Призрачная девушка снова засмеялась. Она скользнула к рыцарю-магу — почувствовав опасность, он выхватил меч лорда Мейдаля. Серпиана, увидев в руке призрака меч, завопила дико и безнадежно, Трагерн зашарил по поясу, выискивая хоть что-нибудь подходящее, а Олхаур закрыл госпожу собой. Мгновенное наитие пронзило Дика, и он увернулся от удара, вместо того чтобы парировать его.

Мертвенно-белый клинок ударил в пол, разбросав бесцветные искры. Оттолкнувшись рукой, рыцарь-маг вскочил на ноги и тут же отпрыгнул от призрака девушки. Губы сами приоткрылись, выговаривая слова молитвы. Но против призрака «Pater Noster» не помог, как когда-то помог против Далхана Рэил.

Девица махала мечом не слишком умело, зато быстро. В какой-то момент Дик не успел увернуться и машинально заслонился клинком. Скользящий блок он не успел бы поставить ни при каких обстоятельствах, а потому защита вышла жесткая. Меч лорда Мейдаля, встретившись с призрачным клинком, налился ало-золотым светом, обжигая ладонь, его держащую, заколебался, как призрак, и исчез.

Но вместе с ним исчез и меч призрачной девушки. Она, ошеломленная, отшатнулась — и застыла в неподвижности, как изящная статуэтка.

Не тратя ни минуты, рыцарь-маг бросился к золотому узелку и полоснул по нему серпиком. Заскрипел, отламываясь, сапфир, вставленный в кончик.

Ему показалось, что он сидит на спине огромной змеи в золотой чешуе, каждая чешуйка которой была размером с добрую городскую площадь.

Он колотил друидической игрушкой, и бледный налет становился все бледнее. Но тончал и серпик.

— Ты силен, путник, — прозвучало сзади.

Дик понял, что говорит призрачная девица. Обернулся — но заметив, что она по-прежнему неподвижна, продолжил свое занятие.

— Ты силен. Что ж. Пусть будет так. Но знай: ты не сможешь самостоятельно снять наложенную нами защиту. Я вижу: ты серьезный противник. Поэтому я готова предложить тебе сделку.

— Что за сделка? — Дик прекратил колотить серпом.

— Я сниму дымку, — сказала она. — Если ты принесешь мне жертву.

— Какую жертву? — опешил рыцарь-маг.

— Человеческую. А если точнее, соответствующую жертву.

— То есть? Что значит «соответствующую»?

— Это значит, что ты должен закласть женщину. — Призрак покосился на сжавшуюся Серпиану. — Тем более что здесь как раз есть одна.

— С ума сошла? — вспыхнул Дик. И замолчал.

На кону стояла судьба мира. Судьба мириадов людей — и его счастье. Его любимая… Заметив его взгляд, девушка побелела.

— Дик, не надо, — прошептала она. — Дик, я жду ребенка…

Олхаур, оттолкнув Йерел, на этот раз закрыл госпожу собой от ее собственного мужа. Призрачная девушка чуть скривила губы.

Выражение лица призрака привело Дика в чувство. Он с ужасом понял, что мгновение назад был готов собственной рукой убить свою жену. И ради чего? Ради призрачной возможности кому-то сделать лучше? Он отвернулся от серого видения и продолжил колотить серпом. Он чувствовал, как под давлением чужой магии тает друидический артефакт, и в каждый удар со злобы на самого себя, посмевшего поддаться чьему-то влиянию, вкладывал частичку собственной души, которая наполняла движения сокрушающей силой. Вопрос теперь был лишь в том, что сдастся раньше — туманная защита, серпик или его собственный дух.

Когда дымка, лопнув, растаяла, от серпика осталась тонкая-тонкая игла белого золота с одним-единственыым сапфиром. Заревев от ненависти, Дик изо всех сил всадил ее в узелок — и понял, что сейчас умрет. Он больше ничего не мог сделать. За его спиной, закричав с тоской и болью, исчез призрак девушки, а потом рыцарь-маг упал лицом на золотой узелок, где уколом иглы оказалась рассечена пара нитей — и все…

Дик пришел в себя на мягкой травке. Его голова лежала на коленях Серпианы, а у губ была ее рука. Сверху, из поднебесья, из хрустально-голубого сияния сквозь ветви и листья, на него обрушивались птичьи трели, такие ликующие, словно крылатая братия присутствовала при рождении мира и самому Богу воссылала хвалы. Слабость, объявшая тело Герефорда, на миг заставила его задуматься о том, а способен ли он будет пошевелиться в будущем.

