Пару раз Докукин попытался прицепиться к моим словам и задавал вопрос с подвохом, однако адвокат тут же пресекал все подобные попытки.

Меня мурыжили около часа. Когда следователи ушли, на улице уже было темно. Мы с адвокатом задержались в комнате.

— Как думаете, меня в чём-то подозревают? — спросил я.

— Сказать наверняка невозможно. Вопросы были стандартные, ничего примечательного. Кроме того, в деле ваше имя никак не фигурирует. А суд состоится через две недели. Если бы на вас что-то было, вы уже находились бы под арестом.

— Нас с отцом подозревают в сокрытии дара. Это очень серьёзно?

— Не берите в голову. Они просто пытались зацепиться.

— Значит, ваше мнение, что я пока вне подозрений?

— Именно. Однако вы должны понимать, что человек, убивший вашу семью, коварен и хитёр.

— О, я не испытываю иллюзий.

— Лично я на вашем месте на какое-то время уехал бы из страны, но не столько из-за угрозы ареста, сколько из-за возможности покушений на вашу жизнь. Любой суд, любое делопроизводство — это бумажная волокита, это время, это служащие, которых придётся отвлечь от более важных занятий. Гораздо легче подослать убийц, особенно в нынешнее время.

— А не могут кого-нибудь под пытками заставить назвать моё имя, например? В этом тоже ничего сложного нет.

— Ну не скажите. Если бы речь шла о какой-нибудь черни, возможно, так и сделали бы. Да и то не факт. Это же лишняя морока. Понимаете? Если вас захотят устранить, есть более простые методы. К тому же мы следим за ходом дела и за состоянием подозреваемых. Но разумеется, ничего нельзя исключать.

Адвокат говорил правду. В тридцатых влиятельные аристократы мало заботились о соблюдении законности. Зачем вся эта волокита, когда можно решить вопрос силой?

— Вот и я о том же, — я оглянулся на дверь и проговорил тише. — Скажите, чисто между нами, действительно ли мой отец участвовал в каком-то заговоре? Или это банальная подстава?

— Простите, Алексей, но я не имею право разглашать рабочую информацию.

— Понимаю. Конечно. В любом случае, спасибо, что приехали.

Искать Комаровского или Комара, как за глаза называли студенты нашего надзирателя, долго не пришлось. Он беседовал с другим надзирателем в холле на первом этаже. Учебный корпус к этому времени окончательно опустел, и теперь лишь уборщики мыли полы и чистили ковры, устилающие длинные коридоры.

Я сказал, что надо поговорить наедине, Комаровский попрощался с коллегой, тот ушёл, мы остались одни в большом пустом помещении.

— Хочу предупредить, что завтра мы с ребятами уедем по делам в город, будем только вечером, — сообщил я.

— Хорошо. Фамилии назовите, будьте добры.

— Фролов, Петровски и я.

— Что ж, отдыхайте. И помните, что до десяти вы обязаны вернуться.

— А если придётся задержаться? Это не будет проблемой?

— Лучше не опаздывайте. Правила есть правила, Алексей. Постарайтесь уладить все дела до десяти часов.

— Может быть, всё-таки договоримся? — я достал десятирублёвую банкноту и глазом не успел моргнуть, как она исчезла в кармане кителя надзирателя.

— Так, Алексей, слушайте меня внимательно, — Комаровский понизил голос. — Во-первых, это надо делать не здесь, а желательно дома. Во-вторых, на серьёзные нарушения я всё равно не смогу закрыть глаза. Пару раз опоздать — нестрашно, но если будете бедокурить, мне придётся отреагировать.

— Само собой. С охраной проблем не возникнет?

— Нет. Вас только запишут, а списки опоздавших попадают мне.

— Спасибо. Хорошего вечера.

— И вам хорошо отдохнуть, Алексей.

Вот это был приятный разговор. А то всё правила, правила... Однако наглеть не стоило. У всего есть предел, а десять рублей — не такая уж большая сумма.

Когда я вернулся в квартиру, телефон дребезжал, как проклятый. Трубку взять я не успел, но через десять минут звонок повторился. Оказалось, меня хотел слышать Степан Оболенский. Я уже перестал на него злиться, поскольку было очевидно, что он выполнил обещание.

