Мне стало любопытно, что именно вытянули из него мои спутники у Паука. Но с этим можно было повременить.

— Да, именно так. Ты убил моего отца, пришло время расплаты, — я подошёл ближе. — Но вначале я бы тоже хотел кое-что узнать, и в твоих интересах рассказать правду. Только от тебя зависит, как долго затянется твоё никчёмное существование в этом унылом месте. Долгие мучительные часы… или дни. Или всё произойдёт быстро. Тебе решать.

— Угрожаешь? Хм. Я столько угроз слышал…

— Но тогда ты не был привязан к потолку, — заметил я.

— И то верно.

— Тогда в твоих интересах рассказать всё, да побыстрее. Кто нас с отцом заказал?

— Думаешь, тебе так легко дастся то, что ты желаешь? — на лице Паука появилась издевательская ухмылка.

— Твой выбор. Хочешь страдать, я устрою.

— А может, мне хочется напоследок насладиться болью? Оставить ещё одно воспоминание от этого бессмысленного, глупого мира, чтобы потом радоваться тому, что я, наконец, покинул его? Удовольствий ведь я испытал достаточно. Кажется, пора попробовать что-то ещё, что-то совсем противоположное.

Паук словно бросал мне вызов, издевался надо мной. Мне становилось неприятно при мысли о том, что придётся пытать человека, омерзительно. Не все границы я ещё перешёл в своей жизни. Были вещи, которыми прежде не приходилось заниматься, да и начинать не хотелось.

— Буду отрезать тебе по одному пальцу, пока не заговоришь. А потом ещё что-нибудь отрежу: нос, уши… выколю глаза, — пригрозил я.

— Да-да, есть много способов причинить человеку невыносимую боль. Но я вижу, тебе не очень хочется этим заниматься, — Паук лыбился окровавленным щербатым ртом.

— Зато мне хочется тебя порезать на кусочки, — вклинилась в разговор Колибри. — Ты не отвертишься, Паук. Ты ответишь за все свои преступления, ответишь за убийства тех детей. Кровь невинных вопиёт к отмщению, — она встала из-за стола, в левой руке её был нож с чёрным матовым лезвием.

Паук смотрел на неё, не переставая ухмыляться.

— Ладно, уговорили. Нет мне резона возиться с вами. Тебя и твоего папашу, Костя, заказал Никанор Птолемей. Это всё, что мне известно.

— Кто это? — спросил я. — Зачем он это сделал?

— Когда я берусь за работу, лишние вопросы не задаю. Кто такой Никанор Птолемей? Они расскажут, — он кивнул на Колибри. — Известная личность. А мой резон только один — выгода. Деньги. Мне платят — я делаю. Поверь, мне большего не нужно.

— А детей ты зачем убил? — колибри подошла к Пауку вплотную. — Тоже деньги? Ты — мерзость на теле земли. Таких, как ты, надо уничтожать.

— Деньги… Да, что же ещё? Я не мараю руки бесплатно. Но тогда… тогда был особый случай. Я люблю получать удовольствие от жизни. Удовольствие бывает разным… очень разным.

— Тварь, — процедила Колибри. Её пальцы сильнее сжали рукоять ножа.

— Твоя злость бессмысленна. Так устроена ваша жизнь. Сильные поедают слабых.

— Заткнись, тварь!

— Погоди, — я жестом остановил Колибри. — Посиди, теперь я им займусь.

У Корня были длинные перчатки и кожаный фартук. Я надел их.

Часа два мы ещё возились с Пауком, но ничего нового вытянуть из него не удалось. Избиения не помогали. Даже от воткнутого в ногу ножа и отрезанного уха проку оказалось мало. Паук до конца играл роль — свою нелепую предсмертную буффонаду. Он превратился в отбивную, но продолжал кривляться, чем вызывал только злость и желание поскорее его прикончить, чтобы прекратить его мерзкое паясничание.

День клонился к вечер, и я решил, что дольше возиться с этим отморозком смысла нет. Вряд ли он скажет что-то ещё, даже если мы его порежем на куски. Стойкости ему было не занимать.

— Всё, хватит, — я снял фартук. — Ты же его кончить хотела?

Колибри снова поднялась из-за стола, откуда с ненавистью наблюдала за мучениями своего недруга, словно пыталась взглядом доставить ему ещё больше страданий.

— Мне кажется, ты слишком легко отделался, — Колибри приблизилась к нему.