А потом над ним склонилось ее лицо.

— Энн… — горько прошептал он. — Энн.

— Не говори. Тебе нельзя, — сказала она и заплакала.

— Энн… я умираю?

— Нет, нет!… — Ее затрясло. — Ты будешь жить. И ходить тоже будешь. Потом. Просто, когда ты пробил эту… дымку… Грот начал рушиться. Мы едва успели выбраться оттуда. На тебя рухнуло несколько больших друз. Ты был ранен… Тебя вытащил Олхаур.

— Лучше бы… он тебя… вытаскивал…

— Он и меня вытащил. Но без тебя я бы не пошла.

— Энн… Я люблю… тебя.

Она снова залилась безмолвными слезами.

— Я тоже люблю тебя, Дик. Очень люблю. Ты прости меня…

— Нет. Ты прости… ты прости… что я… подумал…

— Прости, что я подумала, будто ты собираешься меня… — Она вздохнула. — Я же знаю, что показалось.

Он не стал бы спорить, даже если бы мог. Только прикрыл глаза и наслаждался прикосновениями ее рук, ласкавших его волосы. А Серпиана продолжала:

— И со мной все в порядке. И с Трагерном. После того, что случилось, нас нашел Гвальхир. Он сказал, что со мной и с малышом все нормально. Ты не волнуйся. А печать… Знаешь, ты почти наполовину снял ее. Гвальхир сказал, что этого хватит надолго. Ты слышишь меня? — Она ласково провела рукой по его лбу.

— Слышу, — выдохнул он. — Потом… Через годы… кто-нибудь… снимет ее… до конца…

Алгебра была одним из самых любимых школьных предметов Ильи — это помимо физики, истории и литературы. Не только потому, что ему хорошо давались эти дисциплины, но и благодаря усилиям преподавателей. Да, с учителями алгебры и физики ученикам этой школы повезло — объясняют образно, доходчиво, увлеченно. И не свирепствуют по пустякам.

Он вытащил дневник, просмотрел расписание, расставил галочки — английский, биология, сдвоенный русский, алгебра уже отсижены, остались «основы обеспечения безопасности жизнедеятельности». Дурацкий предмет. Бабулька предпенсионного возраста, читающая его, мало что понимает в жизни, ее кредо: «будь осторожен». Конечно, осторожным быть стоит, но не до такой же степени! Старушка шарахается от каждого столба, взгляд незнакомого мужчины, мимоходом брошенный на нее на улице, способен довести ее до предынфарктного состояния. Она даже на вопросы: «Не подскажете, как пройти до ближайшего магазина?» не отвечает, делает вид, что тугоуха, и вообще, что никто ее ни о чем не спрашивает.

Справиться с восьмиклассниками, заставить их слушать и выполнять задания такой учитель, конечно, не в состоянии. Да она и не пытается, одно только и требует — тишину. На ее уроках каждый занимается чем хочет, не обращая внимания на разглагольствования о бдительности, потому что и так знает, что писать в будущих проверочных работах: «Будь осторожен, никуда не суйся, ничего не предпринимай, будь растением».

Илья удачно пристроился на одной из задних парт, подальше от глаз, и, выстроив небольшую баррикаду из книг и тетрадей, собрался делать домашнее задание по алгебре, пока в голове ясны все объяснения преподавателя и примеры, разобранные на уроке. Приготовил черновик, ручку, но, покосившись в окно, замер, размышляя совсем не об алгебре, и, естественно, не об обеспечении безопасности жизнедеятельности. А о своей семье.

С родителями у него все было прекрасно. Отчим, хоть и очень занятой человек, иногда выкраивал время для общения с пасынком, он был весьма сдержанный человек, но к Илье относился не хуже, чем мог бы обходиться с родным отпрыском. Ну, может, чуть менее сердечен, чем следовало бы. Зато справедлив, а это ведь очень важно. Мать, тоже вынужденная много работать, старалась быть внимательной к единственному ребенку. Сын, хоть и не слишком проницательный, все-таки чувствовал ее страх за него: ну, что мальчишка, лишенный пристального внимания родителей, пойдет по дурной дорожке. Она противодействовала этому самым разумным способом — старалась не ругаться лишний раз, не кричать, демонстрировала готовность понять сына и ценила его откровенность.