И всё-таки мы были по одну сторону баррикад, и нам вместе предстояло выступить против «круга власти». Да и с кем ещё родниться? Найти какую-нибудь даму вне круга своего общения? Такой варианта я давно отмёл. Брак должен быть выгоден — это неписанная истина практически для любого аристократ. Настя Шереметева? Плохая кандидатура. Мало того, что наши рода враждуют, так у нас с ней, по сути, и ничего общего нет. Вяземский же пока породниться не предлагает, да и вряд ли предложит. Не такие уж мы хорошие знакомые. А род Горбатова не столь силён, как хотелось бы. Остаются Оболенские.

— Благодарю, Борис Порфирьевич, это большая честь для меня, — ответил я стандартной фразой. — Но вы правы, мне надо обдумать предложение. Я пока только первый курс закончил и буду учиться ещё три года, и о женитьбе даже не думал ещё. Куда ж мне в восемнадцать лет?

— Так я вам пока и не предлагаю жениться. Мария тоже ещё учится. Она доучится, вы доучитесь, а там и сыграем свадьбу, если, конечно, вы с ней характерами сойдётесь. Поэтому учитесь, развивайте свой дар, думайте. Я вас не тороплю.

— Что ж, прекрасно…

— Если хотите, можете пообщаться с Марией. Она, правда, не знает о нашей с вами беседе, я ей пока ничего не говорил.

— Отец желает нас поженить? — произнесла со скучающим видом Мария, когда мы остались наедине в гостиной. Девушка сидела на диване, облачённая в платьице нежно-оранжевого цвета, а её пышные волосы были заколоты на затылке.

— Вы уже знаете? Борис Порфирьевич уже говорил вам? — сказал я, удивлённый такой догадливостью.

— Да это и так видно, — на губах Марии мелькнула улыбка. — Я же не совсем глупая, чтобы не понимать таких очевидных вещей.

— Это хорошо. Значит, все карты раскрыты. И кстати, давайте уже перейдём на «ты», а то «выканье» меня немного раздражает, особенно с ровесниками.

— Давай. Если честно, весь этот этикет довольно скучен, и иногда я не прочь нарушить некоторые правила.

— Я уже заметил. Иначе ты не пришла бы ко мне в первый день с расспросами.

— Да, как видишь, любопытство — один моих пороков. Так что имей ввиду.

— На мой взгляд, это не самый страшный порок. Ну так что думаешь по поводу предложенной кандидатуры?

— Думаю, нам надо пообщаться и лучше узнать друг друга, — Мария накрутила на палец выбившуюся на лицо прядь. — Не хочу торопиться. Мы оба за следующие годы ещё много раз можем пересмотреть свои взгляды. Всякое случается.

— Удивительно, насколько наши мысли совпадают. Я тоже предпочитаю не торопиться с такими вещами. Мне ещё три года учиться, за это время многое может поменяться. Значит, будем просто общаться, звонить друг другу.

— Можем ещё письма писать. Это так увлекательно, не находишь? Кстати, ты когда уезжаешь?

— В двадцатых числах планировал. Но скорее всего, задержусь подольше. Дела некоторые возникли.

— Значит, мы точно ещё увидимся.

— Ага. Если хочешь, можем как-нибудь встретиться, хотя… честно говоря, сейчас не самое подходящее время. В городе небезопасно, а я, к тому же, обязан торчать в госпитале на случай, если кто-то нападёт. Так что подождём окончания конфликта.

— Твоя правда. Может быть, тебя папенька в гости ещё раз позовёт, тогда и увидимся.

— Так было бы лучше всего.

— А теперь расскажи, как ты один захватил целый город. Все вокруг только и трезвонят о твоём подвиге. Все уши прожужжали. Это очередная легенда? Или так оно и было на самом деле?

Я рассмеялся:

— На этот раз нет, не легенда. А получилось это, можно сказать, случайно… — и я принялся рассказывать Маше о том, как приехал на разведку в Чусовград, как мне пришла идея выманить стражу, как отбил нападение на заводоуправление и как дрался с Матвеем Демидовым на чугунолитейном заводе.

Мария хоть и говорила, что ужасно любопытна, но слушала меня внимательно, перебивала редко. С ней было приятно общаться, в её обществе я чувствовал себя хорошо, почти как с Лизой, хоть мы и встретились всего лишь третий раз.

