Сил гнаться за кем бы то ни было, уже не осталось. Где нахожусь, понятия не имел, так как впервые забрёл так далеко. Оставалось вернуться в своё логово, скрытое от посторонних глаз, и отдыхать, набираясь новых сил для следующей охоты.

Потом долго лежал, думая о своей короткой жизни, о том, сколько она преподнесёт ещё сюрпризов. Смогу ли я проснуться завтра таким, как прежде? Отступит ли моё умопомешательство? Простит ли меня отец за то, что не слушал его? Внезапно, мысли были прерваны едва слышным шорохом, и я снова растворился в звериной сущности, прислушиваясь к шорохам, принюхиваясь к лесным запахам.

Кто-то приближался. Не зверь. Наверняка человек, но ступал он очень осторожно — мой тонкий слух уловил лишь шуршание листьев под ногами. Глядя сквозь нагромождение сломанных сухих сосновых веток, пытался определить, с какой стороны подкрадывался человек. Зачем он здесь? Подойдёт ли он сюда или пройдёт мимо? А что если выйти ему навстречу! Кого он увидит: зверя или человека? Что если зверя?

Наверное, для охотника было бы большой удачей подстрелить такого громадного волка. А что если это был охотник, который выслеживал меня по моим же следам? Он мог просто пустить мне пулю в голову, а потом хвастаться перед другими охотниками огромной волчьей шкурой. Но если я всё же помешанный, человек может помочь мне — это плюс, но тогда в посёлке узнают о моём помешательстве — это минус.

Вдруг меня бросило в жар от безумной мысли — что если я сам возжажду убить человека! Ежели я хищник — я создан убивать! Только не это!!!

Человек приближался. Задувший в мою сторону ветерок накинул запах отца. На душе сразу стало очень легко — отец поможет мне. Об убийстве я не помышлял, слава всем богам. Но стоило ли мне выходить из своего приюта? Кого отец увидит перед собой? У него всегда с собой заряженное ружьё. Что если он выстрелит в меня? И я замешкался, не решаясь открыть своё местоположение.

Тем временем отец подходил всё ближе к моему убежищу, распутывая мои следы. У россыпи мелких камней, потеряв след, он остановился, обдумывая, в какую сторону я мог пойти. Поглядел в сторону моего укрытия, догадавшись, что я могу спрятаться именно здесь, немного помолчал, что — то обдумывая, затем громко сказал:

— Сынок, страшное позади! Теперь будет всё хорошо. Я тебе помогу.

Услышав его, не стал медлить и решился предстать перед ним во всей своей красе, каким бы он меня не увидел. А там будь что будет! Ползком выбрался из своего логова, поднялся на четыре лапы и уставился на него с высоты осыпища. Он прямо смотрел на меня и в его глазах читались радость и невольное восхищение.

— Всё будет хорошо, — ещё раз повторил отец. — Пора домой!

Я не сдвинулся с места. Стоял на камнях и смотрел на него. Каким он видел меня? Человеком или монстром? Сам уже не понимал кто я — безумец или зверь. Не сводя с него взгляда, зарычал, ожидая, что он поймёт, что я сгораю от неизвестности, и всё мне объяснит.

— Я понимаю, тебе сейчас нелегко. Конечности не слушаются, кружится голова, да и органы чувств работают ещё не на полную мощность, ты можешь чувствовать себя … неестественно. Но главное, что перерождение произошло, остальное наладится. А сейчас иди за мной, и я подскажу, если ты вдруг собьёшься с дороги, — успокаивающе произнёс он и медленно двинулся к лесу.

"Что? Конечности не слушаются? Я же только что гонялся за косулей! Кружится голова? Да я никогда прежде не чувствовал такой кристальной ясности, как теперь. И не помню, когда мои органы чувств работали так хорошо, как сейчас. Я прекрасно слышу, вижу, чувствую запахи, ощущаю даже малейшее движение воздуха от его дыхания, улавливаю даже вибрацию его тела. Так. Стоп.

Я чувствую себя так хорошо, будто только что родился! Стоп. Не то. А что отец только что сказал? Кажется, что-то о перерождении! Что происходит? Так, я по-настоящему изменился?!!! И всё происходящее мне не кажется, а происходит наяву? Нет никакого помешательства?!!! Я превратился в нечто!"

