Но противник оказывается не очень-то и благородным. Выродки из Священной фаланги собирают всех, кто был в доме, включая слуг, в самой большой комнате и жестоко, хладнокровно убивают одного за другим. Скорее всего, глава семейство находился под блокирующими устройствами и не мог ничего сделать, кроме как наблюдать за бойней, ожидая своей участи и понимая, какую ошибку совершил, доверившись этим подонкам.

Я же просто кипел от возмущения. Как можно было отпустить с миром тех, кто сделал это? Наверняка руководство клана Красного быка и басилевс заключили какое-то договор. Но разве не является преступлением договариваться с теми, кто творит подобные вещи?

А с другой стороны, стоило ли удивляться? Не бывает хороших политиков, у каждого руки в крови, каждый замешан в таком дерьме, какое обычному наёмнику даже не снилось. Один политик может переплюнуть роту наёмников по количеству убитых им людей. Вся разница лишь в том, что политик остаётся с чистыми ручками, а пачкаться приходится наёмнику.

Мы целый день осматривали улицы оставленных Птолемеями районов. Думали, что будем этим заниматься дольше, но на следующее утро поступил приказ снова двигаться на передовую. В городе до сих пор шли бои, и правительственным войскам требовалась помощь, поэтому тагмы Златоустовых, Северовых и Солунских отправились к линии соприкосновения, которая теперь проходила южнее акрополя по окраине Алебастрового района.

Здесь застройка оказалась уже не столь плотной, как прежде, повсюду торчали жилые многоэтажки и офисные здания, а вокруг зеленели скверы и дворики. Местность была холмистая.

Когда высаживались из броневиков, на противоположной стороне широкой улицы я увидел отряд с эмблемами в виде двуглавого золотого орла на чёрном фоне — гербом ВКП. Тут находилась минимум полусотня бойцов вместе с бронетехникой. Я подошёл к ним, расспросил, что происходит и с кем воюют.

Десятник их сказал, что во время отступления правительственные войска прижали часть птолемеевской шайки к каналу и взяли в окружение.

— А кто там? — спросил я. — Какие подразделения?

— Разные, — ответил десятник. — Похоже, элита. Держатся стойко. Уже который день их долбим. Говорят, кто-то видел эмблемы Священной фаланги. И предатели, говорят, тоже есть. Они последними отступали.

— Предатели?

— Ну да. Те, кто переметнулись. Они тоже свалить хотели, да не вышло, — десятник злорадно усмехнулся. — Всех прижали, сволочей.

Получается, в правительстве на такие уж и дураки сидят, сделал я вывод. Поняли, что нельзя дать врагу уйти полным составом, вот и защемили хвост отступающим. Возможно, цель была в том, чтобы поймать предателей, а может быть, и Священную фалангу хотели покромсать — поквитаться за всё хорошее.

Наш отряд разместили на первом этаже восьмиэтажной «свечки» на возвышенности. Слева громоздилась крутая каменистая гора, справа находилось ещё одно такое же здание, где заняли позиции две или три десятки из нашей же тагмы.

Отсюда открывался вид на склон, застроенный многоквартирными дамами, между которыми простирались дворы и зеленели улицы. Далеко внизу виднелась ровная полоска воды, и там же, примерно в полуверсте от нас находилось крупное здание, часть которого занимал торговый, часть — деловой центры. Говорили, что именно там, возле канала и засел противник.

Предполагалось, что вражеская группировка насчитывает три-четыре тысячи человек. Получается, что прижали мы весьма значительные силы противника. Не мудрено, что их несколько дней не могли вынудить сдаться.

Артиллерии у противника не было, да и нашей я почти не слышал. Кроме миномётов. Миномётов оказалось полно. Здание бизнес и торгового центров утюжили непрерывно. То и дело раздавались взрывы, и над строением поднималось серое облачко пыли. Вряд ли было много проку от таких обстрелов, но они по крайней мере не давали противнику расслабиться.

Птолемеи отвечали тем же. Когда мы подходили к назначенной нам позиции, ниже по склону начали рваться мины калибра примерно сто двадцать миллиметров. Несколько даже попали в дома. Наш отряд добрался до высотки, а мины ещё шуршали в воздухе и падали вокруг смертельным градом. Застучал крупнокалиберный пулемёт где-то снизу, ему ответили несколько орудий с нашей стороны. Видеть их не видел, зато слышал отчётливо. Потом всё резко стихло.