— Добрый вечер, Алексей. С вами всё хорошо? — спросил он. — Мы вас ждали в сквере, но вы не появились, и дома вас тоже не было.

— Да, я только что вернулся, — ответил я. — Приехали жандармы, меня допрашивали. Как назло, именно сегодня. Вы ведь знаете мою ситуацию?

— Мне известно, да. У вас какие-то проблемы?

— Адвокат уверяет, что ничего серьёзного. Посмотрим.

— Хорошо, если так. Я сообщу парням, что вас задержали против вашей воли. Если договоритесь с Огинским на другое время, обязательно звоните.

Конечно, с дуэлью не очень хорошо получилось. У моих недругов теперь появится повод распускать обо мне дурные слухи. Ерунда, конечно, но неприятно. С другой стороны, если человек по-прежнему желает стать подгоревшей котлетой, пускай ищет меня и назначает новое время. Какие проблемы?

В воскресенье мне предстояло отправиться в компании моих новых приятелей в Москву и устроить гулянку и кутёж. Однако утром намечалась встреча с Никой, и я ещё точно не знал, куда поеду: пить и веселиться или разбираться с господином Никитиным. Последнее, конечно, было предпочтительнее.

Утром, когда я вышел из дома, погода стояла прохладная. Заморозки пока не ударили, но о тепле можно было забыть до весны. Студенты шастали по скверам в своих зелёных укороченных пальто модного фасона. Мне тоже пришлось на днях приобрести такое же. С ним полагалось носить белый шарф. А вот головной убор не регламентировался. В вещах Алексея нашёлся котелок с узкими загнутыми полями. Он вполне подходил для осени.

У главных ворот академии выстроился целый взвод жёлтых машин с шашечками, готовых везти студентов хоть на край земли. Брички попадались реже. Я сразу заметил каретообразный тарантаса Ники. Оглянулся по сторонам, быстро подошёл и залез в машину. Велел отъехать подальше от ворот.

Ника сегодня была одета в серое приталенное пальто до колен, из-под которого торчал край юбки, голову покрывал берет. Девушка умудрялась выглядеть настолько невзрачно, что встреть я её на улице, даже не обратил бы внимания. Человек знал толк в конспирации.

— Ну так что, есть новости? — спросил я. — Рассказывай, что узнала.

Ника достала с заднего сиденья бумажную папку и протянула мне:

— Елизавета Михайловна велела, чтобы ты отнёс это на кафедру. Тут все документы, которых не хватало.

— Это понятно, — я взял папку. — А по Никитину что?

— Мне удалось узнать, что говорят на улицах. У него пять игорных домов, около десяти кабаков, два публичных дома. Занимается он всем подряд: контрафактная выпивка, сбыт краденного, ростовщичество, грабежи, покровительствует мойщикам и прочему ворью. Он всю преступность на севере Москвы контролирует.

— Мойщики? Это кто такие?

— Те, кто на вокзалах пассажиров грабят. Его люди на Виндавском вокзале работают. Говорят, Никитин по молодости и сам подобным промышлял. И якобы у него есть какие-то способности, которые он от властей скрыл.

— Хм, любопытный персонаж.

— Это очень нехороший человек. И покровительствует ему, по всей видимости, действительно сам Шереметев.

— Ну кто бы сомневался. Удалось выяснить, где живёт?

— К сожалению, про самого Никитина узнать не получилось. Однако у него есть управляющий, практически правая рука — некто господин Колбасов. Через него, возможно, выйду на Никитина. Но придётся вести слежку.

— Отлично. Ты просто молодец. — похвалил я Нику. — Это всё?

— Нет, не всё. Елизавета Михайловна велела передать, что ждёт тебя сегодня на ужин. Есть важный разговор.

— Ладно. А ты следи за Колбасовым. Только не трогай его пока. Как выяснишь что-то, сообщи мне, и я дам указания.

Ну что ж, похоже, кутёж отменялся. Впрочем, я этому не слишком расстроился. Провести вечер в компании Лизы было гораздо приятнее, чем в каких-то шумных забегаловках. Да и разговор, скорее всего, пойдёт о продаже имущества Валентина.

— Очень хорошо. Едем, — сказал я. — Подожди здесь. Я скоро вернусь.