От осознания обрушившейся на меня реальности, я протяжно завыл. То, что со мной сотворилось, не укладывалось в голове.

— Держись! Будь мужчиной, сын! — подбодрил меня отец. — Пойдём! Пора домой.

Я медленно приблизился к отцу, ткнулся носом в его ладонь, и он потрепал шерсть на моём загривке.

До хутора мы добрались на исходе дня. Я умирал от голода и усталости, но отец приказал ждать ночи. Выходить из леса было небезопасно. Улегшись в корнях огромной пихты и прислушиваясь к шорохам вокруг, я ждал наступления темноты, чтобы не попасться никому на глаза. Мне повезло — в предвечернее время по лесу никто не ходил, и я мог спокойно дождаться прихода ночи.

Приближаясь к дому, увидел в окнах свет, и дверь была открыта. Медленно преодолев пять ступеней крыльца, вошёл и лёг на пол прямо возле входа, положил голову на лапы и одними глазами следил за движениями отца.

Он вышел во двор и вернулся через минуту, принеся живую курицу, и закрыл за собой дверь. Бросив курицу на пол, уселся на скамейку. Я смотрел на птицу, которая удивлённо кудахтала и, переступая с лапы на лапу, подслеповато разглядывала незнакомое ей пространство.

— Ну, что же ты? Ешь! Разве не голоден? — подбодрил меня отец.

Убить курицу — нет ничего проще! Я создан для убийства! Всё элементарно — быстро схватить и сжать челюсти, затем разорвать зубами и, наконец, утолить голод сочным мясом, ощущая, как горячая кровь брызжет прямо в горло. От этой мысли к горлу подступила тошнота.

Совсем недавно каким-то образом я собирался убить косулю. Во мне наверняка сыграл охотничий инстинкт, но я тогда не думал о том, смогу ли съесть сырое мясо. А курица тем временем доверчиво топталась недалеко от меня, как будто и не подозревала, что рядом находится голодный и опасный зверь. От мысли о крови есть расхотелось вовсе. Закрыв глаза, я притворился спящим.

— Ладно, не всё сразу, — сказал отец и достал из холодильника несколько кусков варёной говядины. Поставив тарелку с мясом прямо передо мною на пол и налив в глубокую миску воды, поднял курицу и вышел с ней во двор.

Предложенную мне еду я проглотил всю до последнего кусочка, запил чистой водой и, поднявшись, побрёл в свою комнату. Увидев творившийся там абсолютный хаос, обломки мебели, выбитую раму окна, растерянно остановился посреди комнаты. Следом вошёл отец.

— Твоя работа, — тихо сказал он. Но, зная, что ответить я ему не мог, продолжил: — Ничего, уберём. Первым делом надо было тебя найти. Спи пока на кухне.

Вернувшись на кухню, я расположился прямо на полу у печки и моментально уснул.

Моя никчемная жизнь в звериной шкуре, всё более походящая на жизнь животного, шла своим чередом.

Днём я спал.

Ночью бродил в лесной глуши.

Отец показал труднопроходимый участок леса, сплошь заросший диким кустарником и заваленный скальными глыбами. Эти дебри были хороши тем, что вероятность столкновения с человеком там была ничтожна. Такой встречи я боялся больше всего на свете, не зная, на что могут толкнуть меня звериные инстинкты.

Я научился двигаться совершенно бесшумно, плавно и естественно. Безошибочно определял источники различных запахов и звуков. В обличье лохматого хищника часами носился по ночному лесу, развивая бешеную скорость. Плавал в бурной холодной реке, несущей свои воды прямо из горного ледника.

Единственное, чего я упорно избегал — это встречи с людьми.

Моему внутреннему зверю нравилось ощущение свободы, которое давало звериное тело, но в глубине души пульсировало горячее желание освободиться от проклятой звериной шкуры раз и навсегда.

В иные моменты разум полностью сливался со звериным. Я двигался, видел, слышал, даже думал, как зверь. Поддавшись звериным инстинктам, охотился. Однажды даже посчастливилось добыть одного старого худого зайца. Я долго выслеживал зверька, потом мчался вслед за ним по лесным дебрям, догнал и, всё же, схватил огромными челюстями, услышав хруст мелких костей.