как их складировать в таком количестве?

Сейчас был черед совещания. Поэтому в центре гридницы стояли столы, собранные буквой «П» и покрытые плотным зеленым сукном. Иоанн прошел и сел на стул у торца этой конструкции, поставленного так, чтобы за спиной короля просматривался его трон. А еще два красных полотнища с восставшими в оппозицию[240] золотыми львами, что спускались с потолка по обе стороны от этого официального седалища.

Трон не представлял собой ничего особенного или интересного. Просто небольшой подиум с тремя ступеньками на котором стоял дубовый стул с высокой спинкой. Без украшений. Простой, крепкий, массивный. У Иоанна просто не дошли руки нормально обеспечить себе символы власти, да и мастеров-резчиков с ювелирами подходящего уровня у него попросту не имелось. Пока во всяком случае.

Так вот. Вошел. Сел.

Следом уселся на лавки Большой совет[241], вставший при его появлении в гриднице. Раз в месяц приходилось его собирать, да проговаривать текущее положение дел. Король хотел и почаще, но сам по себе совет долго длился и требовал большого отвлечения сил. Поэтому рабочие моменты более узкого характера приходилось решать в частном порядке. Впрочем, даже раз в месяц такие сборища выглядели изрядным нововведением и прогрессом…

В конце лета 1476 года Иоанн занялся новым этапом реформ. Прежде всего — утверждение приказов. Этаких министерств в миниатюре, в которых трудилось всего-ничего работников. Не потому, что они такие умницы и гении, а потому что образованные люди были наперечет. Острейший дефицит!

Челобитный приказ ведал обращениями к королю — челобитными, вполне себе официальным инструментом, доступным даже для крестьян. Главное — написать по форме, да уплатить пошлину для регистрации челобитной. Понятное дело, что все такие обращения Иоанн лично не рассматривал, но секретарь делал из них ежемесячную бюллетень с перечнем и характером обращений.

Посольский приказ занимался делами иностранными. Заодно этим ребятам требовалось собрать со всей Руси и упорядочить акты, связанные с международными соглашениями. Причем не просто свежими, а вообще — аж с древних времен. Изыскивая документы не только в пределах державы, но и за ее пределами. Кроме того, посольский приказ ведал и внутренними делами, отвечая за отношения короля с вассалами.

Поместный приказ занимался учетом землевладений. Именно в его интересах Иоанн начал большую перепись, требуя от собственников предоставить документы, то есть, грамоты или выписки из каких-то актов, доказывающих их право на владение землей. В перспективе король планировал утвердить регулярный выход писцовых книг с описью земельных держаний по королевству. Дабы отслеживать ситуацию. Но это в очень далекой перспективе, так как для этого требовалось развернуть полноценное министерство с, как минимум, полусотней более-менее грамотных только писцов, понимающих, что они там вообще черкают.