— Что ж, каждому своё время, — Паук уже был без сил, весь истёк кровью, но оптимизма не утрачивал. — Я ухожу, вы остаётесь… — его реплику прервал кашель с кровавыми брызгами. — Платка не найдётся?

— Подонок, — процедила Колибри.

Взмах ножа, и лицо Паука оказалось рассечено по диагонали. Левый глаз вытек, изо рта свесились кровавые слюни. Мне показалось, что Паук вскрикнул, но прислушавшись, я понял, что с его губ слетают звуки, похожие на смех.

— Смешно? Ну так смейся ещё! — Колибри нанесла второй удар, и клинок разрубил лицевые кости Паука. Кусок нижней челюсти повис на мышцах.

Паук захрипел. Как он ни старался отыгрывать до конца представление, боль была сильнее.

Следующим ударом Колибри вонзила нож в сердце бандита. Тот обмяк, его голова безвольно свесилась на грудь. А девушка стояла и смотрела на своего врага, не в силах отвести взгляд.

— Вот и всё, — сказал я. — Паук мёртв. Наше дело сделано. Довольна?

— Я убью их всех. Каждого, — процедила тихо девушка. — Они ответят за то, что сделали.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками капающей на пол крови. Корень молча стоял в стороне. Колибри тоже зависла, словно не понимая, что делать дальше, словно пытаясь найти смысл в своём дальнейшем существовании, которое до этой минуты было сосредоточено на мести Пауку.

— Так, ладно, — она всё же взяла себя в руки. — Надо его снять и зарыть. Яма снаруже уже есть.

— Это без меня, — я отошёл в сторону. — Перепачкаюсь, а мне ещё домой ехать.

— Сегодня поедешь?

— Поздно уже. Если можно, переночую у вас, а завтра утром отправлюсь.

— Хорошо, — кивнула Колибри.

Домой я сегодня действительно не собирался ехать. У меня имелся ряд вопросов к моим напарникам. Теперь они знали, кто я, а я твёрдо вознамерился узнать, кто они такие и каковы их истинные цели.

Поскольку у Колибри была сломана рука, а я возиться с трупом не собирался, тело Паука пришлось утилизировать Корню. Тот завернул бандита в кусок полиэтилена, выволок из подвала и зарыл в заранее приготовленной яме. Лишь после этого мы все втроём поехали домой. Фургон вёл Корень, я сидел рядом, Колибри — в грузовом отсеке.

Вечерело. Небо затянули облака. В сумерках оно казалось тяжёлым и тоскливым. Безлюдные улицы заброшенных окраин дремали в пасмурном сером мареве. Но жизнь ещё не до конца ушла из этих мест. По пути попался бар. Там играла музыка, люди отдыхали за столиками, а разноцветные лампочки оживляли мрак застывшего на краю бездны города. А потом — снова полупустые кварталы.

— Здесь жутковато, не правда ли? — говорил Корень. — Почти все люди уехали отсюда, едва тьма подступила к городу. Сто лет назад она вошла в Византий, и теперь здесь такая вот тоска. На востоке строят новые районы, а тут город пустеет. Однажды и здесь будет тьма, если архи клосты не удержат её в прежних границах. А мне кажется, не удержат. Нам только говорят, что всё хорошо, а на самом деле, откуда нам знать, как оно на самом деле?

— Кто такой Никанор Птолемей? — спросил я. Этот вопрос интересовал меня гораздо больше, чем рассуждения о заброшенном городе.

— Никанор Птолемей — таксиарх в клане Красного быка, возглавляет Священную фалангу, — ответил вместо брата Колибри. — Там служат те, кто не ведает жалости. По сравнению с ними агема басилевса — сёстры милосердия.

— Понятно то, что ничего непонятно, — хмыкнул я. — Мне это ни о чём не говорит. А что за дети? В чём провинился Паук?

Я рассчитывал, что удастся добиться у Паука ответов, которые прояснят ситуацию, но ответы породили лишь новые вопросы, запутав меня ещё больше. Если наш клан враждует с Комниными, то причём тут Птолемеи? Или мой отец им тоже насолил?

— Да, в этой истории много тёмных пятен, — сказал Корень. — Всё гораздо сложнее, чем ты думаешь. В двух словах не расскажешь.

— Расскажи в трёх.

— Расскажу, когда приедем, — обещала Колибри.

Я обернулся и недоверчиво посмотрел на неё. Чувствовал, что меня впутывают в какое-то мутное дело, и при этом до сих пор не понимал, имеет ли к нему мой отец хоть какое-то отношение.