С семейством Оболенских мы расстались на дружеской ноте, меня проводили до дверей, Борис обещал, что на днях снова позовёт меня в гости. Мы попрощались, и я отправился к себе.

Следующие полторы недели оказались скупы на событий. Лишь один раз нас всех, кто проживал в старом особняке, подняли по тревоге и погнали к городскому дому Оболенский, поскольку туда якобы направлялась крупная группировка противника. Но когда мы прибыли, сражение уже закончилось. Случилась стычка между разведывательным отрядом Демидовых, катающимся по Екатеринбургу, и восемью нашими стражниками. Враг даже в бой вступать не стал, удрал почти сразу, как почуял неприятности.

А на следующий день противник напал на одно из предприятий в посёлке близ Екатеринбурга, захваченное прежде нами. Ну как напал… Туда приехали пять человек, никого не нашли и уехали.

Больше Демидовы атаковать не пытались, да и Оболенские не предпринимали новых наступательных действий. У первых не было сил, чтобы вернуть собственные заводы, а у других все силы уходили на охрану награбленного.

Я же только рад был этому, но не оттого что боялся сражений, а просто надоело кровь проливать. Я плохо понимал, из-за чего разгорелся конфликт и ради чего два крупных рода уничтожают друг друга с таким остервенением. Жадность? Месть? Взаимные обиды? Как же нелепо это всё выглядело.

Конечно, я тоже конфликтовал с Шереметевыми, но в данном случае причина была ясна: Святослав первый начал охоту за мной, уничтожал моё имущество, угрожал моим родным и близким, жить спокойно не давал. И прекратит всё это могла только смерть одного из нас.

Впрочем, когда я во второй раз побывал в гостях у Бориса Порфирьевича и у нас зашла речь о противостоянии с Демидовыми, он рассказал почти тоже самое. По его версии, Демидовы и Холмские в последние годы были настолько опьянены собственной властью, что решили прибрать к рукам весь Урал, а «московитов» и прочих чужаков прогнать. Демидовские бандиты то на членов семьи и стражников нападали, то диверсии устраивали, провоцировали стычки на пустом месте. Поэтому Борис был несказанно рад тому, что мы выдавили врага на север, очистив Екатеринбург и ближайшие промышленные города. Однако противостояние было не окончено, и Оболенские до сих пор не могли чувствовать себя в безопасности в собственных домах.

А пока на Урале баталии временно затихли, в Москве они только начинались. Во время нашей последней телефонной беседы с Лизой я узнал, что в столице вспыхнула вражда между Волконскими и Гагариными. Произошли несколько серьёзных столкновений, и один раз будто бы даже императорской гвардии пришлось вмешаться, чтобы остановить сражение в центре города.

Неспокойно было и на юге. Племена кавказских горцев решили захватить нефтедобычу русских князей, что тоже привело к ожесточённым боям. Но это было мне даже на руку в какой-то степени, поскольку Святослав Шереметев отправил туда часть дружины защищать свои предприятия, а это значило, ближайшее время ему, скорее всего, будет не до меня.

В общем, лето тридцать четвёртого года ознаменовалось кровопролитием и началом открытых столкновений между дворянскими родами, которые вдруг осознали, что отныне свои разногласия можно решать силой. И это будет продолжаться. А в это время Шереметев и его сообщники будут забирают себе всё больше власти, а император — прохлаждается со своим семейством в загородных резиденциях и на курортах.

Второй раз с Борисом Оболенским мы встретились двадцать второго июля за день до истечения моего контракта. Продлевать не стали. Борис полагал, что самые ожесточённые столкновения позади и теперь он справится собственными силами, однако не забыл намекнуть, что у меня тоже на Урале есть завод и мне тоже придётся его защищать, если дело снова дойдёт до большой драки.

Тем не менее в Москву я не полетел. Мне ещё предстояло разобраться со своим новым предприятием. Я поселился в Чусовграде в заводской гостинице (она находилась буквально напротив заводоуправления), занял весь последний этаж с десятком комнат. А через день прибыли Лиза, господин Колотило, два юриста, предоставленных нам Петром Петровичем, и Ника с двумя стражниками. До начала учебного года оставалось три недели, и это время я намеревался посвятить делам.