Феофил занял позицию о окна на первом этаже, из которой хорошо простреливались дворы ниже по склону в промежутках между многоэтажками. Дмитрий со своим карабином устроился на крыше. Карабин в связи с ограниченностью дальности эффективного огня не мог заменить полноценную снайперскую винтовку, но на безрыбье, как говорится, и жопа соловей. Остальные бойцы тоже разместились возле окон внизу, каждому распределили сектора обстрела. Я, Прохор и ещё двое парней из моей пятёрки устроились на третьем этаже.

Вскоре подъехали два «Гектора» нашей дружины. Они спрятались за домом. То один, то другой высовывался из-за укрытия и бил из пулемёта куда-то в сторону водного канала.

Ближе к ночи Шмель получил указания сверху. Он собрал нас и поставил задачу. Оказалось, командование полагало, что противник в темноте попытается прорваться из окружения. Он уже делал такие поползновения на южном направлении, но они закончились неудачей. Считалось, что в ближайшие дни Птолемеи будут пробиваться на восточном и северном (нашем) направлениях, возможно, даже на обоих одновременно.

И вот наступила ночь. Шмель велел выставить двух часовых, но я всё равно почти не спал. Меня беспокоили вовсе не автоматная перекличка и редкие взрывы мин, и вовсе не ожидание атаки тревожило меня. В мозгу крепко засела мысль, что где-то рядом находится руководство Священной фаланги. Казалось, до него рукой подать, и в то же время нет никакой возможности дотянуться. Я всё размышлял о том, как это осуществить, как добраться до своего врага, который даст ответы на все вопросы, но ничего в голову не приходило. И эти мысли лишали меня сна.

Уснул я лишь под утро, но меня разбудила близкая стрельба. Я вскочил, подбежал к окну, и стал пристально вглядываться в ночь. Все остальные тоже заняли позиции. Думали, противник идёт на прорыв, но вскоре стрельба стихла — кажется, Птолемеи пока просто прощупывали нашу оборону.

Следующую ночь спалось лучше. Всё-таки усталость взяла своё. Но меня снова разбудила стрельба.

Я с тремя бойцами устроились возле окон на третьем этаже. Уперев карабин о подоконник, я стал внимательно наблюдать за тёмными дворами, где не горело ни одного фонаря. Внизу заколотили пулемёты Феофила и второго пулемётчика. В ночи заметались трассеры. Одни летели от нас, другие — к нам. Заметив дульные вспышки ниже по склону шагах в двухстах от нашей позиции, я произвёл несколько выстрелов. О результативности их было сложно судить. В такой темноте и в пяти шагах ничего не увидишь. Фонари мы не включали принципиально, не жалея себя демаскировать.

Здание наполнял нескончаемый грохот, который гулко разносился по пустым помещениям. Стреляли все. Стреляли во тьму, накрывая противника плотным огнём.

В кромешной тьме я заметил смутные силуэты, что чёрными тенями пробирались между кустами и деревьями совсем близко от дома. Я перенёс огонь на них, тени метнулись в разные стороны, слившись с местностью. Кто-то закричал. И тут до моих ушей донёсся рёв моторов бронемашин. Звук приближался — несложно было понять, что сюда едет вражеская техника.

В гарнитуре раздался голос Шмеля:

— Враг идёт на прорыв. Он справа. Удерживай правый фланг. И там броня у них идёт. Броня идёт, как понял? Я к тебе Феофила отправлю с «Шилами».

Я крикнул своим парням, чтобы шли за мной и побежал через холл в другую квартиру, окна которой вели на правую сторону. Прохора и ещё двоих я отправил в соседнюю комнату. А вскоре явился Феофил. Подсвечивая себе дорогу нагрудным фонарём, он забежал в тесную квартиру. В одной руке он тащил пулемёт, в другой — два короба к нему. На плечах его висели аж пять «Шил».

Не успел Феофил разгрузиться и установить пулемёт на подоконнике, как среди кустов прилегающей к многоэтажке территории показался силуэт бронеавтомобиля, который спокойно проезжал между двумя домами, занятыми нашими дружинниками.